Когда все было закончено, он передал ей шерстяное одеяло, пожелал спокойной ночи и, не сказав ни слова, улегся лицом к стенке палатки, завернувшись в какое-то подобие попоны. Зрелище он представлял жалкое. Длинные ноги высовывались из-под короткого куска ткани, которая казалась слишком тонкой, чтобы согреть.
Подавив глубокий вздох, Бет укуталась в одеяло и устроилась рядом, голову положив на руку. Места здесь было достаточно, чтобы тела их не соприкасались. Джошуа будто положил между ними воображаемый меч, какие помещали рыцари между собой и своей возлюбленной, оказавшись в полевых, что называется, условиях.
Она была благодарна ему за проявленный такт. Но мысль, что его крепкие руки могли бы защитить ее от холода и ночных страхов, назойливо вертелась в сознании. Воображение подсказывало всякие невероятные ситуации, от которых спастись она могла только в его объятиях. Но он не захотел, а у нее своя гордость. К тому же она смертельно устала. Так что все эти мыслимые и немыслимые ночные ужасы не помешали ей уснуть почти сразу же.
В самый глухой час ночи ее разбудил сильный подземный толчок. Спросонья ей показалось, что земля проваливается под нею, но, придя немного в себя, она осознала, что это все те же репетиции горы перед большим волнением. Но в этот раз земля сотряслась сильнее прежнего.
— Джошуа, что это? — спросила она как можно спокойнее, уверенная, что он тоже проснулся. — Может, начинается извержение?
— Не думаю… Просто тряхнуло посильнее. Не бойтесь, мои приборы не обманывают. До утра, во всяком случае, с нами ничего не случится. Давайте спать, уйти мы сейчас отсюда все равно не можем. Вы слышите, какой дождь? Да и темень непроглядная…
Когда он это говорил, земля продолжала содрогаться.
— Сколько времени? — спросила Бет и, не дожидаясь ответа, повернула его руку и взглянула на светящийся циферблат. — Час тридцать. Когда, по-вашему, нам надо вставать?
— Мне кажется, я не засну. Переутомление… — сознался он.
— Вы же просто замерзли, Джошуа. Руки как лед. А одеяльце ваше слишком короткое. Давайте-ка залезайте под мое.
— Нет… Все хорошо. Холод мне не мешает. Есть вещи и пострашнее. Но вы ничего не бойтесь, Бет, я вас отсюда непременно вытащу, обещаю. Только бы удалось заснуть, и все будет хорошо.
— Чушь! Как вы можете заснуть в таком собачьем холоде? У меня совсем нет желания проснуться завтра рядом с сосулькой.
— О'кей, думаю, вы правы, — сдался он. — Где тут ваше одеяло?
Бет укрыла его своим одеялом, а попонку он набросил на ноги. Под одним одеялом пришлось им все же соприкоснуться, правда, легли они спина к спине, как бы ни хотелось Бет оказаться в его объятиях.
Но минуты через две Бет все же повернулась к нему, и они упаковались в более плотную пачку, поскольку это было лучше, чем упираться коленями в холодный камень за стенками палатки. Джошуа не пошевелился, только молча согласился с ее решением и, чувствуя блаженное тепло, исходящее от ее тела, минут через пять заснул.
Вскоре заснула и Бет. По липу ее блуждала улыбка.
Глава 10
Бет открыла глаза. В палатку едва проникал тускло-серый свет. Значит, еще рано. Проснувшись окончательно, она поняла, что и во сне плоть ее боролась с доводами рассудка. Оно и понятно, сонный Джошуа повернулся, обнял ее, голову пристроил к ее плечу, а его пальцы касались ее щеки. Действительно ли он спал? Да, похоже на то. А вот ей теперь вряд ли удастся снова заснуть.
Взглянув на часы, Бет увидела, что уже половина шестого. Она не особенно волновалась, поверив Джошуа и его теории, что им удастся покинуть гору до того, как здесь начнется что-нибудь серьезное.
Не удержавшись, она легонько поцеловала его в то место, где завиток давно не стриженных волос трогательно огибал ухо. Что-то невнятно пробормотав, Джошуа полусонно повернул голову и, прильнув губами к ее шее, снова заснул, так и не успев ее поцеловать.
Незримый барьер, воздвигнутый вечером между ними, сейчас отсутствовал. Если попытаться восстановить его, отодвинувшись, он проснется, а потому Бет лежала, боясь пошевелиться. Но донимала мысль, что никогда уже не будет у нее возможности оказаться в такой близости с этим красивым, сильно влекущим ее человеком, о котором она думала ежеминутно. И вновь она не удержалась, прикоснувшись к его лбу и погладив по волосам. Она смотрела на его сомкнутые веки, но они вдруг открылись, и взгляды их встретились.
Джошуа застонал и очнулся, с тоской вспоминая повторившийся ночной кошмар, терзавший его так давно. Опять в голубом свечении, будто окутанная небесным саваном, приходила Кэрол и звала его, что-то говорила, но губы ее двигались беззвучно. И все же, несмотря на это, он проснулся с ощущением, что знает, чего хочет, и теперь не отступится.
По многим причинам не должно этого делать, но сквозь все одежды он чувствовал пламя, переходящее от него к ней и возвращающееся обратно, чувствовал эту близость желанной женщины и ее готовность отозваться на его призыв, хотя она тоже запрещает себе это. Вот и сейчас она замерла, мысли ее наверняка в смятении, но не препятствует, когда он целует ее шею, щеку, губы. Вчера требовала, чтобы он не смел прикасаться к ней, а сейчас ничего не говорит, не отталкивает…
А она? Она не сопротивлялась властному зову естества. Никакие разумные доводы сейчас не могли, казалось, заставить ее протестовать, тем более что она переживала нечто, доселе ею неизведанное.
— Бет, дорогая! Вы меня не останавливаете?.. Мы не должны… Этого не может быть, не должно быть!
Но, прежде чем она собралась ответить, он закрыл ее рот поцелуем, и оба вмиг забыли и о вопросе, и обо всем, обо всем…
Она ответила на его поцелуй и прильнула к этому сильному телу, испытывая неизъяснимое наслаждение и отчаянно желая его, его одного, сейчас, здесь!
Последнее, что разделяло их тела, начало тяготить Бет, и она расстегнула пуговицы на его рубашке, скользнула рукой за отворот, удивленно и восхищенно исследуя литые мышцы, обтянутые шелковистой кожей. Сквозь кончики пальцев в нее входила энергия, излучаемая этим красивым и сильным телом, и волна легкого жара пронизала ее насквозь.
— Силы небесные, Бет, — простонал он. — Я больше не могу. Еще немного, и меня уже ничто не остановит…
— И не останавливайся, — жарко прошептала она ему в самое ухо.
Рука ее скользнула вниз и, расстегнув пояс его джинсов, легла на плоский твердый живот. А Джошуа уже пробрался к ней под свитер и ласкал нежные груди, едва прикасаясь губами к отвердевшим соскам. Оба испытывали танталовы муки желания.
— Сердце мое, тебе холодно?
— Да… То жарко, то холодно… — слабо отозвалась она.
— Так я согрею тебя самым лучшим способом, какой только есть.
Он встал и разделся, и Бет в сером полумраке крошечного обтянутого брезентом пространства увидела совершенного человека, эталон мужской красоты. Ничего искусственного, никаких накачанных мышечных бугров, все пропорционально и гармонично, как в античной статуе. Он просто великолепен. Хотя, когда он повернулся, Бет увидела, что красота его тела не безупречна. Из-под правой руки до середины спины тянулся длинный грубый шрам. Он, перехватив ее взгляд, отшутился:
— Не всегда же удается точно предсказать начало извержения.
Склонившись над ней, чтобы помочь раздеться, он увидел в огромных светящихся глазах странное смешение страха и желания. Потом увидел ее всю.
— О, ты прекрасна, возлюбленная моя! Ты прекрасна! — прошептал он и, будто не веря глазам своим, медленно провел рукой по плечу, руке, бедру, по всему ее стройному телу.
Потом лег рядом с ней, и они так удобно обнялись, будто проделывали это уже много раз. Но руки их все еще производили некое любовное исследование, и неизвестно, чего в этих движениях было больше — ласки или желания получше изучить друг друга.
— Ты такая хрупкая, Бет, — прошептал он, сжимая ее узкое запястье своей большой ладонью. — А ноги!.. Такие изящные! И как они только умудряются столько бегать по большим пожарам и залезать на вулканы! Как это они не устают?
