И, не удержавшись, снова прыснул, глядя на катавшегося по дивану Сашу.

— Пошли вы… — Вадик обиженно засопел и отключился.

В аэропорту все получилось лучшим образом. Он успел переодеться и побриться электрической бритвой в мужском туалете, причесался перед зеркалом, надел плащ, потом темные очки. Вышел через боковую дверь из здания аэропорта, потом проник через щель в ограде на взлетное поле. Самолет из Москвы, как всегда, опаздывал. Несколько раз мимо прошел толстый, небритый милиционер, хмуро оглядевший Вадика. Пришлось какое-то время постоять возле аэровокзала, глядя в даль взлетной полосы, терявшейся в дождевой завесе, соединившей небо с землей. Когда самолет наконец прилетел и когда из автобуса выходили пассажиры рейса из Москвы, Вадик закинул сумку через плечо и, чувствуя лихорадочный азарт и легкость во всем теле, смешался с ними и вошел через накопитель в зал ожидания и прибытия.

Своих встречающих он увидел сразу — нескольких коротко стриженных «комодов» в кожанках и темных очках, правда устаревшего фасона. В руках у них был плакат «Сабурова — в президенты!», который привлекал внимание выходивших пассажиров. Некоторые, в том числе Вадик, остановились рядом, а пожилая пара, только что прибывшая из Москвы, подошла к ним, не скрывая восторга и обожания.

— Вот мы, с женой моей, Клавой, — начал старик, — из Москвы только что. К сыну летали, внук там родился! Но за Колю Сабурова — вот всей душой! — и положил руку на сердце, где, как он полагал, одновременно помещалась его душа. — И другим нашим родственникам скажем — чтоб только за него!

— Да! — кивнула его супруга. — Вот за Колю Сабурова у нас все в ЖЭКе говорят, ну чисто по-человечески, были бы президентские выборы — по всей России бы пешком прошли за свой счет и всех бы уговорили!

— Отвали… — лениво и негромко сказал старику ближайший «комод», краснолицый, без шеи, в супертяжелой весовой категории.

— Чего? — не понял дед и приложил ладошку к уху.

— Не заслоняй мне перспективу! — громко сказал тот ему в самое ухо.

— Нет, ребята, вы нас не поняли! — прижала руки к груди супруга. — Мы чисто по-человечески хотим только сказать! Горюновы мы, Клавдия Васильевна и Петр Прохорович! И только что из Москвы. Понимаете? Там знаете, что творится? Эти демократы всех грабят и насилуют, прямо на улицах. Ходили мы там с дедом и только плевались на ихнюю рекламу! А прилетели обратно к себе… — Она развела руками. — Ну прям с дорогой душой, как из заграницы на родину вернулись!

— Ну ты не поняла, нет? — Супертяж грозно надвинулся на эту верноподданную пару. — Валите отсюда!

— Кончай, Кирей! — вполголоса сказал другой «комод», полутяжеловес, у которого шея была обозначена, и, по-видимому, в силу этого физического недостатка он был всего лишь подчиненным.

— Все, все поняла! — Растерянно и смущенно улыбаясь, она потащила прочь своего супруга. — Мешать не будем! А за нашего Колюню обязательно, обеими руками проголосуем!

— Здравствуйте, вы меня дожидаетесь? — вежливо спросил Вадик.

Только после этого они обратили на него внимание. Они смерили взглядом его тщедушную фигуру и, похоже, остались недовольны увиденным.

— Ты, что ли, Вадим Полухин? — спросил Кирей, тот, что был без шеи и в супертяжелой категории. И бесцеремонно протянул руку за сумкой, которую сдернул с плеча ожидаемого пассажира из Москвы. — Ты чего, в натуре, молчишь? Думаешь, у нас время есть ждать, пока ты пасть откроешь? Бородыня, бери, забрось в багажник.

— Задерживаемся, однако, — неодобрительно сказал Бородыня, тот, что в полутяжелом весе, идя рядом. — Не с того ты начинаешь свою службу, сынок.

— Так самолет же опоздал… — удивился Вадик. — В Москве мы час просидели. Я тут при чем?

— Это твои трудности! — Кирей даже остановился, развернул Вадика к себе лицом и теперь гневно смотрел в упор своими маленькими, светлыми глазками. — Ты опоздал, понятно? Тебя наш будущий губернатор к какому часу ждал, забыл уже? Значит, мог бы и постараться прилететь пораньше.

— Мог прилететь на день раньше, — сказал Бородыня. — Нам что, делать больше нечего, как тебя здесь ждать?

— Но это вы мне билет забронировали на этот рейс… — приоткрыл было рот Вадик, но на него уже не обращали внимания. Они повернулись и с недовольным видом пошли на выход, не пригласив его следовать за собой.

Померанцев ходил взад-вперед по кабинету, слушая, что говорил ему Гера Шестаков.

— Значит, посмотрел я этот новый протокол вскрытия тела Игната Фомина… Одну пулю, она однозначно из ТТ, прозектор достал при мне. Они про нее в тот раз в спешке то ли забыли, то ли не успели. Хотели его тело кремировать до нашего появления… Причем стреляли из ТТ в Фомина с близкого расстояния. Одна эта пуля могла его убить. Впрочем, все другие раны тоже могли бы быть смертельными, если бы он уже не умер.

— Еще раз. Ты все-таки утверждаешь, что он уже был мертв, когда в него стреляли из милицейских «Макаровых»? — остановился Валера.

— Да, именно так, не хуже меня знаешь. Пистолет ТТ в нашем МВД давно снят с вооружения, им пользуется не милиция, а киллеры, и все это знают.

— А зачем эти пули из ТТ старались скрыть?

— А то ты не знаешь?

— Я-то знаю. Мне интересно, что ты скажешь?

— Ну как же… Гера кивнул на местную газету, лежавшую на столе. — Вот статья, на самом видном месте, в качестве подсказки: «Успешная операция нашей доблестной милиции». И по ящику вчера показывали. Здешним ментам нужно было, кровь из носа, еще до выборов поймать этого маньяка, желательно мертвым, и отрапортовать избирателям, призвав их голосовать за Сабурова.

— Словом, — резюмировал Померанцев, — в морге успели извлечь две пули ТТ, а третью уже не стали искать, поскольку спешили побыстрее сжечь труп.

— А спешка хороша при ловле блох или при адюльтере с чужой женой, — кивнул Гера.

— Скажи, этот ТТ удалось идентифицировать?

— Ловить здесь нечего, — покачал головой Гера. —

Как ты велел, я отправил результат баллистической экспертизы факсом в нашу контору, откуда уже ответили: в картотеке таковой, незамазанный, не значится.

— Штучный ствол, — кивнул Померанцев. — Похоже, дорогого киллера они наняли, так? Кого-нибудь из элитного спецназа. А он этого Игната выследил и пристрелил там, в лесу… А через несколько минут подошли милиционеры и пристрелили уже остывший труп… Чтобы извлеченные из него пули указали на них как на бесстрашных героев борьбы с бандитизмом.

— Навстречу выборам, как писали в советских газетах, — добавил Гера. — Лично мне, господин комиссар, не остается ничего другого, чтобы внимать вашим безукоризненным логическим построениям, в очередной раз гордясь тем, что являюсь вашим соотечественником и современником в одном флаконе.

— Лесть на меня, увы, никак не действует, — сказал Померанцев. — Врожденный иммунитет. Но если ты со мной, как со своим начальством, всегда и во всем согласный, тогда скажи мне: что они, по твоему, сделали с киллером?

— По всем канонам, они просто обязаны его замочить, — сказал Гера. — Раз им нужно записать уничтожение серийного маньяка на свой счет. Прямо там же, в лесу. Типа случайно. Иначе попробуй потом его найди, этого Рэмбо наших дней. Он же тоже понимает, что им от него лучше избавиться. И не забывай, он сам кого хочешь…

— Не катит, — покачал головой Померанцев. — Ты забываешь, сколько на этой облаве было всякой ментуры. Слишком много свидетелей, тебе не кажется? Учти, желающих подставить свое начальство, из любых побуждений, всегда и везде сколько хочешь. Ему хорошо заплатят. А за молчание — вдвойне.

Он остановился, закурил, протянул зажигалку Гере.

— Тебе следует посовещаться с кем-нибудь из здешних сыскарей, — обиделся Гера. И тоже закурил.

— С кем? — удивился Померанцев. — С этим, с Осокиным? А ты? Ты не вставай в позу, ты спорь, постарайся высмеять мои доводы и суждения.