Ты зло выругался.

И тут он обошел тебя! Джетуш спас тебя тогда, на Инаяме, и ты, привыкший платить по счетам, не успел оказать ответную услугу. Земной маг покинул Я-Маджир, пока ты предавался страсти с Фа. И ты ругался так же зло, когда узнал, что раньше она уже была с ним — и даже не стало обидно, а как-то… Чего скрывать? Обидно тебе было, обидно.

Джетуш погиб, прикрывая тебя. Ты снова оказался в долгу. Снова не сможешь отплатить ему. Снова он…

Проклятье!

Магистр остановился перед стеной Меона. Рука, которую он так и не опустил, задрожала. Спирали чистой октариновой энергии пробежали по Ракуре, естественная натуральная магия Фюсиса потекла из Локусов Души мальчишки, вплетаясь в фрактальный клинок.

Уолт ударил. Призрачное лезвие коснулось Меона. Упругий удар ветра швырнул тебя, Фа и Глюкцифена на землю Ветер рождался из ничего, ветер, сплошь состоящий из туго перевитых друг с другом воздушных элементалей. Кривляющиеся, словно придворные шуты, элементали пронеслись над равнинами Тайкоры, над долиной с павлинами, по комнате, возникшей лишь наполовину — когда девчонка сорвалась с места и побежала за мальчишкой, рост помещения прекратился. Эфирный поток Воздуха снес холмы и разбросал механизмы, вырвал с корнями деревья и унес павлинов, обрушил столы с колбами и ретортами, полки с гримуарами: ветер из ниоткуда снес привнесенные появлением смертных ландшафты, обнажив истинную изнанку окружающего.

Они находились на настоящем плато серого ничто, которое непреодолимой преградой тянулось во Внешний Мир, куда не ведут эфирные дороги богов. Серое ничто хрустело, словно праздничная обертка, в которую заворачивают подарки Светлые из Эльфляндии. Ветер становился все сильнее, и вот уже Глюкцифен, не сдерживаясь, заорал:

— Волна! Это волна!

Ты услышал убога. Волна? А, та пульсация Аномалии, о которой упоминалось недавно. Опасная волна Меона, уничтожавшая и сводившая с ума Разрушителей. Но почему ты спокоен? Почему тебе плевать на воющего Глюкцифена, повалившегося на колени и обхватившего голову руками? Может, потому, что видишь: ученик и ученица Джетуша спокойно стоят перед стеной Меона, и ветер, ветер из ничего и из ниоткуда, обтекает их, воздушные элементали кружатся рядом, но не преодолевают невидимую границу. А в Меоне, поддаваясь фрактальному клинку Уолта, медленно появляется трещина. Разлом, тянущийся от основания стены серого ничто к ее верхушке. Той, что в Космосе.

Ветер стих — ты не успел даже моргнуть. Как пришел из ниоткуда, так и ушел в никуда. Вокруг только серое ничто, лишь где-то на горизонте позади слабо отсвечивает декарином. Наверное, те самые Заслоны и Барьеры, поставленные убогами против Аномалии.

Однажды в Ордене тебя и еще десяток твоих товарищей наставник спросил: «Чего больше всего на свете боятся Бессмертные?» «Потерять Бессмертие», — ответили вы. Наставник рассмеялся и отправил вас ловить Уграйского Дикобраза без подручных средств. Ответ был неправильным.

Глюкцифен, выпученными глазами следя за Магистрами, издал звук, напоминающий нечто среднее между хрюканьем и кудахтаньем.

Сейчас ты знал ответ. Сейчас, видя, как серое ничто расступается проходом перед боевыми магами Школы Магии, перед мальчишкой и девчонкой, годящимися тебе в правнуки, ты понял, какой ответ правильный.

Больше всего на свете Бессмертные боятся, что смертные станут равными им.

Ты пожалел, что не можешь ответить наставнику, давно ушедшему в посмертие, но ты знал — он бы рассмеялся и кивнул, одобряя ответ.

Истинная бессмертная душа умершего аони-ши уходит в Свет, душа же, сотворенная его рождением в Равалоне, уходит в Белую Пустыню и остается там до тех пор, пока Предначальный Свет не озарит мир, и душа истинная сольется с душой равалонской.

На Заморских Островах хранятся знания о Предназначении Детей Света, скрываемые и от Бессмертных, и от Конклава, и от противостоящих Конклаву магических орденов. Истинные Высокорожденные знают, зачем они приходят в мир и куда уйдут после смерти. Истинные Высокорожденные никогда не сомневаются в своих поступках. Осененные Светом, они преследуют Великую Цель, полученную от Сияния, и вся их жизнь подчинена Предназначению. Те, у кого есть Великая Цель, не могут сомневаться. Те, у кого есть Великая Цель, уходят в Свет и посмертие со спокойной душой, зная, что послужили установлению в мире Великого Блага.

Как, например, служили они, вступив в Равалон, поселившись на Заморских Островах и истребив всех, кто населял их до прихода Детей Света. Как, например, служили они, безжалостно уничтожая златотелых сильфиуров, естественных соперников за контроль морей между Ундорианом и Заморскими Островами. Как, например, служили они, высадившись на землях Древнего Архэ и обрушившись на полисы Морского Союза, убивая каждого Искаженного, не жалея даже детей, неся Свет и Сияние в «области Тьмы». Как, например, служили они, позорно бежав с континента, когда объединившиеся народы, одаренные Вестниками «поганых идолищ», нанесли ответный удар, и хваленая боевая магия Света не выдержала, сметенная отозвавшимися на просьбы смертных Магами-Драконами, тогда еще не помышлявшими о власти над Равалоном.

Ты всегда сомневался, Светлый эльф Лизар Фоор, чьи родители бежали с Заморских Островов, откупившись тобой за протекцию Ордена, оберегающего их от Наказующих. Ты всегда сомневался, словно в твоих жилах не тек Свет, одаряющий, как утверждали Знающие Истину, Великой Целью.

— Убейте Элементов и убога.

Ты сразу развернулся на звук чужого голоса, едва он начал звучать. Меч из лунного серебра и железный меч, оборвавшие жизнь не одной нечисти, а однажды даже прикончившие Вестника, послушно скользнули в ладони.

Алая трехгранная пирамида раскинулась вокруг, алая пирамида, внутри которой оказались ты, Фа, Глюкцифен — и трое смертных, двое из которых запомнились еще по долине Соратников. Да и третью легко можно узнать, Джетуш довольно точно описал ее.

Фиолетововолосая Гула. Чубастый Супербий. Рыжий, чьего имени они не знали.

— Убейте Элементов и убога, — повторил Супербий. — Я возвращаюсь к хозяину. Он должен узнать, что в Великой Жертве больше нет необходимости.

— Я могу съесть всех?! — Гула переводила взгляд с магов на Бессмертного, и сумасшествия в ее глазах хватило бы на всех богов безумия Равалона. С лихвой.

— Можете не сдерживаться, — кивнул Супербий.

— Пусть Гула занимается отребьем, — бросил рыжий, поворачиваясь в сторону стены Меона, расколотой ударом Уолта напополам. — У меня остались кой-какие счеты к тому Магистру.

— Делайте что хотите, но избавьтесь от Элементов и убога. И не забудь, Луксурий, тот Магистр убил Иру.

— Меня ему не победить.

— Можно, я уже съем их?! Ну пожалуйста, Супербий! Я хочу кушать! Они выглядят вкусными! Вкусными-превкусными!

— Да, Гула. Можешь съесть их.

Гула захлопала в ладоши, открыла рот и высунула язык. Ты ничего не успел сделать. И Фа, раскрыв веера, не успела.

Глюкцифен заорал. Он много кричал, но в этот раз крик его был особенно страшен. Ты слышал не раз, как выла в лабораториях Ордена нечисть, подвергаемая исследованию и мутационным изменениям. Тебе доводилось присутствовать при испытании смертельных эликсиров на последователях Черного Ордена, когда кожа сходила клочьями, кое-где вместе с мясом, кости размягчались и оплывали, органы превращались в жижу, и до самого последнего момента Черный ведьмак находился в сознании, удерживаемый в жизни тем же эликсиром, что убивал его, — о, как кричал Черный!

Но даже те вопли не сравнить с криком Глюкцифена. Тебе хотелось заткнуть уши, хотелось закричать в ответ, хотелось оглохнуть, лишь бы не слышать воплей убога, только что лишившегося правой ноги.