Лицо Тимура рухнуло от страха.

—   

Гоша, дорогой! Мне эти кроссовки нужны. Я каждый день утром бегаю, чтобы форму под­держивать. Ты сам говорил, чтоб я всегда был боеспособным...

—   

Подписывай, — приказал Гоша. — И заби­рай свою обувку.

—  

Не все сразу, — сказал Грязнов. — Мы должны возбудить дело на нашего сотрудника, допустившего такое правонарушение. Сегодня же он будет отправлен в Москву для выяснения всех обстоятельств... И для этого нам нужны доказа­тельства его неправомерных действий. Значит, обувка эта приобщается к делу гражданина Фрязина.

Гоша смотрел на Тимура с какой-то странной печалью, будто видел его в последний раз.

— 

Будешь теперь в валенках по утрам бе­гать, — сказал он. — И ждать, когда из Москвы их назад тебе пришлют. Верно я говорю, товарищ полковник?

Этот Тимур — что... думал Вячеслав Ивано­вич. Вот Гоша — настоящий зубр. Такие всегда придурками прикрываются. Похоже, что Володька был прав. Не факт еще, но Козлачевский уже понял, что к чему.

Теперь осталось доказать, что рисунок подо­швы, оставшийся на резиновом коврике, — от этих кроссовок. И если это так, то кровь, хоть самая малость в какой-нибудь щелочке, на этой подошве осталось.

—  

Ну так что? — спросил Вячеслав Иванович Гошу. — Вы подтверждаете, что кроссовки фирмы «Пума» принадлежат вот этому человеку?

—  

Подтверждаю, — кивнул Гоша, — так ска­зать устно, подписывать ничего не намерен. Хва­тит вам подписи этого придурка...

—  

Зачем так ругаешься? — вспылил Тимур.

Гоша не ответил. Только многозначительно

посмотрел на Грязнова, потом на Володю, мол, этот Тимур — ваш, а я умываю руки.

И вышел из номера. Конечно, он знал, зачем сюда прилетел Фрязин. Знал и понимал, на кого тот положил глаз. Но если этот Тимур дурак, сам лезет в петлю, почему он должен следовать за ним?

Грязнов подошел к окну. Посмотрел на пло­щадку, где оставил угнанную машину. Она по- прежнему там стояла, и Вячеслав Иванович по­думал, что хозяин не добрался до города. И еще он почувствовал угрызение совести, хотя по-дру­гому и нельзя было поступить с этим водителем.

Тимур молчал, белки его глаз стали розовыми. Сейчас начнет махать руками, подумал Грязнов. А что еще ему остается? Может, конечно, сказать, что в тот вечер случайно оказался в том доме и подъезде, где убили Бригаднова. А след на рези­новом коврике? Только бы все совпало — и по­казатели крови, и след кроссовки, — тогда ему не отвертеться.

Вячеслав Иванович уже почти не сомневался, что убийца перед ним. Но как половчей вывезти его в Москву?

Впрочем, этот Тимур — синица в руке. А вот журавль — только что вышел из номера, взмыл, можно сказать, в небо. И попробуй его поймать. Грязнов снова посмотрел в окно. Машина стояла на месте, но из ее выхлопной трубы уже вился дымок. Даже показалось, что слышится урчание мотора. Не угоняют ли?

Нет, угонщик бы рванул сразу, не прогревая мотор. Только хозяин будет беречь его, следя за тем, как поднимается температура воды и масла.

—  

Ты на кого работаешь, Ибрагим? — спро­сил Мансуров.

—  

На тебя, хозяин, — усмехнулся Кадуев.

Они сидели в ресторане «Гюлистан» за от­дельным столиком, в самом углу, где можно быть уверенным, что никто не подслушает.

—  

Вчера в метро — это твоих рук дело? — спросил Мансуров.

—  

Да, — кивнул Кадуев. — Мой человек.

—   

Если я — твой хозяин, почему не спросил моего согласия?

Кадуев пожал плечами, равнодушно огляды­вая немногочисленную публику. Было начало ве­чера, самое веселье впереди.

—  

Ты заметил, что, как только стараешься меня обойти, у тебя ничего не получается? — спросил Мансуров, закуривая.

—  

Заметил, — недобро осклабился Кадуев. — Будто ты контролера за мной приставил. Я не ошибаюсь?

—   

Ошибаешься. Никого я к тебе не пристав­лял.

—  

Он ведь русский, — сказал Кадуев. — По- английски говорит, но нас не обманешь. Мы в России столько лет прожили...

—   

Почему ты решил, что я об этом что-то знаю? — спросил Мансуров. — Если бы это был мой человек, разве я стал бы употреблять его таланты на то, чтобы следить за тобой? Я исполь­зовал бы его вместо тебя. Уж извини, о нем сей­час рассказывают легенды. Люди видели его в метро и показывают, будто он говорил только по-английски. Почему тебе хочется, чтобы он был русским?

—  

Русский, — стоял на своем Кадуев. — И поэтому ты стал так о русских пленных беспоко­иться. Не надо меня обманывать, дорогой. Может, от меня отделаться желаешь?

Слово «отделаться» Кадуев произнес по-рус­ски. И Мансуров грустно усмехнулся.

—  

А тебе не кажется, дорогой, что это мы от России никак не можем отделаться? Русское ору­жие, русские деньги, русские рынки, русские женщины...

—  

У меня в Москве была русская баба, — меч­тательно произнес Кадуев. — Я ей из Ведено зво­нил, потом из Урус-Мартана. Сидишь под бом­бами, снарядами, грохот, крик... думаешь, пос­ледний раз поговорим. Она ласковая была, люби­ла меня, хоть и замужем. Как в Москву приеду — сразу к ней. Верней, она ко мне прибегала в гостиницу. На ночь не оставалась. Дочка у нее, ну и муж, я уже говорил. И вот звоню я ей, а она спрашивает: ты в Москве? Где остановился? В «Алтае», в «Восходе»? Я, когда туда приезжал, всегда в этих гостиницах останавливался. Нет, говорю, я в Ведено, по спутниковому телефону с тобой беседую. Слышишь, как бомбы рвутся? Это их твой муж на меня бросает. Ее муж летчи­ком был. А она отвечает: это не он, сейчас он здесь, в Кубинке. В Чечню еще не направляли. Ты береги, говорит, себя. Под пули не лезь. Когда закончится война, приезжай, буду ждать тебя. Вот так... И еще про жену спросит, про мать, детей... Она мне лекарства доставала, когда я в Москву приезжал.

—  

А меня укоряешь за жену, — сказал Мансу­ров.

—   

Это другое. У мусульманина жена одной веры быть должна, — ответил Кадуев. — Иначе какой ты муж, если твоя жена не хочет даже твою веру принять?

—  

Вот и хочу с ней развестись, — вздохнул Мансуров. — Ты говорил, обещал даже, что твои люди за ней проследят, если с другим мужчиной заметят.

—  

Видели, как она ездила в посольство, — сказал Кадуев, — но ничего определенного уз­нать не удалось. Говорю тебе — кто-то все время за мной следит. Кто-то заранее узнаёт, что я хочу сделать. В общем, кто-то предает меня. Не ты ли?

—  

Это ты меня подставляешь... — с обидой ответил Мансуров. — У тебя ведь хозяин тот, кто заплатит, верно?

Кадуев не ответил, приложился к соломинке, торчащей из фужера с фруктовым коктейлем. Молча пил, не сводя взгляда с Мансурова.

—  

Я очень продешевил, когда продал тебе ар­хивы, — сказал он наконец.

— 

Кто знал, кто знал... — развел руками Ман­суров.

—  

Я и сейчас не продал бы их никому, кроме тебя, — сказал Кадуев. — Но просить у тебя, чтобы ты возвратил разницу, — могу.

—   

И просишь, — кивнул Мансуров. — Каж­дый раз просишь, Ибрагим. Я тебя понимаю. Но денег нет. Мне дорого обошлось спасение своего брата. Вы своих родственников выкупаете за большие деньги, почему я не могу?

—   

Понимаю... — сказал после паузы Кадуев и отставил фужер в сторону, — но архивы у тебя хоть в надежном месте?

Краем глаза Мансуров заметил, как напряг­лись люди Кадуева, сидевшие от них через сто­лик. По-видимому, фужер с коктейлем служил чем-то вроде условного сигнала.

Люди Мансурова следили за своим хозяином и поведением его собеседника. Но незаметно было, чтобы они что-то почувствовали.

—  

Архивы не здесь, — ответил Мансуров. — И они не принадлежат ни мне, ни тебе. Они принадлежат мусульманскому миру. Всемудрый Аллах позволил Западу изобрести машины, чтобы поставить его в зависимость от правовер­ных, обладающих нефтью.