Есть в физике такое понятие, как «торичеллиева пустота», нечто наподобие глубокого вакуума. Мои финансовые возможности, на то время, были близки к этому суровому состоянию. Я недавно переехал из Луганска в Киев, в силу не совсем благоприятных обстоятельств, жил на квартире с женой и девятилетней дочерью. Жил, скажем осторожно, не на широкую ногу. За икону просили, в купоновом выражении, что-нибудь около трехсот долларов. Для меня же, что триста, что миллион, не имело большой разницы, денег не было в упор. Я покрутился вокруг магазина, пощелкал зубами и очень расстроенный отправился восвояси, с полным пониманием, что
такая уникальная вещь в магазине долго не задержится.
Между тем покоя я лишился по-серьезному, икона не покидала моего воображения, постоянно напоминала о себе. Неудивительно, что на следующий и еще на следующий день я приезжал в магазин на Красноармейскую. А Богородица все стояла и сияла своей неповторимой красотой на удалом антикварном торжище. Киев - многомиллионный город, с солидным представительством любителей старины, священников, перекупщиков и, вообще, множеством людей, для которых подобное произведение должно бы представлять горячий интерес, да еще при откровенно мизерной его цене. Казалось невероятным, что такая знатная вещь не находит своего покупателя.
В то время единственным моим источником дохода был ремонт и изготовление скрипок, и я, почти без всякой надежды, приступил к строительству нового инструмента. Дабы продать его и за вырученные деньги выкупить икону. Затея представлялась утопической, поскольку для изготовления скрипки требовался немалый срок. Тем не менее я настойчиво принялся за дело, но каждый вечер приезжал к магазину, очередной раз убедиться - на месте ли Богородица. В какой-то из дней продавцы выставили икону в витрину, чтобы она эффектно просматривалась с улицы и завлекала покупателей. Меня эта затея повергла в панику, в отчаянии я едва не разворотил витрину. Но однажды вечером, когда я приехал к магазину и, внимательно всмотрелся в священный образ, меня осенила совершенно спокойная, непоколебимая уверенность, что не следует суетиться - икона обязательно окажется в моих руках. Бестолковым поездкам был положен конец и я с удвоенным рвением устремился к завершению работы над созданием скрипки, чтобы-таки явиться в магазин с деньгами. Приблизительно месяц я не наведывался на Красноармейскую, до того самого дня, когда нанял такси, взял чистую простынку и в чудесном расположении духа переступил порог антикварной лавки, даже в мыслях не допуская, что могут произойти какие-либо неожиданности. По предъявлению оплаченного чека, мне с приятной любезностью завернули икону в беленькую простынку и поздравили со счастливым приобретением.
Радость мою невозможно описать никакими словами. Я снимал очень скромную однокомнатную квартиру. Дочка Ульяна спала на диване, мы с женой ютились на полу, довольствовались матрацем. Икону ставили на ночь возле себя, так же на полу, запаливали лампаду и упивались ее неземной красотой. Мы прожили в Киеве с этой иконой не менее трех лет, она сделалась неотъемлемой частью нашего существования, фактически полноценным членом семьи, а быть может - ее главою.
Судьба, как это иногда бывает, заложила очередной вираж и я, по необходимости, возвратился обратно в Луганск. За время отсутствия, а это более пяти лет, прямо около моего дома поставили Казанскую церковь, на месте небольшого сквера, где до войны стоял храм Божий и приглянулся большевикам на предмет «шарахнуть динамитом». Мера цинизма при этом достигла революционного апогея - советские чертяки покуражились вволю. Прямо на месте бывшего алтаря поставили скульптуру горниста, алебастрового краснопузого мальца при пионерском галстуке и дудке в гордо оттопыренной руке. Скажу по-совести: и мальчика мне жаль, позже с ним расправятся так же беспощадно, как в свое время разобрались с храмом. Знаменательно, что к вновь открывшейся церкви Казанской Божией Матери приписалось луганское донское казачество. Таким образом, икона явление Пресвятой Богородицы в Августовских лесах оказалась в двух шагах от своего исконного храма, где ей должно находиться по чину и положению.
В Казанской церкви правил службу знакомый священник отец Николай, человек в высшей степени достойный, и я поделился с ним радостью обладания имеющейся у меня святыни. Батюшка изъявил желание взглянуть на Богородицу. Я дал согласие, и он явился с парой казаков на свидание с донской Заступницей. Войдя в дом, гости обомлели, почтенного возраста казаки, при портупеях и лампасах, грохнулись на колени и возликовали, как малые дети, батюшка в восторге уронил слезу. После этого визита моя жизнь утратила покой. Казаки принялись «доставать» со всех сторон, любыми путями вознамерились заполучить святыню - просили, увещевали, сулили деньги, грозили судом Божьим и так далее. Я, разумеется, и сам понимал, что подобное духовное сокровище не может и не должно принадлежать одному человеку, но расстаться с Покровом было выше моих сил. Надо хорошо представлять, какое это счастье, какая радость и утешение - видеть перед собой каждую минуту священный образ высочайшего духовного достоинства.
Между тем обстоятельства складывались таким образом, что мне предстояло уезжать обратно в Киев. Увозить явление Богородицы из-под стен казачьего храма представлялось делом сомнительным, что-то внутренне подсказывало о недопустимости подобного шага, и я принял сложное для себя решение - расстаться с Покровом. За день до отъезда пришел к отцу Николаю и сообщил о своем намерении передать образ в храм. Батюшка ответил, что с великой радостью примет подношение, вот только хорошо бы устроить крестный ход, вынести икону из моего дома с певчими, со всем церковным церемониалом. Я же был непреклонен - икону следует брать сейчас же и без всякой помпы. Священник прихватил с собой бархатную скатерку, и мы отправились за Богородицей. Было делом одной секунды снять со стены образ, завернуть в скатерку, и, я даже глазом не успел сморгнуть, как батюшка был таков.
Когда я затворил за отцом Николаем дверь и вошел в свою комнату, где в святом углу, среди домашних икон зияло огромное пустое место, передо мною померк свет Божий. Потеря оказалась настолько кричащей и невосполнимой, что в эту минуту я возненавидел себя, отца Николая, казаков, богомольных старух, одним словом всех, кто имел отношение к Казанской церкви. Чего только не передумал в отчаянии. Когда домой пришла жена и обнаружила утрату, она молча посмотрела на меня, как смотрят на мерзавцев, подлецов или идиотов. Ночь я, конечно, не спал, маялся, как в судный день.
Утром, перед дальней дорогой, мы с женой поплелись в церковь, чтобы напоследок взглянуть на бывшую нашу икону. Шли, надо полагать, ровно, как на Голгофу. Что вам сказать, я увидел Покров Пресвятой Богородицы и не поверил своим глазам. Воистину произошло чудотворное преображение. Богородица лучилась неописуемо живым светом, торжествовала всем своим божественным естеством. Казалось, переночевав в церкви, осуществилась самая заветная ее мечта. Господи, сказал я себе, ну кем же надо быть, чтобы не видеть и не понимать, что это наверняка один из самых благостных дней в моей жизни. И как же можно было жалеть и сокрушаться, что моя любимая икона перестала, наконец, скитаться по свету и оказалась в единственно благоприятном для себя окружении.
Позже, по зрелом размышлении, я, в который раз для себя убедился, что подлинное произведение искусства неудержимо в изъявлении собственной воли. Ведь во всей этой истории, я оказался всего лишь инструментом, с помощью которого Богородица преодолела путь от антикварного магазина к донскому казачеству. И молю Господа, что у меня достало ума, а быть может еще чего, чтобы не стать поперек воли священного образа и не попасть под его негодующее око.
Впрочем, был в моей жизни случай, когда пришлось на собственной шкуре по полной программе отведать грозную силу настоящего раритета.
Однажды в Киеве ко мне обратился, через общих знакомых, солидный мужчина с предложением купить у него старинную ценную скрипку. Мы созвонились и я, проявив уважение к возрасту, поехал за инструментом лично. Хозяин принял весьма любезно, продемонстрировал действительно интересную скрипку и пригласил отведать английского чаю.
