— 

Как вы сюда попали? — спросил Соло­нин. — Тут сигнализация, охрана.

—  

Есть старый подземный ход, — сказал тот, что стоял слева. — О нем тут не знают. Он идет сюда издалека, от древней крепости.

Солонин смолк, раздумывая. Кто он для них? Вопросов они не задают, не решаются. Возмож­но, они полагают, что он служит здесь, в посоль­стве.

—  

Ну что мне теперь с вами делать? — спро­сил Солонин.

—  

Отпустите нас, — попросил тот, что стоял справа. Его товарищ вздохом поддержал просьбу.

—   

Почему я должен вас отпускать?

—  

Мы больше сюда не вернемся. Обещаем.

Солонин подумал о том, что не худо бы само­му воспользоваться этим древним лазом, чтобы уйти отсюда. Но кто знает, не будут ли они под­жидать его там, у этой древней крепости, когда он начнет выбираться.

Итак, все остается как есть.

—  

Выметайтесь! — сказал Солонин.

— 

А фотоаппарат? — спросили они в один голос.

Эти юные сыщики, наверное, все свои сбере­жения отдали за этот аппарат. А тут еще придется возвращать деньги этому мужу, господину Ман­сурову...

—  

Скажите спасибо... — начал Солонин и вдруг получил удар по ногам, отчего отпрянул назад, стараясь устоять.

Значит, разглядели его в темноте? Кинулись от отчаяния, поскольку терять уже нечего? А он потерял бдительность, полагая, что к этой тьме египетской глазам невозможно привыкнуть...

Он настиг их у слухового окна, через которое они, по-видимому, сюда забрались и теперь ре­шили удрать, прихватив свой аппарат. Идиоты. Они же привлекут внимание охраны к себе и к нему! Но не объяснять же им, кто он такой.

Он свалил их и скрутил так быстро, что они даже не поняли, что он по-прежнему один, без сообщников.

—  

Черт с вами, забирайте свой аппарат, — сказал он шепотом. — Только без шума.

—  

А вы кто? Вы здесь работаете?

—  

В настоящий момент — да, — ответил Со­лонин.

—  

Вы русский?

—  

А почему ты спрашиваешь?

—  

Я сам русский... — сказал парень со вздо­хом, как если бы сделал трудное признание.

Солонин какое-то время смотрел им вслед. Пацаны. Тоже, можно сказать, попавшие в плен к своим.

8

Володя Фрязин прибыл на Чкаловский аэро­дром за полчаса до взлета «Ил-76» на Тюмень. Рейс был чартерный.

Несколько человек разглядывали командиро­вочное удостоверение, прикрывая его от порывов ветра.

— Гоша, тут мент просится лететь с нами! — Крикнул один из них с бритым затылком, при­крытым широким воротом дубленки.

— 

Мент? — спросил кто-то из раскрытого ки­тового брюха лайнера. — Да пошел он...

—  

Не, погоди, дай посмотреть, — возразил другой. — Какой еще мент?

И крупный мужик вылез наружу.

—  

По какому делу? — спросил он.

— 

Командировка, — ответил Володя. — Срочная. Там у вас убийства сплошные, завязан­ные с Москвой. О подробностях — не имею права.

—  

Ну раз не имеешь права, тогда лезь, места хватит, — раздался чей-то негромкий густой голос сверху.

—  

И побыстрее, стужу не нагоняй... — сказал еще кто-то недовольным тоном. — Ну ты, Гоша, как не родной! Мента

в

попутчики... Мало натер­пелся?

—  

Костюха! — произнес тот же густой го­лос. — Ты же сибиряк! Или все теперь, в Москве прижился? Холодно ему, слышь...

Володя влез в нутро огромного, как вагон, салона. За ним подъемники стали закрывать зад­ний люк.

Народ в салоне собрался крупный, дородный, все в мехах, больше в шубах, чем в дубленках, и Володя в своем куцем драповом пальто ничего, кроме жалости, вызвать не мог.

—  

Что ж ты, мент, взяток не берешь? — спро­сил все тот же, затыкавший всем рот, судя по всему хозяин. Бугор.

Володя пожал плечами.

— 

И шапка у тебя... — помотал головой Гоша. — Даже неловко на тебя смотреть.

У самого Гоши шапка была песцовая, огром­ная, пушистая. И Володе стало стыдно за свою, облезлую.

—  

Да, нехорошо как-то, — сказал Гоша. — Вроде взяли в одну компанию, летим, стало быть, все вместе... Небось знаешь, зачем летим, а? В оперативке сказано, поди?

Володя пожал плечами.

—  

На вот, — сорвал с головы свою песцовую Гоша. — Носи! А эту выброси...

—  

Ну что вы, — попытался сопротивляться Володя, но его шапку уже сорвали с головы, и она пошла по рукам, туда, где задвигался уже огромный грузовой люк.

—  

Бросай! — азартно крикнул Гоша. — Да не боись... У меня таких еще три! А вот пока летим, подумаем, что на тебя надеть. Пальтишко у тебя тоже, знаешь, не фонтан... Да не смотри на это как на взятку! Будь проще! Ну не могу я сидеть в одной компашке с человеком, можно сказать со­отечественником, когда он в таком прикиде. Нет, в натуре. Смотри на это как на благотворитель­ность. Тебя как звать?

— 

Лучше документы у него проверь, — сказал Костюха.

—   

Надо будет, сам покажет, — гаркнул Гоша через плечо. — Может, задание у него секретное? Я правильно говорю? Или тайна следствия? Нельзя, стало быть, невозможно... А я вот, может слыхал, — Гоша. А это все мои кореша. И летим мы на пуск участка нефтепровода, а также на похороны преждевременно ушедшей от меня моей бывшей возлюбленной Елены Томил иной, супруги отсутствующего здесь Олежки Томилина, которому я лично доверил ее по дурости и широ­те душевной... Еще вопросы будут?

—  

Я ни о чем не спрашивал, — сказал Володя.

—   

Значит, присоединяйся. Да не обидим мы тебя, в натуре! И мешать не будем. Еще поможем, если хорошо попросишь, верно я говорю?

—   

Ну... — кто с насмешкой, кто с ухмылкой, вразнобой ответили кореша.

—  

Меня зовут Володя, — сказал Фрязин.

—   

Ну как, за знакомство? — спросил Гоша, откупоривая бутылку. — Ты только пойми меня правильно, Вовик! — Он разливал в подставлен­ные стаканы. — Душа у меня горит. Как поду­маю... Ленки больше нет! Ведь кому доверил, а? Чего скалитесь? Вишь, смешно им, поминки предвкушают за мой счет. А я так не могу. Вот как вспомню ее — и не могу... Выпей со мной, а? А то они надоели мне — все!

—   

И мы присоединимся, — ощерился Костю- ха, обозначив щербатый рот.

—  

Вот этот, кто больше других выступает, ведь верно говорит, — сказал Гоша. — Выпить по любому поводу у него с братухой — не заржавеет. Но вот с душевной тонкостью помолчать, посо­чувствовать, чтоб понять чужую тоску, вспомнить из Есенина... — этого у них не наблюдается.

Самолет между тем разгонял турбины, подра­гивая корпусом.

А придется, тоскливо подумал Володя, при­дется с ними пить, хоть и противно. Вячеславу Ивановичу в этом отказывал, ссылаясь на интел­лигентное материнское воспитание, а со своими, возможно, будущими подследственными придет­ся... Вопрос, как всегда, в одном. Скорее даже проблема: удастся ли расслабиться, а заодно и получить нужную информацию? Сейчас лучше глазами не постреливать, характерных типажей не отыскивать. Да все они здесь, считай, харак­терные... На кого ни взгляни.

Володя спокойно смотрел, как наливают ему в граненый стакан. Кажется, «Смирнофф». Если он что-то в этом понимает... Главное, не глотка­ми, а выпить залпом.

—  

Ну будем! — сказал Гоша, вдохнув. — Или мы будем, или нас будут!

Сказав это скороговоркой, он опрокинул в себя стакан. Володя попытался было проделать это с такой же прытью, но закашлялся, пролил часть на свое пальто, стал ладонью стряхивать, чувствуя, как на глаза набегают слезы.

—  

Нет, не получится из тебя нефтяник! — сказал Гоша под общий смех. — Первый раз, что ли, в Тюмень летишь?

—  

Был уже, — ответил Володя. — Недавно был.