— Рак.

— О боже! Я так сожалею… Она… Я хотел сказать, когда это случилось?

— Диагноз ей поставили в октябре, а к декабрю она уже, ну…

— Боже… что за черт! Бедная Рэйчел.

— Да.

— Как ты, мой друг?

— Не… очень.

— Боже… Я действительно не знаю, что сказать… Как ты… как ты, держишься?

— Не особо… Меня поддерживают родители в этот трудный период.

— Это хорошо… И у вас ведь есть дети, да?

— Да, трое. Они только что вернулись из школы.

— Боже, мне так жаль, Дэвид, прими мои соболезнования — я выражаю их всем вам. Я имею в виду… черт! Ты не представляешь, как я рад слышать тебя!

Дэвид глубоко вздохнул и снова откашлялся, понимая, что, сказав это, Ричард дал ему возможность уйти от неприятной темы.

— Слушай, Ричард, на самом деле я позвонил не по этому поводу. В общем, дело в том, что мне нужно вылететь в Нью-Йорк по делам и провести там несколько дней, и я подумал, что могу у тебя спросить, не мог бы…

Ричард прервал его:

— Прекрасно! Можешь ли ты приехать и остаться у меня?

— Да. Я не причиню тебе особых неудобств?

— Что за вопрос? Конечно, приезжай! Единственное — Энджи возвращается в Бостон на несколько недель, чтобы повидать своих родителей, но это не проблема, я думаю, мы справимся с этим. Когда ты приезжаешь?

— Во вторник. У меня пока нет билетов на руках, но это будет утренний рейс из Глазго, поэтому я буду в Кеннеди около 12.30, если мне не изменяет память.

— И какие у тебя планы на этот день? Ты с кем-то встречаешься?

— Нет, у меня встреча только в среду в десять утра.

— А где будет эта встреча?

— Где-то на Медисон-авеню.

— Хорошо, подожди немного, я возьму свой ежедневник. Он в гостиной. — Дэвид услышал, как Ричард передвигается по дому, а затем послышался лихорадочный шелест бумаги, после чего он снова появился на линии. — Я возьму машину в Лиспорте, чтобы встретить тебя в Кеннеди. Это около часа отсюда. Ты сможешь отдохнуть всю оставшуюся часть дня вторника и ночь у меня, а после, в среду утром, я возьму тебя с собой. Мой офис как раз находится на Мэдисон, и я держу пари, что твоя встреча будет проходить всего лишь в четырех кварталах от того места, где мне нужно быть.

— Ты уверен? Я не хочу доставлять тебе хлопот.

— Ничего подобного. Не говори глупостей! В летний период я работаю, так что обычно я здесь с пятницы по понедельник, а затем живу в городе до конца недели. Но пока ты будешь у меня, я пробуду здесь. Это не проблема! В любом случае, у меня гора документов, которыми я могу заниматься дома, и из офиса мне всегда могут присылать по электронной почте материалы в случае необходимости.

— Что ж, если ты уверен в этом, Ричард, это было бы великолепно. Не представляешь, насколько это важно для меня. Это сделает мою поездку значительно проще.

— С удовольствием помогу тебе. Тогда увидимся во вторник, да? И Дэвид… Ну… Просто, черт, я очень, очень сожалею по поводу Рэйчел.

— Я знаю. Но в жизни такое случается…

— Нет. Я думаю, что для тебя, вероятно, это все. Слушай, если захочешь поговорить об этом, когда приедешь, знай, я умею слушать. А сейчас довольно об этом. Хорошего тебе полета, мой друг, и береги себя.

Дэвид положил трубку и попытался успокоить свои ноги, дрожащие от невероятного напряжения, пока они говорили о Рэйчел. Глубоко вздохнув, он взял документ, а затем тут же бросил его обратно на стол.

— Дурак! — он вскочил на ноги, вышел из комнаты и пошел наверх, чтобы переодеться в рабочую одежду.

— И это называется «летнее время», — сказала Софи, натягивая на себя свою спортивную куртку и поправляя ее под мышками. — Летнее время должно быть теплым!

Прохладный ветерок подхватил и разнес раздавшийся в центре поля для игры в крикет звук удара биты по шару, и прерывистая рябь аплодисментов колыхнулась над стойкой от немногочисленной аудитории, окружившей поле. Мальчишки, отбивающие подачу, натянули рукава своих свитеров на руки и начали прыгать на месте, чтобы согреться.

— А в Инчелви такая же погода, как и здесь?

Опираясь на локоть, Дэвид рассеянно срывал траву, которой были устланы маргаритки на краю границы поля.

— На самом деле, да, скверная. Прошлый вторник был единственным днем, когда выглянуло солнышко, но не было так уж тепло.

— Жаль, что нет включателя, которым можно было бы включать лето, — сказала Харриет, взгромоздившись на колено отца и качаясь взад и вперед, — а потом все стало бы, ну, в общем по-летнему.

— Ой, Харри, не делай этого! Это очень чувствительно!

Харриет захихикала и прекратила на какое-то время раскачиваться, а затем, со злой усмешкой, начала качаться снова, проверяя на прочность своего отца.

— Ах ты, маленький дьяволенок! — воскликнул он, обняв ее и повалив на траву. — Тебе объявлена война! — Он начал щекотать ребенка, послышались вопли истеричного девичьего хохота.

— Папа, остановись, — сказала наконец Софи. — Мистер Хантер наблюдает за нами с центральной части поля.

Дэвид сидел, гримасничая, пока Софи делала ему выговор, но не отпускал свою младшую дочь, каждый раз выкидывая руку вперед при ее малейшем движении.

— Мы же не должны оставаться здесь и смотреть всю игру, да? — поинтересовалась Софи, подтягивая колени к подбородку.

— Думаю, что нет. — Он посмотрел на табло. — Это последний отбивающий в их команде, так что они закончат довольно скоро. Я думаю, мы должны понаблюдать за Чарли, интересно, будет ли у него шанс бросить мяч.

Софи вздохнула:

— Такая скучная игра — этот крикет!

Она затянула упругой резинкой свой крошечный хвостик. Дэвид посмотрел на девчушку и стал изучать ее лицо, но делал это так, чтобы она не заметила. На верхней губе малышки были два крошечных воспаленных пятнышка, следы от вспыхнувшей оспы, мучившей ее в прошлом.

— Точно так же думала твоя мама, — заметил Дэвид. — Она никогда не находила времени на эту игру.

Харриет поднялась при упоминании о матери и перегнулась через тело отца.

— А какие игры она тогда любила?

Дэвид задумался:

— Ну, вы знаете, ей нравился теннис, и она хорошо ловила рыбу. Что еще?

— Я знаю, — сказала Харриет, передвигаясь на его ноге так, чтобы усесться на обе ноги. — Ей нравилось готовить.

Софи облизала губы.

— Это не игра, Харри!

— Это игра или нет, папа? — Она подняла лицо к Дэвиду, прижимая свою черную, как уголь, копну вьющихся волос к его руке, ища взглядом поддержку отца.

— Думаю, игра, солнышко.

Софи резко подняла голову и сказала с пренебрежением:

— Ты сказал это только затем, чтобы согласиться с этим избалованным ребенком, папа.

Харриет пнула сестру в ногу:

— Не называй меня так, Софи.

— Эй, вы двое! — воскликнул Дэвид, ловя ногу Харриет, как только она вновь ее подняла для удара.

Софи повернулась и слегка улыбнулась сестре:

— Избалованный ребенок, — дразнила она ее, кривляясь.

— Софи! — засмеялся Дэвид, — довольно, оставь свою чрезвычайно взрослую младшую сестру в покое. — Он посмотрел на поле и увидел с облегчением, что Чарли приготовился бросить мяч. — Смотрите, Чарли! Давайте понаблюдаем за его игрой.

Отойдя на приличную дистанцию от линии подачи, Чарли помчался по направлению к викету и, совершив какой-то невообразимо сложный удар, послал мяч по дуге в сторону отбивающего, который, в свою очередь, встретил его твердым и, к сожалению, достойным ударом, отправив мяч в сторону принимающих игроков. И когда один из них догнал убегающий от него к линии аута мяч, Чарли стоял, наблюдая за этим, уперев руки в бедра и огорченно постукивая носком ботинка по земле. Харриет восприняла это как признак удачного удара и начала хлопать в ладоши, но Дэвид прервал ее аплодисменты, чтобы их не услышал ее брат.

Девочка наклонила голову и посмотрела на Дэвида.

— Его удар не удался?

— К сожалению, нет.

Софи глубоко вздохнула: