Если хорошенько поразмышлять, фактически все великие памятники цивилизации являются своеобразной нерушимой стеной. Ибо все они пребывают на сопредельности с потусторонним миром. Не только гробницы фараонов и скифские захоронения, но и улыбка Джоконды - это ведь тоже своеобразная нерушимая стена, которую возвел гений Леонардо между тайной бытия и небытия. И я рискую утверждать, что из всех памятников мировой культуры, по своей эмоциональной и эстетической напряженности, Софиевская Оранта не имеет себе равных. Говорю об этом вовсе не под влиянием местечкового патриотизма, но исключительно по здравой оценке художественных достоинств мозаичного изображения Софиевской Оранты.

В сердце храню надежду, что мой рассказ о Премудрости Божией пригласит к размышлению всех, кому действительно дороги историческая память и судьба нашего народа. Ведь надо же когда-нибудь разобраться, какие злые силы смутили и вынудили миллионы людей отказаться от истинного почитания своей главной Заступницы. Даже трудно вообразить, до чего же немилосердно распорядилась жизнь, если из памяти народной напрочь вышибло духовное и смысловое значение даже самых первых его святынь.

Между тем, жизнь идет своим чередом. Река времени стремительно влечет в водовороты новых, подчас нечаянных событий, плещется еще неизведанными радостями, лукаво манит, дурманит предчувствием грядущих восторгов и разочарований. У древних греков, наших духовно-религиозных наставников, на самом деле существовала река времени и называлась она «Лета». В языковой транскрипции славян периода Киевской Руси, как мне представляется, это наименование выглядит благозвучней. «Альта» - говаривали наши предки. Река с таким чарующим названием была и у нас, она протекала в предместьях Киева, по территории нынешнего города Борисполя, и считалась любимым местом уединения многих русских князей. Там, под сенью ракит, в тиши неспешных вод, они погружались в раздумья о своей непростой доле, о грядущих путях процветания дорогого сердцу отчества.

Там же, в Борисполе, на берегах самой милой сердцу реки, принял смерть от предательских рук святой князь Борис, любимый сын благоверного Владимира, которому завещался золотой киевский престол. Здесь же, при Альте, великий русский князь Ярослав, поддерживаемый новгородскими дружинами, сразился с печенегами. То была величайшая по масштабам и кровопролитию битва. Ярослав овладел стольным градом Киевом и положил конец бессмысленной братоубийственной войне. Позже на этом трагическом, должно быть священном для нашего народа месте, поставили храм Божий, во славу убиенного князя Бориса. Когда киевский владыка Владимир Мономах почуял близкий час своей кончины, он велел отвезти себя на берега реки Альты и представил Господу душу на месте убиения обожаемого князя Бориса, прямо под стенами церкви на крови. А еще позже люди повергнут, уничтожат сей знаменательный храм, вытравят из памяти народа само место нахождения этой величайшей национальной святыни. Вот такие мы, скажем прямо, более чем интересные ребята. Стоит ли после этого скулить, негодовать по поводу неуважительного отношения к себе иноземцев, если и себя-то толком ни ценить, ни беречь не умеем.

Летом одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года родился меньший брат мой Сергей. Как только стало известно о рождении брата, папа на радостях помчался в ювелирный магазин и купил для мамы золотые, с золотым же браслетом часы. По тем временам, надо полагать, воистину королевский подарок. В этот же день, с необъятным букетом любимых маминых роз и дюжиной шампанского для медперсонала, папа поехал в родильный дом, чтобы поздравить супругу и вручить золотые дары. Об этом не очень приятно говорить, но и молчать не хочется. Через некоторое время родильный дом, в котором появился на свет Божий мой брат, зачем-то переиначили в дурдом, то есть открыли там психушку. Теперь многие из моих земляков, луганчан, говоря о месте своего рождения, должны предостерегать собеседника, дескать, это случилось еще до того, как помещение окрасили в желтый колер. Вот такое хамское, такое паскудное отношение к судьбам, к памяти людей возможно было только в нашей стране, где на каждом заборе висел здоровенный транспарант с напоминанием: «Все для тебя, советский человек».

Наступил долгожданный день, мы уселись в легковой автомобиль и отправились за семейным пополнением. Бабушка Ксения, загодя, разостлала на большой кровати свою старинную лисью шубу, в которую первым делом полагалось завернуть младенца, для счастья. Братишка удался на славу. Весом более пяти килограмм, симпатичный, подвижный, смешливый, с хорошим пищеварением и богатырским сном. У мамы оказалось так много молока, что она имела возможность делиться с соседкой, не имевшей грудного питания для своей малышки. Фактически мама выкармливала сразу двоих детей. Ходить к соседке с бутылочкой маминого молока считалось для нас, детей, хорошей удачей, потому что без пары шоколадных конфет никто домой не возвращался.

В мою постоянную обязанность входило кормление младшего брата фруктовым соком. Папа пробуравил напильником в стеклянном пузырьке небольшую дырочку, чтобы не залипала соска и я терпеливо поил родного карапуза. Помню, каких усилий стоило удерживаться от соблазна отведать вкусного сока, но я держался изо всех сил. В девятилетнем возрасте для меня не оставалось секретом, откуда появляются на свет божий люди. Видел маму в положении, живот у нее был очень велик. Когда смотрел на сосущего яблочный сок брата, сердце сжималось от жалости. Потому что я постоянно соображал, ну как же он находился в мамином животе? Мне все казалось, что брату в темноте было очень страшно и жалко становилось его до слез. Брат вырос. В советские годы работал зубным техником, теперь занимается бизнесом, весьма успешно. Настолько успешно, что в середине девяностых обокрал мою семью до последней нитки и слинял на берега Невы. Великим нефтедауном он не сделался, может быть рылом не вышел, но автозапчастями на Питерских рынках торгует довольно бойко.

В последние времена обыкновенная процедура деторождения принимает подозрительно уродливые формы. Возникают какие-то, доселе не слыханные фигуранты, в этом, в общем-то незамысловатом действии. Чего стоит одно только название «суррогатная мама», за которым, в соответствии со здравым смыслом, неминуемо следуют - «суррогатные дети». Нормальное зачатие человеческой жизни является актом божественным, хотя бы потому, что освящается любовью, высочайшим эмоциональным всплеском, апофеозом чувственного естества. Если мы всерьез полагаем, что человек сотворен по образу и подобию Божию и что Бог есть любовь, то залог нашего богопричастия, порука нашего богоподобия, закладывается в годину зачатия, именно под знаком любви. Об этом не худо было бы помнить будущим родителям, которые иногда торопятся пройтись по всем кругам земного ада, а потом ищут панацею в суррогатных упражнениях. Невозможно без внутреннего содрогания видеть на телеэкране различные медицинские агрегаты для искусственного сохранения недоношенных, недоразвитых, неполноценных малюток. Подается вся эта чудо-техника, как высочайшее достижение цивилизации. В этой связи вспоминается забавный анекдот, по которому: «армянская молодежь настойчиво создает себе трудности, чтобы потом мужественно их преодолевать».

Между тем, в пору языческого прошлого наши пращуры относились к рождению детей предельно ответственно. Когда молодые люди вознамеривались обзаводиться ребенком, они брали меховые полости, полагали их на свежевскрытую пашню и всю ночь, под звездами, занимались любовью. Великое таинство зачатия новой жизни происходило в соитии с плодородием матушки-земли, да еще под звездным благословением. Нельзя не склонить голову перед мудростью и деликатностью наших предков, в ответственейшем деле продолжения рода человеческого. Они оформили, сохранили и передали нам уникальный генетический фонд, с невероятной жизнестойкостью. Этот драгоценнейший их дар мы варварски разбазарили фактически за три-четыре последних десятилетия, похоже, что невосполнимо. Как тут не посокрушаться о диких нравах наших далеких пращуров.