Его передернуло от этой мысли. Значит, мнение о нем у других людей было очень низким, если все видели в нем такое слабое звено. Они же не выбрали таких крутых мужиков как Портер, Кейн, Маркхам и многих других. Нет, они все видели, что Брансону нужен только легкий толчок.

Он подумал, что в нем опять начинают говорить эмоции. Так поступают управляемые люди. Надо смотреть на вещи объективно.

Почему враги выбрали меня как подходящую цель и не обратили внимания на других? Ответ: потому что в данных обстоятельствах я был самым доступным. Почему я им подходил? Ответ: потому что они были готовы к удару, а я был доступен для удара, когда другие были недоступны. Это чистая случайность. Почему Джо Соап был сбит машиной, когда никто из его друзей или соседей не пострадал от такого несчастья? Ответ: потому что Джо и машина по случайным совпадениям встретились во времени и в пространстве.

Сбит?

СБИТ!

Внезапно его глаза уставились в одну точку, его руки повлажнели. Тот проклятый день начался с того, что он упал с лестницы. Он мысленно увидал все это с самого начала. Он прошел уже десять или двадцать ступенек и ему оставалось еще около двадцати. И тут вспышка, и он нырнул вниз, и от серьезных повреждений его спасли только двое мужчин, которые оказались рядом. Он прекрасно мог видеть их вытянутые руки, их взволнованные глаза.

Их руки схватили его за мгновение до падения. Теперь, когда он подумал об этом, ему показалось, что они были очень проворны и умелы, как будто знали, что должно произойти, и заранее подготовились к своей роли. Они действовали, как будто предвидели все от начала до конца, и этим спасли его от серьезных повреждений.

Однако он все же ударился немного сильнее, чем признался в этом Дороти. Он потерял сознание и очнулся уже сидя посередине лестницы, с озабоченными спасителями по краям. Синяк и ссадина на локте от удара о перила — это он помнил, а вот как он получил шишку на голове, этого он не помнил и не мог понять.

«О, Боже, а может, его ударили сзади?!»

Вот так и началась та пятница, тринадцатое число.

Его несчастливый день. Падение. Двое мужчин, готовых поймать его. Удар по черепу непонятно откуда. Провал во времени. Двое шоферов, делающие намек. Здоровенный детина, преследующий его. Вспышка страха. Рирдон, идущий по следу. Компания, полк, армия.

Он замер на месте, его губы стали тонкими, кулаки сжались. Для того, чтобы сделать атомную бомбу, потребуется тщательная и кропотливая работа. Но для того, чтобы она сработала, нужен детонатор.

Она ничего не стоит, пока не дернешь за веревочку.

Предположим, просто предположим, что кто-то сумел перенести подобную технику на человеческий мозг: в банк данных мозга вносится довольно большая часть информации, способная создавать критическую массу. Мозг будет оставаться в покое, чужая информация будет ждать своего часа. Он может оставаться в покое недели, месяцы, до того момента, пока не дернут за веревочку в подходящей ситуации.

Несколько слов, сказанных шофером — болтуном. Детонатор.

Мозговой взрыв!

Он выскочил из поезда на станции, почти побежал, распихивая прохожих, наткнулся на двоих-троих, извинился. Несколько людей даже повернулись, уставившись на него. Он понимал, что привлекает внимание, что он забыл о конспирации, но он слишком был погружен в свои заботы, чтобы беспокоиться об этом.

Надо собирать всех беглецов. Но очень трудно им все объяснить.

Попробуй растолковать им: я не полицейский, не тайный агент, я не представитель власти. Я — Ричард Брансон, такой же, как и ты, ученый, и я удираю от всех, потому что живу в своем придуманном фантастическом мире. Меня не ловят за убийство, которое я якобы совершил. Я думал, что убил девушку по имени Элайн Лафарк. А что ты сделал?

Если хоть один из них, только один, скажет:

— Боже мой, Брансон, в этом есть что-то странное! Это я убил ее в местечке Бельстон. Я знаю, что я это сделал. Какого черта, как же ты мог…

— Скажи мне, почему ты это сделал?

— Она сама довела меня до этого. Я совсем не собирался убивать ее, но я был не в себе.

— Как?

— Ну… э… я не могу сейчас точно сказать. Это было так давно, и я старался забыть обо всем.

— То же самое и со мной. А может, нам вместе объехать других и узнать, сколько еще людей прибило эту самую Элайн Лафарк? Это будет приятно узнать. Мы можем заполнить целую камеру в тюрьме, и в такой компании нам будет легче считать свои последние часы.

Может, это произойдет таким путем? С другой стороны, вражеские силы могут быть намного умнее и искуснее: они позаботятся снабдить каждого своей собственной легендой. Хендерсон, например, думает о своем преступлении: он даже глазом не моргнул, когда услышал и об Элайн, и о Бельстоне.

Он начал чувствовать полную уверенность в том, что эта злосчастная Элайн Лафарк была просто иллюзией. Это было трудно, очень трудно, так как его память настаивала на обратном. А спорить со своей памятью так же трудно, как отвергать свое отражение в зеркале.

Несмотря на новые факты, несмотря на отсутствие старых фактов, память цепко держалась за самый страшный момент в его жизни. И хотя видение прошлого может быть просто дурным сном, построенным вокруг призрачной женщины, он очень хорошо мог представить черты Элайн, когда она умирала, ее темные волосы, перевязанные голубой лентой, ее черные глаза, наполненные болью, ее тонкие ноздри, струйку крови, стекающую по лбу. На ней было ожерелье из жемчуга, черные туфли, золотой браслет на руке. Это была картина со всеми оттенками. Это была такая полная картина, какая может быть только в жизни.

Но была ли она реальной?

Или это был тот кусок информации, который представлял критическую массу?

Другие должны будут знать о ней или о ее фантоме так же много. Но получить это от них без помощи Рирдона будет очень трудно. Но ему не хотелось обращаться туда за помощью, особенно после последних событий. Кроме того, это может полностью связать его как раз в тот момент, когда он уже превратился из дичи в охотника. Он обратится к Рирдону и силам, стоящим за его спиной, как к последней инстанции, только в крайнем случае.

Хотя его коллеги-беглецы могут оказаться еще менее разговорчивыми, чем тот же Хендерсон. Но на данный момент ему надо самому попробовать во всем разобраться. И он решил, что есть источники, которые ему надо будет выследить.

Пять человек знают многое о ней, и их можно заставить говорить.

Эти пятеро были: те двое, которые поймали его тогда на лестнице, двое разговорчивых шоферов и его преследователь, здоровенный иностранец, который и заставил его пуститься в бега. Если он прав в своих догадках, то должен быть еще и шестой человек, невидимый руководитель, которого он не включил в список, потому что его идентифицировать не мог.

Любой из этих пяти мог дать ниточку, которая приведет к другим четырем, а может, и к еще большей толпе, которая прячется за ними.

Продолжая думать в том же роде, он забавлялся тем, что более или менее беспристрастно изучал свою жажду мести. Будучи тем, кем он был раньше, аналитическим мыслителем, он всегда считал желание заехать кому-нибудь по зубам примитивным чувством. Теперь такое желание совсем не казалось ему совсем уж первобытным. И в самом деле, он бы стал презирать себя, если бы у него не появилось такого желания. Никто не может лишить себя основных человеческих чувств.

Да, если выпадет возможность, то он соберет всю свою силу и злость в кулак и этим кулаком вышибет напрочь чьи-нибудь зубы.

Другими словами, он был в ярости и наслаждался этим.

Ночное небо легло над городом, уличные фонари замерцали своим теплым светом, витрины магазинов ярко осветились. Это был его город, но он не шел домой: если кто-нибудь хочет встретить его, то именно дома он его и ждет, сидит и наблюдает, когда заблудшая овца вернется в стадо. Ну, они могут сидеть там, пока не пустят корни. У него еще нет никакого желания, чтобы его повязали. Что ему было больше всего надо — так это время, достаточно времени, чтобы побродить вокруг, выбрать себе цель и нанести по ней сокрушающий удар.