Было видно, что Юнио потрясен случившимся. Он вышел из даммузо и под усыпанным звездами небом произнес, имея в виду Гиммлера:
— Правила ведения наземной войны, принятые на Гаагской конференции в 1907 году, предусматривают наказание лишь для тех, кто осуществляет насилие против оккупационных сил. Этот человек совершенно безумен. И разумеется, Германия не выиграет войны убийством мирных жителей.
В первый и последний раз Юнио открыто осудил действия немцев. Я воспользовался этим моментом слабости и спросил его, верны ли ходившие по Риму слухи о том, что евреев со всей Европы свозят в концентрационные лагеря, чтобы там уничтожить. Ответ Юнио был красноречив:
— Вскоре Европа превратится в огромный концлагерь и в гигантское кладбище.
Во время этой поездки наши приятельские отношения окрепли. То, что я отдал свой талант архитектора итальянской армии, в глазах принца превращало меня в ее часть. Не знаю, подозревал ли он на тот момент о моих шпионских делах, но он ни разу этого не показал. Я уже говорил, что Юнио был человеком практичным, и в середине 1942 года он не сомневался: война окончится поражением Италии и в конечном счете разгромом фашизма. Собственно, наша поездка уже показала, что Италия побеждена еще до боевых действий на ее территории. Не говоря о нищете, в которой погряз весь юг страны из-за опустошительного воздействия войны, пожиравшей мир, подобно злокачественной опухоли, итальянский народ потерял веру в своих лидеров.
Крах Муссолини был уже вопросом времени, и к февралю 1943 года его положение оказалось действительно шатким. Заместитель министра иностранных дел Бастианини выступал за разрыв всяческих отношений с Гитлером и установление мира с союзниками. Месяцем позже начались манифестации на миланском заводе ФИАТ: рабочие объявили забастовку. Они требовали выплаты компенсаций жертвам бомбардировок. Забастовка распространилась и на другие предприятия Северной Италии, социально-политическая обстановка в стране стала невыносимой. Но худшее было впереди.
18 июля 1943 года выдался одним из самых жарких в то лето дней, и Юнио заглянул к нам домой, чтобы пригласить нас на пляж в Санта-Севере. Он захватил с собой корзину с вином и бутербродами, гамаки, складные стулья, полотенца и, конечно же, приехал на машине с шофером. Мы не смогли отказаться.
День прошел очень приятно. Мы купались, загорали и закусывали под ветвями раскидистой сосны, в тени которой собралось несколько семейств, выбравшихся из города ради нескольких часов отдыха. Глядя на то, как мы лежим в гамаках или сидим на складных стульях в праздности, позволяя летаргическому времени медленно скользить по нашим телам, словно капли пота, можно было подумать, что Рим — мирный город и его жителей не коснулась война, бушевавшая в других европейских столицах. После завтрака Монтсе снова превратилась в Афродиту и долго плескалась, а потом надела рубашку из сендаля [59]и отправилась бродить по пляжу, собирая морские раковины. Даже Габор воспользовался всеобщим состоянием расслабленности, разделся и выполнил несколько гимнастических упражнений — дети были в восторге от его рельефной мускулатуры. Мы с Юнио не вылезали из-под гигантского зонтика, которым стала для нас сосна, и любовались изумрудным морем, омывавшим берег, вдыхая влажный воздух, пахнущий солью. Ни один из нас даже не подозревал, что это было затишье перед бурей и что судьба города вот-вот изменится навсегда.
На следующий день примерно в четверть двенадцатого утра завыли сирены, предупреждавшие о появлении вражеских самолетов — такое случалось часто, но обычно они обходили Рим стороной, и мы считали, что беспокоиться не о чем. Однако в тот день бомбардировщики американских ВВС не собирались пролетать мимо, и на город градом посыпались бомбы, земля задрожала, все загорелось. Погибли полторы тысячи и были ранены шесть тысяч человек; десять тысяч домов оказались разрушенными, сорок тысяч жителей лишились крова. Больше всего пострадали кварталы Пренестино, Тибуртино, Тусколано и Сан-Лоренцо; вода, газ и электричество пропали на несколько недель. Рим превратился из cittá perta в cittá olpita [60].
В тот же день Муссолини встретился с Гитлером в нескольких сотнях километров от Рима, в Фельтре. Главный вопрос обсуждения — неспособность Италии продолжать войну на стороне Германии. Во время совещания Муссолини получил известие о бомбардировках Рима, однако он не смог предъявить Гитлеру свои требования, сказался больным и замолчал.
Наутро на одном из зданий, пострадавших от авиации союзников, появилась надпись: «Meio l’americani su’lla capoccia che Mussolini tra i coioni» — «Лучше американцы над головой, чем Муссолини в заднице» [61].
Король Виктор Эммануил III, опираясь на поддержку Большого фашистского совета, предложил свергнуть Муссолини, разорвать договор с Германией и начать мирные переговоры с союзниками.
Всего за несколько часов Рим превратился из столицы итальянского фашизма в столицу мирового антифашистского движения. И когда ночью по радио передали сообщение об отставке Муссолини, город вдруг весь осветился и люди высыпали на улицы с криками «Долой Муссолини!», «Да здравствует Гарибальди!». Повсюду загорелись костры, на которых жгли предметы и символы, имевшие хоть какое-то отношение к фашизму; толпа даже подожгла редакцию газеты «Тевере», одной из тех, что поддерживали режим. Огромная толпа собралась на пьяцца Венеция, и столько же — в соборе Святого Петра, дабы возблагодарить Бога и помолиться о мире.
Должен признать, мы с Монтсе тоже вышли на улицу, чтобы порадоваться падению Муссолини.
Армия союзников вот-вот готова была пересечь Мессинский пролив, и немцы не могли позволить Италии капитулировать. Гитлер приказал дать отпор наступлению, построив вокруг Рима оборонные сооружения, а его войска вошли в столицу.
10 и 11 сентября шли бои между защищавшими Рим итальянцами (это были гражданские и солдаты распущенной армии) и немецкими войсками. Немцам удалось захватить город и установить над ним контроль.
Вечером немцы развесили на улицах прокламации, гласившие:
Главнокомандующий германскими войсками на юге приказывает:
Вверенная мне территория Италии объявляется зоной военных действий. На всей ее протяженности действуют немецкие военные законы.
Совершивших преступления против представителей немецких вооруженных сил будут судить по немецким военным законам.
Забастовки запрещаются; их участники подлежат суду военного трибунала.
Организаторы забастовок, саботажники и вольные стрелки предстанут перед судом в ускоренном порядке и будут казнены.
Принято решение поддерживать закон и порядок в стране и оказывать всестороннюю помощь действующим итальянским властям ради блага нации.
Итальянские рабочие, добровольно явившиеся на принудительные работы, получат вознаграждение в соответствии с немецкими стандартами заработной платы.
Итальянские министры и представители судебной власти остаются на своих местах.
Железнодорожное сообщение, коммуникации и почта начинают функционировать немедленно.
До будущих распоряжений запрещается частная переписка. Телефонные разговоры, которые надлежит сократить до минимума, будут строжайшим образом прослушиваться.
Власть и гражданские организации несут передо мной ответственность за соблюдение общественного порядка. Им разрешается продолжать свою деятельность только при условии тесного сотрудничества с немецкими властями и в согласии с мерами, принимаемыми немецким командованием ради предотвращения актов саботажа и пассивного сопротивления.
Рим, 11 сентября 1943 года
Фельдмаршал Кессельринг.
В ту ночь Гитлер обратился к итальянцам по радио из генерального штаба в Растенбурге, в Восточной Пруссии. Он выразил радость по случаю оккупации Рима и заверил всех, что Италия дорого заплатит за измену и свержение «своего самого выдающегося сына», имея в виду дуче.
