Томилин страдал. Здесь, именно здесь он пря­тался с ней когда-то от прежней жены. Здесь нашел, как ему казалось, свое счастье. Он при­жался затылком к двери, глядя, как Аркадий на­кручивает глушитель на ствол.

—   

Это я виноват... — выдавил из себя Томилин. — Только я. Возможно, она ездила к подру­ге. Потом заметила, что он за ней наблюдает... И ей захотелось с ним познакомиться.

Он стукнул затылком дверь.

—   

Потише, — шепнул Аркадий, подавая пис­толет. — Соседи услышат. У него, кстати, тоже есть — «магнум». Поэтому лучше сразу, чтобы наверняка.

— 

Лучше ты, — сказал Томилин. — Обоих... у меня руки дрожат.

—  

Тогда ступайте вниз и ждите там. — И до­стал отмычку.

Томилин с удивлением смотрел на него.

—  

Откуда... это?

—  

Не мешайте, Олег Дмитриевич! Идите вниз.

Томилин покорно стал спускаться по лестни­це. Выследил-таки! За что боролся, на то и напо­ролся! Так и надо тебе...

Он остановился на нижней площадке. По­смотрел наверх. Аркадий возился с замком.

Дверь наконец поддалась. Аркадий шагнул в теплый коридор, пропитанный запахами старого дома.

Половицы слегка скрипели, но в комнате вряд ли его слышали. Женщина изнемогала от своего счастья. Стонала, вскрикивала.

Мне бы такую смерть, подумал Аркадий.

Он приоткрыл дверь.

—  

Толян, — позвал он негромко. — Повер­нись ко мне.

В него он выстрелил два раза, в нее — один.

Подошел поближе. Все в порядке. Чисто сра­ботано.

Томилин ждал его в машине.

— 

Ну что? — спросил он шепотом. — Никто не видел тебя?

—  

Кто там увидит. Толян только и увидел. И сразу спекся.

—  

А она?

—  

Она ничего не видела. И не поняла.

—  

Хочешь сказать, что она так ничего и не поняла? — вскинулся хозяин.

— 

А что, я приговор должен был зачитать? — спросил Аркадий. — Много вы от меня хотите...

И стал выруливать со двора, оборачиваясь назад.

Повалил снег.

—  

Ты такой спокойный, — сказал Томилин.

—  

А чего мне волноваться? Это не моя жена.

— 

Как хоть она умерла, — спросил через какое-то время Томилин. — Не очень страдала?

—  

Молча, — ответил Аркадий. — Дай-то Бог вам, Олег Дмитриевич, такую смерть.

5

—  

Ну что? — орал Гоша, мечась по гостиной своего дома. — Где он? Где сынуля? Он что — Рэмбо? Из Акапулько ушел, теперь в Тегеране сбежал!

—  

Скорее уж Колобок... — подсказал Русый- старший.

—  

Что, Костюха, происходит? — остановился перед ним Гоша.

Гоша выглядел растерянным. Не дождавшись ответа, схватил с антикварного столика початую бутылку французского коньяка и стал пить прямо из горла. Только после этого слегка успокоился.

—   

И ты хотел еще с меня два «лимона» слу­пить? — сорвавшимся голосом сказал Гоша. — Как хоть это произошло? Ну там была наша пьянь, Серега и Андрюха, царство им небесное... Но тут — лучшие в мире бандиты! С документа­ми, со всеми делами...

—  

Кадуев говорит, будто какой-то американец всюду за ним следует. И все им срывает. Будто специально его приставили.

—   

Кто? Какой американец? И ты веришь этому Кадуеву?

—   

Но там в самом деле что-то непонятное, — сказал Русый-младший. — Они захватили само­лет, и этот янки один их повязал. В Тегеране уже вошли в посольство, приняли у них документы, а он тут как тут — поднял хай, стрельбу, едва сбе­жали...

—  

И все целы? — спросил Гоша.

—  

В том-то и штука, ни единой царапины, — сказал Русый-старший.

—   

В самолете он будто одному ребра поломал, другому руку, — добавил младший.

Гоша молча смотрел на них. Белки его глаз медленно розовели.

—  

Вы что мне здесь сказки рассказываете? — негромко спросил он. — Какие такие ребра? Я вас про другое, кажется, спрашиваю...

—  

Осечка, — вздохнул старший брат. — Сам не пойму... Да не смотри так! Что мы тебе, паца­ны? Кого другого я пошлю в Тегеран? Своих? Да там их первый же мент остановит. Почему без бороды, почему морды рязанские? Уж какие есть! Откуда я знаю, ты пожадничал или кто другой их перекупил. Тот же американец. И устроили эту спектаклю...

—  

Значит, это я пожадничал, да? — Гоша по­морщился. — Ну а кто эти же два «лимона» потом с моего друга Джамиля слупил на святое дело, а? — спросил он, переходя на шепот. — Думали, не узнаю?

Он погрозил им пальцем. Братья молчали.

— 

Вы-то Кадуеву небось и цента из двух «ли­монов» не показали. Даже понюхать не дали. Так что молчите? Американец сам виноват? Или вы думали, что Джамиль мне ничего про это не ска­жет?

Братья переглянулись.

—  

Был грех, — сказал старший. — Хотели сначала поделиться, потом решили, что ты орать будешь. Ты ж у нас праведник. Хотя делиться по справедливости надо бы. — Он снова перегля­нулся с братом.

—   

Рассчитывали, что бандюги ваши дело сде­лают и все будет шито-крыто? А мне из-за вас Джамиль всю плешь проел.

Гоша закашлялся. Братья молчали, глядя в пол.

—  

Ну и что вы теперь думаете? — спросил Гоша, отдышавшись.

—  

Тебе все отдадим, — сказал младший.

—  

Да не мне! — снова заорал Гоша. — Ему! С процентами! Учитесь, недоумки, как цивилизо­ванно вести дела с такими, как он. Вам лишь бы хапнуть. А потом удивляемся, почему нас, рус­ских, во всем мире за бандитов держат... Вы по­няли меня?

Братья засопели и нехотя кивнули.

—  

Запомните! — стучал кулаком по подлокот­нику кресла Гоша. — Это нефть! Международ­ный товар! Здесь надо ладить, надо делиться. А не можете, так и не суйтесь, не портите мне репутацию делового человека... — Он уже хри­пел, хватаясь за сердце.

Братья по-прежнему молчали.

—  

Хрен вы ему отдадите, — вдруг сказал Гоша. — Знаю я вас. Но тогда, братики, пеняйте на себя.

—   

Ну вот, в самый раз. Спутник только-толь­ко появился на горизонте... Я, думаете, не гово­рил ему? У тебя, Джамиль, миллиарды! Ну что тебе парочка миллионов на нашу бедность? Один разговор — попросили бы, как человека. Другой разговор — взяли обманом. И кого? — Гоша воз­дел руки к потолку. — Искреннего друга России, сочувствующего реформам! Обмануть такого че­ловека!

Телефон звонил не переставая. Гоша прервал свою тираду, взял аппарат и протянул его стар­шему:

— 

Вот скажи ему сам. Принеси извинения. Скажи, что вернешь с процентами. При мне скажи. А процент пусть назначит он сам. Ты все понял?

Костюха взял трубку:

—  

Джамиль... А кто? Тюмень?

И протянул трубку хозяину.

—  

Ну что еще... — поморщился Гоша. — Что у вас там опять приключилось? Это кто? Ну здо­рово, Ганус, здорово. Как сам-то? Что? Когда? И кто? Какая еще прокуратура? Ах, сволочи... Она кому чем помешала? И Чердака тоже? А он там как оказался? Томилин? Он что, уже вернулся? Понял... Потом перезвонишь... — И швырнул трубку на пол. Схватился за голову, замычал, как от зубной боли.

—  

Что случилось? — спросил старший.

—  

Потом, Костюха, потом... — Он поднял на братьев глаза, полные слез. — Елену пришили. Вместе с Чердаком... Я ее своими руками своему корешу как законную жену преподнес...

—  

Томилин? — спросил старший. — Ленку замочил?

—   

Ну да... Кому я ее доверил, а? Вы же были на их свадьбе, помните? Она еще рыдала после церкви: Гоша, кому ты меня отдал? А я разво­диться, сами знаете, не мог. Ну встречался с ней... Раз-два в неделю. Томила и заподозрил. Приставил к ней Чердака следить. Я узнал, гово­рю Чердаку: ты не за тем следи, понял? Следи, чтобы нас с ней не прихватили. А он, сука, пока я в столице ошивался, сам к ней под одеяло залез...