– Все равно, гламурная женщина не имеет права тесно общаться со стариком-маразматиком. С тех пор как он начал меня боготворить, у меня в буквальном смысле все валится из рук. Настроение ни к черту, я поправилась на полтора килограмма, у меня даже ресницы по пять раз на дню отклеиваются. Раньше этого не было. Гламурные силы из космоса тактично намекают мне, что связь с Барановым надо прервать.

– И как это сделать?

– Детка, не забывай, я же мастер скандалов. Генерал хаоса! Маршал интриг!

– Генералиссимус идиотизма, – задумчиво молвила Ната, занятая своими мыслями. Последующие полчаса она пребывала в ванной комнате, из которой вышла, когда в гости к Копейкиным – с очередным дружеским визитом – пожаловал Павел Баранов.

– Ката, действуем по следующей схеме: сначала приглашаем Пашку на кухню, пьем чай имило беседуем. А потом я начну его провоцировать. Наталья! Куда ты запропастилась? Ната!

– Я туточки, в ванной сижу.

– Дура! Иди, открывай дверь. Ката, сервируй стол. А я… Я пойду обновлю макияж.

Павел Петрович пришел не с пустыми руками. На этот раз пенсионер принес коробку пончиков.

– Вы же любите сладкое, – шелестел он, глядя на Катарину. – Пончики свежайшие, я их час назад купил. Они еще горячие были.

– Не хотите ли чаю? – Катка чувствовала себя несколько неловко.

– Не откажусь, – кивнул Баранов. – А где самая прелестная женщина этого дома? Почему ее не видно?

– Я здесь. – Розалия появилась в коридоре во всей своей красе, а именно: в красной мини-юбке, красных туфлях на тринадцатисантиметровой шпильке, вишневой блузке а-ля «распутницы зажигают» и иссиня-черном парике, крупные кудри которого доставали до лопаток.

– Здравствуй, котик, – прохрипела свекровь, растянув кроваво-красные губы в улыбке.

У бедного Павла Петровича сделалось такое выражение лица, будто он стоит на железнодорожных путях, а ему навстречу на бешеной скорости мчится товарняк.

Справившись с минутным потрясением – судя по всему, оно было самым сильным в его жизни, – Баранов отлепил одеревеневший язык от неба и промямлил:

– Роза, ты настоящая шалава… вернее, королева. Тебе самое место в притоне… то есть на престоле.

Свекровь сникла:

– Тебе нравится мой прикид? Ты не уходишь домой?

– Готов смотреть на тебя часами.

На кухне, отодвинув от себя чашку, Розалия начала операцию «Провокация». Томно вздохнув, она заметила:

– Обожаю носить короткие юбки. Чем короче, тем лучше.

Баранов впился зубами в пончик.

– Они тебе идут. У тебя такие красивые ножки, грех скрывать их под длинными одеяниями.

Ката усмехнулась и переглянулась с Наткой.

Розалия не унималась:

– А туфли! Я не мыслю жизни без шпилек. Ты только посмотри на эти каблуки. Даже двадцатилетние девицы не дефилируют на таких.

– Они сами не знают, что теряют.

– И крашусь я вызывающе. Смотри, как сильно подведены глаза. Видишь? Видишь, яспрашиваю?

– В твоих бездонных глазах я готов утонуть.

Свекровь начала терять самоконтроль. Окажись они с Барановым на берегу реки, Розалия, не раздумывая, утопила бы старика.

– Паша, раньше ты меня… недолюбливал.

– Был слепцом.

– Ты задыхался от аромата моего парфюма.

– Теперь не могу им надышаться.

– Тебя раздражало цоканье каблуками.

– А сейчас не перестаю им наслаждаться.

– Я матерюсь как сапожник! – На шее Розалии выступили красные пятна.

– И в этом твоя изюминка.

– Я дочь гламура! – выдвинула свекровь железный аргумент.

Баранов, люто ненавидящий это словцо и все, с ним связанное, подавил тяжкий вздох:

– Родителей не выбирают.

Станиславовна вскочила и выбежала из кухни.

– Куда это она? – Павел Петрович посмотрел ей вслед и причмокнул языком: – Эх, и как яраньше не замечал ее красоты? Такая женщина! Катка, я должен спросить у тебя совета.

– Хотите написать на Розалию жалобу?

– Что ты, что ты, – Павел замахал руками, – как можно? На таких красоток не жалобы пишут, им стихи посвящают. Я о другом хочу спросить. Видишь ли, в свете последнихсобытий я несколько изменился. И помогла мне Розалия. Она искрится молодостью и задором… И я подумал… гм, может быть, у нас с ней что-нибудь получится, а? Ты как считаешь?

Хорошо, что Наташка успела поставить на стол чашку, в противном случае последняя с треском упала бы на пол.

Ката не верила ушам, а Баранов, не видя замешательства Копейкиной, продолжал:

– Скажи, как, по-твоему, Розалия согласится пойти со мной на ужин в дом ветеранов?

Наталья сползла со стула и тихо захихикала, а Катка лишний раз убедилась, что существуют женщины, способные укладывать мужиков штабелями. Вне зависимости от возраста, статуса и вероисповедания.

//-- * * * --//

Накормив отца гороховым супом и солянкой, Дарья посмотрела на часы.

Половина восьмого. Теперь не мешало бы уложить пьяного родителя спать, чтобы кприходу с работы матери папаша дрых крепким сном. Сегодня необходимо проделать все быстро, скандалы, которые обычно закатывал пьяный Виктор Николаевич, могли нарушить планы Гришковой.

Дашутка прекрасно знала, как правильно разговаривать с отцом, на какую кнопочку нажать и за какой рычажок дернуть. Поэтому, убрав со стола пустые тарелки, девушка достала изхолодильника початую бутылку водки и, наполнив рюмку, протянула ее Виктору Николаевичу.

– Выпей, пап, лучше спать будешь.

Лицо Гришкова просветлело. Он улыбнулся пьяной улыбкой и, издав тихое «эх», залпом осушил емкость.

– Уважила отца, Дашутка. Спасибки тебе. У нас ведь сегодня на заводе ЧП произошло. Да-а! Михалычу на ногу труба упала. Ой-е, как он орал. Его в больницу забрали. А Сергеич сказал…

– Пап, пошли, я провожу тебя в спальню. Я уже и кровать расстелила.

– Ну давай, потопали. Ты только мамке не говори, что я выпивши пришел, а то она опять ругаться начнет.

– Не скажу. Ты, главное, ложись и спи, мама ни о чем не узнает.

– Дашка, какая ты у меня молодчина. Когда ты родилась, я матери сразу сказал: «Она вырастет папиной дочкой».

Опасный момент. Если отец начинал вспоминать былые времена – а вспоминал он их всякий раз, когда принимал на грудь, – то время останавливалось. Он мог говорить часами. О детстве, юности, знакомстве с матерью, рождении дочери и далее по списку.

– Помнишь, у тебя в детстве был белый медвежонок? – вопрошал Виктор Николаевич.

– Помню, пап.

– Нам его дядя Саша на свадьбу подарил. Хороший был медвежонок. Кстати, где онсейчас?

– Уже лет десять как на помойке.

– Да? Выбросили? – в голосе Гришкова промелькнули нотки отчаяния. – Жаль. Ты вот послушай меня, я в молодости хотел стать моряком. Мы с Виталькой Деминым и Андрюхой Каратаевым мечтали о…

– Пап, раздевайся и ложись. Мама скоро придет.

– Да, да, – засуетился Гришков. – Ты иди, я сам справлюсь.

Минут через десять, удостоверившись, что родитель спит, Даша прошла к себе в комнатуи, сев на кровать, уставилась на циферблат наручных часиков.

В восемь пришла мать. Грохнув в прихожей две сумки, она обеспокоенно спросила:

– Отец дома?

– Спит.

– Опять пьяный?

– Мам, все в порядке, я его накормила, он не скандалил.

Тамара Эдуардовна юркнула в ванную, а Дашутка начала разбирать сумки с продуктами.

– Фу! – простонала Гришкова-старшая, плюхнувшись на табурет. – Устала как собака. Руки отваливаются.

– Сейчас супа налью.

– Нет, дочур, не надо. Не хочу есть, чайку попью и тоже спать лягу. Завтра в пять утра вставать. – Тамара провела рукой по лбу и замотала головой: – Целый день на ногах, какбелка в колесе.

Дарья зевнула:

– Сегодня еще день такой, сама еле стою. Глаза слипаются.

Без четверти девять Тамара Эдуардовна вышла из ванной и, пожелав дочери спокойнойночи, скрылась в спальне.

А ровно в девять Дарья на цыпочках вышла вкоридор, облачилась в верхнюю одежду и щелкнула замком. Ее отлучка из дома осталась незамеченной.