— Ох, дорогой мой, хватит, прошу тебя, — пробормотала Бет, не в силах более переносить эту муку. — Ты хотел объяснить, что случилось с тобой утром.

— Утром ты посмотрела мне в глаза и ужаснулась. Так знай, эту дикую ненависть я испытывал не к тебе, любовь моя, а к себе. Да, я был груб с тобой, но пойми, я сделался в тот момент просто невменяем. Сможешь ли ты простить меня за ту боль, что я причинил тебе?

Бет вздохнула, поняв наконец подоплеку утреннего события.

— Джошуа, давай простим друг другу все, что принесло нам обоим страдание. Я хочу помнить только радость, которую ты дал мне, — сказала она, положив руки ему на плечи. — Я ведь тоже причинила тебе боль. Был даже момент, когда я нарочно хотела показать тебе, что у меня с Филом любовные отношения, чем и ему причинила зло, и тебе. И потом, знаешь, Джошуа, я ведь не говорила тебе о своих отношениях с семьей…

— Грейс рассказала мне кое-что о твоих родителях и сестрах.

— Да? Когда это она успела?..

— В тот вечер, когда помогала мне с отцом. Помнишь, ему было плохо, и мы отвели его в палатку?..

— Да уж, мы оба с тобой не можем похвастаться счастливым детством… Но скажи, что ты решил со шкатулкой?

Джошуа посмотрел на шкатулку, взял ее, но она выскользнула из его пальцев и упала на землю, усеянную пеплом и камнями. Бет хотела подхватить хрупкую вещицу, но не успела, и шкатулка, ударившись о землю, открылась и заиграла немудреную мелодию.

Бет нагнулась и подняла то, что выпало из шкатулки. В руках у нее оказалось три сверточка. В первом — фотография Кэрол в свадебном наряде, а рядом человек в военной форме. Бет всмотрелась повнимательнее, но нет, хорошо видно, что это не Джошуа. Перевернув снимок, она прочла:

Карлу, моей вечной любви, в счастливейший день моей жизни.

— Джошуа… Джошуа, — нервно прошептала Бет, — посмотри!

— Я не понимаю… — пробормотал он, рассматривая фотографию.

— Может, вот это что-нибудь объяснит, — сказала Бет, протягивая ему золотой кружок в папиросной бумаге и сложенное письмо.

Письмо было адресовано Кэрол Кремер, подписано командиром той части, где служил морской лейтенант Карл Кремер. В документе сообщалось, что ее муж, Карл Кремер, погибший в тысяча девятьсот семидесятом году, посмертно награжден.

— Значит, Кэрол прежде была замужем?! — воскликнул потрясенный Джошуа. — Ее муж погиб за три года до нашей встречи, а она никогда не говорила мне об этом.

— Возможно, она просто не могла, Джошуа. Допусти, что любые разговоры о нем причиняли ей невыносимую боль… Ты ведь тоже долго не мог рассказать мне о своей беде.

— Но я был ее мужем. — Тут он натужно улыбнулся. — Ее вторым мужем. И все это время страдал, оттого что не любил женщину, которая так любила меня… А она, оказывается, всю жизнь любила другого.

— Ох, Джошуа… — начала Бет, но не знала, чем смягчить его боль.

— Знаешь, Бет, меня все время терзал один и тот же кошмар. Ужасные сны, в которых являлась Кэрол и так грустно смотрела на меня… В белом платье, окруженная голубым сиянием. Знаешь, как этот странный свет, который появился во время камнепада.

— Так он действительно был, этот свет? Мне не показалось? Боже! Джошуа! Постой, я вспомнила, где видела Кэрол прежде… Она мне снилась, снилась здесь во вторую ночь, когда мы перебрались в ваш лагерь. И потом… — Бет еще раз всмотрелась в снимок. — Ну да, это Кэрол. Она приходила такая печальная и будто что-то хотела сказать, но губы шевелились, а слов слышно не было. Потом еще эти фотографии, я тебе не говорила… Когда мы подлетали к кратеру, я снимала, помнишь? Сначала тебя, потом Роджера, потом опять тебя. Так обе твои фотографии засвечены чем-то голубым, а снимок Роджера четкий, на нем ничего нет… Джошуа, послушай, выходит, она защитила тебя… нас обоих от этой страшной лавины камней! Будто благословила нас…

И вдруг они оба, не сговариваясь, посмотрели вверх, на гору.

Это могло быть что угодно — игра света, мираж, отраженный озером Духов, — но они оба увидели женщину, стоящую в голубом свечении, а рядом с ней мужчину, нежно обнимающего ее за плечи. Видение почти сразу же исчезло, а Джошуа и Бет стояли еще некоторое время как зачарованные, пока до слуха их не донесся характерный звук приближающегося вертолета.

Солнце только что село над Лос-Анджелесом, когда новобрачные вернулись в квартиру Бет. Перед тем, паркуя машину, Джошуа сказал:

— Не знаю, как ты, дорогая, а я сейчас завалюсь спать на неделю.

Впрочем, у Джошуа еще хватило сил на то, чтобы стремительным жестом триумфатора распахнуть двери и, следуя доброй старой традиции, на руках перенести молодую жену через порог. Но, войдя, он кое-как доплелся до дивана и повалился на него прямо с женой, так что она оказалась у него на коленях. И лишь тогда они рассмеялись, да и то не столько от веселья, сколько от нервного перевозбуждения и крайней усталости, охватившей их после двойной свадьбы.

— Полагаю, папа с Грейс скоро будут на Гавайях, — заговорил Джошуа. — А я вот не могу даже несколько дней выкроить, чтобы побыть с молодой женой. Этот чертов семинар… Послушай, Бет, ты и вправду согласна потерпеть полтора месяца до свадебного путешествия? Ведь получается, что мы откладываем медовый месяц.

— Ох, Джошуа, о чем ты говоришь! Чего я всю жизнь ждала — медового месяца или тебя? Что ж мне теперь, все бросить и ехать в свадебное путешествие одной?

Соскользнув с его колен, Бет взяла мужа за руку и повлекла его в спальню, на ходу откалывая с волос фату. Потом она расстегнула его рубашку и замерла от блаженства, приложившись губами к тому месту на его шее, где пульсировала жилка, столь возбудившая ее при первой их встрече.

Скоро они уже лежали в постели, и Джошуа даже в преддверии блаженства умудрился отметить возросшую страстность своей подруги, которая раньше, видимо, по многим причинам сдерживалась.

На этот раз все у них прошло не так, как в палатке, приютившейся на склоне сотрясаемого внутренним напором вулкана. Тут они сами были, как два вулкана. Будто ураган захватил их в свои мощные объятия, закружив над миром в неистовой круговерти страсти. И в этот раз Бет впервые поднялась на вершину любви, до которой добираются далеко не все женщины. И вот, потрясенная и даже ужаснувшаяся этому новому, болезненно сладостному ощущению, она лежала, опустошенная и в то же время наполненная каким-то неизведанным счастьем, не в силах выразить всей нежной благодарности к мужу, захлестнувшей ее душу тихим перезвоном небесной музыки.

Потом, потихоньку возвращаясь в себя, она пошутила:

— Теперь, по крайней мере, понятно, зачем люди сочетаются браком. Добрачные связи не столь эффективны. — Она засмеялась, и дрожь пробежала по ее телу при воспоминании о пережитом восторге. — Ну хорошо, я только сейчас узнала, как это замечательно, а ты ведь и раньше знал. Как же ты столько лет обходился без любви?

Джошуа приподнялся, натянул на них обоих одеяло, откинулся на подушку и только тогда ответил:

— Понимаешь, насколько это прекрасно, я тоже понял только с тобой. Как подумаю, что мог всю жизнь прожить, не узнав истинного блаженства… А сколько мужчин так и живут, просто ища облегчения, когда слишком уж взыграют гормоны. У нас с Кэрол так и велось, спокойно, без особых страстей и услад. Ну а когда ее не стало, мне было так плохо, что несколько лет я даже не вспоминал о сексе. Потом гормоны все-таки время от времени давали знать о себе. Я стал замечать женщин, среди них были умницы, красавицы и все такое, но ни одна не привлекала меня настолько, чтобы вступить с ней в связь. Несколько случайных, ни к чему не обязывающих встреч — это да, было, но знаешь, после них я всегда чувствовал себя еще более одиноким…

Оба они улыбнулись. Бет, однако, смущенно опустила глаза. Сказать по правде, ее немного покоробила его откровенность, но ведь они договорились не оставлять в прошлом темных пятен, чтобы ничем не омрачать настоящего. А Джошуа, заглянув ей в глаза, с усмешкой сказал: