— Слушай дальше. Всем старикам, кто не может охотиться, назначишь пенсии.

— Чего?

— Пенсии, говорю, — повторил шаман. — Тьфу… Кормить стариков мясом надо. Всех, даже тех, кто уже ходить не может.

— А чего их кормить? — удивился вождь. — Берешь камень побольше, хрясь, и не надо никого кормить…

— Это пенсия, осел, — оборвал его шаман. — Колдовство такое.

Вождь открыл было рот, чтобы возразить, но шаман уже продолжал:

— И в-третьих…

— Сколько же у тебя этих пальцев, — обеспокоенно сказал вождь.

— Это самое важное, — сказал шаман. — Ты сейчас от всей добычи берешь себе половину, так?

— Ага, — кивнул вождь. — Я же вождь!

— Вот, — сказал шаман. — А с сегодняшнего дня бери поровну со всеми.

— Это еще зачем? — не поверил ушам вождь.

— За деревом! — огрызнулся шаман. — Чтобы люди думали, что ты щедрый и справедливый.

Вождь нахмурился, слова шамана показались ему зловещими, хотя смысл от него ускользал.

— Через какую-нибудь пару лет, — продолжал шаман, — люди будут тебя обожать. Хорошего вождя люди сами захотят помнить. Возьмут каменный топор, высекут на скале твой портрет, подпишут: «Угу, самый лучший вождь племени». Я потом придумаю письменность, может, на той неделе, чтобы можно было подписать… И уж тогда тебя никто не забудет.

— Никогда? — недоверчиво спросил вождь.

— Никогда, — пообещал шаман.

Вождь задумчиво пожевал губами.

— Ждать уж очень долго, — сказал он.

— Ну, а ты как хотел?

— Побыстрее бы…

Шаман вздохнул.

— Иди. Сегодня назначаешь пенсии, завтра — устроишь голосование. Про добычу не забудь: со всеми поровну.

Вождь печально вздохнул и вышел. Когда шкура за ним опустилась, шаман почесался и улегся обратно на шкуры. Через несколько минут тишину пещеры нарушал только мирный раскатистый храп.

На следующий вечер вождь вернулся.

— Вот и ты, шаман, — сказал он, завидев шамана, сидящего на корточках рядом с пещерой. Перед шаманом стояла плошка с ягодами, которые шаман неторопливо отправлял в рот.

— Вот и я, — хмуро отозвался шаман. — А вот ты. Мы оба тут, нет только моего горшка с вареным мясом.

Вождь отмахнулся от него.

— Шаман, я все сам придумал. Я сделал по-другому.

— Да ну? — приподнял бровь шаман.

— Ага, — радостно кивнул вождь. — Пойдем, покажу!

Шаман не двинулся с места.

— Идем, идем! — потянул его за рукав шкуры вождь.

Шаман неохотно поднялся и последовал за вождем. Тот обогнул холм, спустился по лощине и наконец остановился перед плоским обломком скалы, лежавшим у тропинки.

— Вот! — гордо сказал вождь. — Вот, видишь? И не надо никаких этих, сований, или как их там.

Шаман взглянул на камень. На гладкой поверхности виднелись глубокие царапины, приглядевшись, шаман понял, что они изображают человека с дубинкой в руке.

— Примитивное искусство, — сказал шаман. — Это, стало быть, ты сам?

— Ага! — с гордостью произнес вождь. — Отличный рисунок, ты с первого взгляда понял, что это я. По этой тропинке все племя каждый день ходит, все будут видеть меня, и никогда не забудут. Будут говорить: «Вот, это Угу, он самый лучший вождь племени, потому что он на камне нарисован!» Здорово я придумал?

Шаман помолчал. Потом пожал плечами.

— Ну, — сказал он, — что-то в этом есть.

— Я мудрый, — сказал вождь. — Ты тоже мудрый, шаман, но я мудрее.

Шаман вздохнул.

— Горшок с мясом чтоб был в моей пещере завтра, — сказал он. — И про бизоньи шкуры не забудь. Это моя идея, так что ты мне должен.

Потом он отвернулся и неторопливо побрел по тропинке обратно. Дойдя до поворота, он обернулся к вождю, все еще любовавшемуся своим портретом, и добавил:

— И вот что еще… Я конечно не спорю, можно и так. Помнить-то они будут, вот только…

— Что? — недовольно спросил вождь.

— Да нет, ничего, — ответил шаман. Секунду помедлив, он снова повернул голову к вождю и добавил:

— Если захочешь узнать, почему люди над тобой смеются — заходи, растолкую.

И ушел.

Костер тихо потрескивал, прогорая. Шаман подкинул в него пару обломанных веток и почесался.

— Иди сюда, — позвала Ры из угла. Она лежала на ложе, раскинувшись под теплой шкурой, и глядела ему в спину. В черных глазах блестели отсветы костра.

— Иду, — кивнул шаман, но не двинулся с места, продолжая глядеть, как огонь пожирает сухое дерево.

— Ну иди! — заныла Ры. — Мне скучно.

Шаман поднялся.

— Как пить дать, — проворчал он, забираясь под шкуру, — сейчас придет кто-нибудь.

Ры выпучила глаза. Ее всегда удивляли способности шамана прозревать будущее.

— Ты такой мудрый, — прошептала она. — Ты все-все знаешь!

— Тут и знать нечего, — отрезал шаман. — Закон подлости.

— Ты даже законы знаешь, — закивала Ры, прижимаясь к шаману. Умные мужчины приводили ее в восторг. — Это тоже эта, урис… уриспур… как ты говорил?

— Юриспруденция, — ответил шаман. — Нет, это другой закон. И вообще, не забивай себе голову. Почеши вот здесь, под лопаткой.

Ры испустила вздох восхищения. Разве можно не восхищаться мужчинами, которые с легкостью разбираются в вещах, которые ей ни за что не понять, хоть тресни? Она принялась ласково почесывать ногтями его лохматую спину.

Как раз в эту минуту у входа в пещеру послышался деликатный кашель.

— Ну вот, что я говорил? — сказал шаман.

Ры еще раз восторженно вздохнула.

— Кто там еще? — крикнул шаман.

За шкурой, прикрывавшей вход в пещеру, смущенно затоптались, прокашлялись, а потом раздался голос:

— Это я, Гугук.

— Пошел к черту, Гугук, — посоветовал шаман. — Я сплю. И я занят. И вообще, у меня гости.

— Я это… — смущенно сказал Гугук. — У меня тут это…

— Вот осел, — тихо заворчал шаман. — Не хочет уходить.

Он неохотно выбрался из-под шкуры. Не переставая ворчать себе под нос, он надел набедренную повязку и прошлепал босыми ногами к выходу.

— Тапки надо изобрести, — буркнул он. — Холодно босиком…

Он высунул голову из пещеры.

— Чего тебе?

Гугук, укутанный в медвежью шкуру, сидел на корточках перед пещерой, ковыряя пальцем землю перед собой. Увидев шамана, он вскочил на ноги, поднял руки в приветственном жесте.

— Здравствуй, шаман! — воскликнул он.

— Угу, — ответил шаман. — Оставим формальности на теплое время года. К делу.

Гугук замялся.

— Вот, — сказал он. — Знаешь, шаман… Я недавно женился.

— Поздравляю, — холодно ответил шаман. — Совет да любовь.

Гугук смутился еще сильнее.

— Ну, и вот, — сказал он. — Тут такое дело…

— Вы ссоритесь, я знаю.

Гугук вытаращил на него глаза.

— А откуда…

— Я же шаман, — объяснил шаман. — Духи предков мне все рассказывают. А еще у тебя лицо расцарапано, и в волосах осколки горшка.

Гугук смущенно отряхнул голову руками.

— И чего же тебе от меня надо? — спросил шаман. Стоять на холодной земле ему было неуютно, но и пускать Гугука в пещеру тоже не хотелось. — Говори скорее, у меня важные дела.

Гугук мялся.

— Ну-Ну меня выгнала, — признался он.

— Пустить к себе не могу, — отрезал шаман.

Гугук замотал головой.

— Я не о том, — сказал он. — Слушай, шаман, я ей столько всего хорошего сделал, а она!..

— Вот что, — сказал шаман. — Мне все ясно.

— Правда? — удивился Гугук.

— Да, — сказал шаман.

— И что ты мне посоветуешь?

— Снять шкуру, — сказал шаман.

Гугук открыл рот.

— Снимай, снимай, — нетерпеливо повторил шаман. — Положи вот тут, на землю, перед камнем.

Шаман уселся на большой камень, лежавший перед входом в пещеру, и обернул ноги медвежьей шкурой, которую Гугук скинул с плеч.

— Вот, — сказал шаман. — Теперь ты будешь говорить коротко и по делу, а я смогу слушать, не опасаясь воспаления легких.