«Морей немолкнущие гущи…» Морей немолкнущие гущи Синеют и, как в облак, в брег Для стран, культурами цветущих, Протягивают ветви рек. На них плодами тяжелеют Измызганные города. И в каменных громад аллею Людская черная вода. У них чернеют словно зерна В граненных камерах сердца. И солнцу старому покорны Глаза, оконца два лица. И сок морей, от зорь багряный, По жилам вьется голубым. И снятся счастия поляны В лесах запутанных борьбы. На плоть богов под микроскопом Живучесть звезд похожа там. И скачут под луной галопом Тела прозрачные у дам. И в степь песчаную столетий Валятся в осень города. И оттого жемчужно светит Морей зеленая вода. «Золото, жемчуг, брильянты…» Золото, жемчуг, брильянты Тихо смеются в веках. Смех роковой непонятый Кровями радуги пах. Выли художники – маги. Резали свет нипочем. Мазали кожу бумаги. Звезды сшибали плечом. В них они краски варили, В тонких горшочках высот. Мускулам стряпали крылья, Оси земли – колесо. Что это? – снова за данью Желтые скулы зари… Лунную, вечно баранью Русь золотят октябри. Золото, жемчуг, брильянты — Прячьтесь в земную кольчугу. Нынче лишь вы нам приятны, Медь, свинец, чугун… «За фалды буря тащит вечер…» За фалды буря тащит вечер, Как Петифара среди дня. У рощи говор человечий И женская у птиц возня. И кистью молний свод расцвечен, И туч колокола звенят. И рожь смирением овечьим, Как жертва, смотрит на меня. Я знаю, скоро чей-то суд. Колосьев тоненькие души Бичей грозы смиренно ждут. И дождь, копытцами блестя, Рысцой бежит и жгет, и тушит Костры на сердце бытия. «Как эфир голубоватый…» Как эфир голубоватый, Мир наполнила собой. И рассветы, и закаты, И часов созвездий бой. В грозах, в синем их настое Тишина растворена. В нем сверкает золотое Стремя грома-скакуна. Знает синь, чьи руки пряли, Знает бурю наизусть. С черных раковин роялей Падает по каплям грусть. Их монах какой-то скромный Оторвал с подводных скал, И в каютах грустных комнат Блещет клавишей оскал. Жемчугом и песней блещет, Песней непонятной нам. Слушай, слушай, корабельщик, Пальцы бури по волнам… «Можешь притворяться кроткой…»
Можешь притворяться кроткой. Всё ж боятся старики. Закрывают щели, фортки, Прячут нос в воротники. А другая часть народа Любит тоже тишь и гладь. Буря, кто б тебя не продал, Кто б желал с тобой гулять?.. Не увидят дно златое И за новенькую медь Солнца лени и застоя Продадут, чтоб уцелеть. Двое лишь дрожат любовью И в веках летят к тебе. Гнезда вечности борьбой вьют, Чуют хмель любви в борьбе. Это, в золоте купаясь, Гордый парус над водой И беременный, как парус, Лоб поэта золотой. «Как литавры, взвейтесь, зори…» Как литавры, взвейтесь, зори. Флейты звезд засвищут пусть. Этот млечный лепрозорий Перевейте в ясный путь. В райский сад царицы некой Ада вспенивайте зыбь. Язвы мира, солнце-лекарь, Порошком лучей засыпь. Я хочу, на самом деле, Чтоб от песен всех и вся Души млечные зардели, Мир чтоб новый родился. «Песчаный лев давно привык…» Песчаный лев давно привык, Очами тын стальной не выбить. Как нож тупой, молчит язык, И лапы, лапы спят, как рыбы. И, как сова, орел в углу Сидит, и крылья, крылья дремлют. А плен прозрачен, тянет глубь В иную солнечную землю. Лишь белый волк полярных снежищ Не может волю позабыть. Он прут грызет, до пены режет Гортань железную судьбы… «Ужели нет в душонках душ…» Ужели нет в душонках душ, И духа дух застеган туго?.. Не может быть, таков я уж, Я вижу в них веселый угол. Не паутина, не иконы Висят в углу душонки той, А смех безумный, беззаконный Дрожит, как зайчик золотой. И он не молкнет ни минутцы, И он единственный не глуп, Тот смех, чьи волны нежно гнутся, Тот смех души в святом углу. |
