Из тех свирепых, прибывших с далекой планеты предков в живых никого не осталось, но их кровь текла в жилах Лукана и еще нескольких рассеянных по планете представителей Рода. Они образовывали первый круг от вершины в иерархии земных вампиров, их уважали и немного побаивались. Все остальные вампиры принадлежали к младшим поколениям.

Вампиров первого поколения отличала более высокая степень жажды крови, унаследованная от их свирепых отцов, и потому для них существовала реальная угроза поддаться страсти и превратиться в Отверженных. Род научился выживать, преодолевая и эту таящуюся в них самих опасность. Многие умели контролировать голод и пили кровь только по необходимости и в небольших количествах, требуемых для поддержания жизни. Они вынуждены были следовать этим правилам, чтобы жажда крови не стала пагубным пристрастием, болезнью Отверженных, от которой не существовало лекарства.

Взгляд Лукана упал на судорожно подергивающегося, прерывисто дышащего человека. Из пересохшего горла вампира вырвался звериный рык. Он зашагал на запах крови, дарующей продолжение жизни. Данте почтительно отступил, чуть склонив черноволосую голову, предоставляя П1 первому утолить голод.

Вчера вечером он не удосужился даже позвонить.

Обычное дело.

Возможно, у него было назначено романтическое свидание со спортивным телеканалом или он получил более заманчивое предложение, нежели ехать в Бикон-Хилл, чтобы вернуть ей мобильный телефон. О черт, в конце концов, он может быть женат или иметь с кем-то продолжительные и счастливые отношения. И спрашивать его об этом бесполезно, он все равно не скажет правду. Возможно, Лукан Торн такой же, как и все остальные.

За исключением того, что он… необычный.

Он поразил ее тем, что не был похож ни на одного мужчину из тех, кого ей доводилось когда-либо встречать. Очень сдержанный, можно сказать скрытный, и, что совершенно очевидно, опасный. Габриэлла не могла представить его ни развалившимся в кресле у телевизора, ни в роли постоянного и верного бойфренда, ни тем более в окружении жены и детей. Поэтому она склонялась к мысли, что, скорее всего, он получил более интересное предложение и сбросил ее со счетов, и эта мысль – с какой стати? – неприятно задевала ее.

«Забудь о нем», – приказала себе Габриэлла, паркуя черный «мини-купер» на обочине дороги в тихой сельской местности, в нескольких минутах езды от Бостона. Сумка с камерой лежала рядом, на пассажирском сиденье. Она взяла сумку, достала из «бардачка» фонарь, ключи положила в карман куртки и вышла из машины.

Тихо закрыла дверцу и огляделась: кругом – ни души. Неудивительно, не было еще и шести часов утра, а здание, в которое она собиралась незаконно проникнуть и сфотографировать, стояло закрытым около двадцати лет. Габриэлла прошла по узкой, растрескавшейся асфальтовой дорожке, затем резко повернула направо, перелезла через канаву и оказалась среди деревьев, преимущественно сосен и дубов, образовавших своеобразную крепостную стену вокруг старого приюта.

Брезжил рассвет. В освещении было нечто нереальное и жутковатое. Таинственный полупрозрачный розовато-лавандовый туман окутывал готическое строение, заставляя его светиться каким-то потусторонним, едва уловимым сиянием. Несмотря на нежные пастельные тона, место выглядело угрожающим.

Именно этот контраст заставил Габриэллу встать в такую рань и приехать сюда. Заброшенность места особенно ярко и естественно проявлялась именно на рассвете. Наложение утренней розовой дымки на дышащее холодом зловещее строение больше всего привлекало Габриэллу, она остановилась и достала из висевшей на плече сумки камеру, сделала около полудюжины снимков, закрыла объектив и направилась к приюту.

Впереди неясно вырисовывалась высокая проволочная сетка, ограждавшая строение от нежелательных посетителей, подобных Габриэлле. Но она знала лазейки – обнаружила их, когда впервые приехала сюда, чтобы снять фасад. Габриэлла быстрым шагом направилась вдоль ограждения и, дойдя до угла, присела. Именно здесь кто-то кусачками в нескольких местах разрезал звенья сетки, так что образовалась дыра, достаточно большая, чтобы в нее мог пролезть какой-нибудь любопытный подросток или одержимый фотограф, для которых таблички «Проход закрыт» и «Посторонним вход воспрещен» – дружеские приглашения, а не строгие запреты.

Габриэлла протолкнула в дыру свое снаряжение и на животе проползла за ограждение. Поднялась, и вдруг ее охватило какое-то мрачное предчувствие. Габриэлле уже давно следовало привыкнуть к таким заброшенным, пустынным, а возможно, и опасным местам, поскольку художественная ценность ее работ во многом зависела от ее смелости. «Это внушающее мистический ужас строение можно отнести к опасным», – подумала она, скользя взглядом по граффити на стене рядом с входной дверью – «Bad vibes»[5].

– Легко поверить, – прошептала Габриэлла, стряхивая с себя грязь и сухие сосновые иголки, рука автоматически скользнула к переднему карману джинсов, где обычно лежал мобильный телефон. Конечно же, его там не было, он находился во временном пользовании детектива Торна – еще один повод злиться на него.

«Может быть, не стоит судить его строго», – подумала Габриэлла, ей вдруг захотелось сосредоточиться на чем-то постороннем, потому что мрачное предчувствие, охватившее ее, как только она проникла за ограждение, усилилось.

«Может быть, Торн не пришел, потому что на работе что-то случилось, – продолжала размышлять Габриэлла. – Вдруг он получил какую-нибудь травму и просто физически не мог ни прийти, ни позвонить? Вот именно, а мне не стоит, едва взглянув на мужчину, сразу же терять голову».

Уговаривая себя таким образом, Габриэлла подняла свои вещи и направилась к возвышавшемуся перед ней главному корпусу заброшенного приюта. Центральная часть из светлого известняка тянулась к небу, ее стройным башенкам и шпилям мог позавидовать любой готический собор; подобно крыльям летучей мыши по сторонам простирались строения из красного кирпича с черепичными крышами, соединенные между собой крытыми переходами и аркадами.

Вид заброшенного приюта внушал страх, в самом воздухе витало нечто таинственно-зловещее, словно за начавшими разрушаться кирпичными стенами и разбитыми сводчатыми окнами в полузабытьи дремали тысячи пороков и мерзких тайн. Габриэлла выбрала наиболее удачно освещенные места и сделала несколько снимков. Дверь главного входа была завинчена болтами и заколочена досками – ни малейшего шанса проникнуть внутрь. Если Габриэлла хочет сфотографировать само чрево таинственности – а именно к этому она и стремилась, – ей придется попытаться попасть внутрь через окно или дверь цокольного этажа.

Габриэлла обогнула здание и нашла то, что ей было нужно, – три окна, закрытые деревянными ставнями; здесь и можно будет пролезть. Щеколды ставней изрядно проржавели, но не были задвинуты наглухо, подвернувшийся под руку камень и немного усилий помогли Габриэлле справиться со ставнями на одном окне, затем она подняла тяжелую раму со стеклом и закрепила ее подпоркой.

Женщина посветила фонариком, желая убедиться, что внутри пусто, что она ни за что не зацепится и ей ничего не свалится на голову, а затем полезла в оконный проем. Спрыгнув с подоконника, Габриэлла приземлилась на груду захрустевшего под ногами стекла, покрытого слоем вековой пыли и мелкого мусора. Фундамент из серого шлакобетона тянулся вперед ярда на четыре и терялся где-то в полумраке подвала. Габриэлла направила туда тонкий луч фонарика, провела им по стене, задержала на старой, местами покрытой ржавчиной двери с надписью, выведенной по трафарету: «ВХОДА НЕТ».

– Готова поспорить, – пробормотала себе под нос Габриэлла.

Дверь оказалась незапертой. Луч фонарика обежал стены и растворился в глубине длинного, похожего на туннель коридора. С потолка свисала разбитая флуоресцентная лампа, несколько панелей отвалились и лежали разбитыми под толстым слоем пыли на полу, покрытом дешевым линолеумом. Габриэлла переступила порог и сделала несколько шагов вглубь темного туннеля, не вполне уверенная, что хочет туда идти, опасаясь обнаружить в недрах заброшенного приюта нечто пугающее.