- Я бы на Вашем месте не торопился сравнивать наши заслуги, - предостерег писаку Чапай. - Одно дело с беляками за народное счастье биться и совсем иное дело, порядки среди богов на свой лад заводить. Все-таки в первую очередь, мы обязаны в дивизии со своими людьми разобраться, справедливый порядок восстановить, а уж потом, коли так невтерпеж, за богов приниматься.

- Я полагаю, про счастье народное, это Вы для красного словца хватанули, - немедленно отреагировал гость. - Счастье не бывает народным, оно касается только отдельного человека, - и кот на плече, вторя писателю, опять закивал головой. -Если Вас всерьез смущает религиозная сторона моего романа, можно отказаться от «Мастера и Маргариты» и поставить на сцене армейского театра «Собачье сердце». Неплохой может получиться спектакль, и главное, для личного состава весьма поучительный. В Разливе, я смотрю, и балалайка имеется, все реквизиты у вас на лицо.

Тут уж Кашкет, по собственной инициативе, выдал на полную катушку знаменитую «Барыню». Так завернул, так пробежался по медным ладам, что казалось близлежащие деревья не совладают с собой и пустятся в пляс. Даже если бы на балалайке можно было играть только одну эту озорную мелодию, все равно трехструночка была бы великим музыкальным инструментом. Если скрипка существует исключительно для того, чтобы изливать драматическую долю евреев, то без балалайки невозможно объять и осмыслить скоморошно великую душу России.

- Можно, конечно, и сердце собачье поставить, - покладисто согласился Чапай, - только Фурманов это произведение не шибко приветствует. Да и я, признаться, не совсем понимаю его. Странная выдумка, что-то там не по делу против крестьянства и пролетариев наших нафантазировано. Вам бы не мешало иногда с «Капиталом» хоть маленько сверяться.

- Ничего странного, как раз в сердце собачьем и нет, - возразил писатель. - Произведение о том, что наука сейчас появилась передовая, хорошенько запомните «генетикой» называется. В соответствии с этой наукой, человек не очень качественного происхождения никогда, ни при каких обстоятельствах не сделается полноценной культурной личностью. Ведь иные, по простоте душевной, всерьез полагают, если Шарикова посадить в шестериком запряженную тачанку и снабдить акциями Промнавоза, из него может получится порядочный человек. И, как всегда, ошибаются. Потому что именно акции Промнавоза и являются визитной карточкой господина Шарикова. Случайному человеку они ни в жизнь не достанутся. Волга ведь почему впадает в Каспийское море? Ей просто некуда больше деваться. Вот так и акциям Промнавоза некуда больше деваться, кроме как только идти на откорм жеребячьего племени.

Кот на плече у писателя несколько раз противно мяукнул, в знак согласия со своим знаменитым хозяином, и нежно погладил его правой лапой по голове. Странное складывалось впечатление, что это вовсе не кот при писателе, но знаменитый сочинитель прибыл в Разлив при черном коте.

- А я вот, что скажу Вам, товарищ Булгаков, - перешел на официальный тон Василий Иванович, - у нас здесь хотя и не дискуссионный писательский клуб, но советовал бы не увлекаться сверх меры своими фантазиями. К тому же, для соблюдения справедливости, Вам следовало бы написать и вторую часть своей вызывающей книжки. Согласитесь, было бы честно, пересадить гипофиз белого офицера какой-нибудь голодной дворняге и продемонстрировать, как из нее получится Кант или Гегель. Помяните мое слово, из этой закваски вырастет такое ничтожество, не то, чтобы кошек бездомных, даже комнатных мышей не заставишь ловить. Будет только ананасы с утра до ночи трескать и о судьбах человечества, ковыряясь полированным ногтем в носу, рассуждать.

Писательский кот обнажил в недовольстве злые клыки, к тому же исказил свою морду почти что в жабью гримасу. Чапаю даже послышалось со стороны озера мерзкое кваканье, отдаленно напоминающее обидное слово «дурак». До чего же захотелось выхватить командирскую шашку и поквитаться с ненавистным котом, чтобы до последнего дыхания помнил, как полагается вести себя в присутствии полного Георгиевского кавалера.

Трудно справившись с волнами наступающего гнева, комдив настоятельно предложил Булгакову:

- Вы, пожалуй, возвращайтесь потихоньку домой, а надумаем

ставить спектакль, обязательно вспомним про автора.

- И уже обращаясь непосредственно к денщику, сделал распоряжение:

Сопроводи почетного гостя на лесную тропинку, Кашкет, выведи вместе с его чудесным котом.

Оставшись втроем, комдив, ординарец и Анка не стали строго судить несмышленого господина Булгакова. В самом деле, чего толкового можно было ожидать от штатского шелкопера? Поэтому зарядили по полной веселящей душу смирновочки и заголосили любимую песню Чапая «Черный ворон».

Капелевцы между тем в последнее время распоясались окончательно, на подступах к границам Чапаевской дивизии становилось неспокойно. Беляки втихую перекрасили френчи в коричневые тона, с надеждой замести следы, и начали концентрировать ударные группы отборных войск, вне всякого сомнения, готовясь к решительным наступлениям на позиции Красной Армии. Особое коварство капелевцев заключалось в том, что совсем недавно все гуленые и бесхозые сотни, наводнявшие ближайшую округу, были по-честному поделены парламентариями высоких противостоящих сторон и закреплены мировым соглашением. И вот, несмотря на торжественные заверения жить по соседству в любви и согласии, лазутчики стали доносить в Разлив секретные донесения о точных сроках наступления вражеских армий. Комдив, полагаясь на храбрость и лихость своих эскадронов, не очень то доверял сообщениям лазутчиков, потому что выступление для капелевцев было бы равнозначным их собственному уничтожению. По прикидкам Чапая, хватило бы пары знаменитых кавалерийских атак, чтобы навсегда покончить с агрессором. Уверенности придавало и героическое спокойствие комиссара. Вчера вечером у Василия Ивановича состоялся с ним обстоятельный разговор о возможных последствиях после выступления капелевцев и Фурманов развеял любые сомнения, чем очередной раз подтвердил несокрушимую мудрость политики партии.

Комиссар тем оказался силен, что явился на совещание не с пустыми руками, но под мышкой он припер видавшие виды старинные бухгалтерские счеты, со скользящими по стальным спицам деревянными кругляшками. На законный вопрос, что будем делать в случае вероломного нападения капелевцев, Дмитрий Андреевич невозмутимо ответил:

- Ничего делать не надо, само все уладится, давайте лучше чаю попьем.

Вот так спокойно, как амазонский удав, успокоил рвущегося в бой командира красавец Фурманов.

- Вы что, совсем одурели, - вскинув брови, удивился Чапай и саданул со всей злости курительной трубкой о секретную штабную карту развернутую на центральном пеньке. - Разве не понимаете, какая армада врагов на нас надвигается. Всегда сокрушался, что Вы человек не военный, не умеете оценить остроту стратегического момента. А я ведь рассчитывал на партийную Вашу смекалку. Видимо, как всегда, самое ответственное решение придется принимать самому. Такова незавидная доля всех великих полководцев. И Наполеон, и Македонский, и Кутузов самые ответственные решения принимали в одиночку, наперекор своим ближайшим помощникам. Хорошо, что потомки умели оценить по достоинству мужество и красоту их стратегического искусства.

Но странное дело, высказанная легендарным комдивом быть может самая сокровенная мысль, не произвела на комиссара абсолютно никакого действия. Более того, складывалось впечатление, что она даже несколько развеселила его. Об этом свидетельствовали горящие иронией глаза и откровенно насмешливый, с подчеркнутым превосходством голос.

- Война, чтобы Вы знали, Василий Иванович, дело сугубо гражданских и никак не военных людей.

Фурманов извлек при этом из кожаных штанов чистый батистовый платок и основательно высморкался, так что с соседней сосны шарахнулись перепуганные птицы.