Человек устроен таким образом, что его восприятие внешнего мира всегда носит персональный характер. Мы видим и слышим не то, что объективно окружает нас, но только и именно то, что в состоянии видеть и слышать в данный момент. Когда разноется зуб или одолеет головная боль, картина внешнего мира приобретает надлежащий колорит, соответствующий душевному расположению. Хорошо заметил поэт: «Гвоздь у меня в сапоге, кошмарнее, чем все фантазии у Гете». Когда на сердце легко и жизнь удается, окружающий мир опять-таки отвечает настроению и смотрится преимущественно в розовых тонах.

Юрия Гагарина, мужчину, надо полагать, безукоризненно здорового и лучезарного, меньше всего беспокоила мысль о человеческом несовершенстве, о необходимости улучшения породы людей. Фридрих Ницше, хотя и был человеком талантливым, но и очень нездоровым. Он умер от сухотки спинного мозга, то есть от хронического заболевания нервной системы, как следствия позднего проявления нехорошей венерической болезни. Психические патологии, несомненно, сопровождали по жизни Адольфа Гитлера. Парнем он был тоже одаренным, знал толк в высоком искусстве - имея замечательный голос, прекрасно пел, великолепно рисовал. Сталин от рождения был уродцем, с целым комплексом физических недостатков. С детства пытался подвязаться на ниве духовного служения, самозабвенно любил театр, мог часами, по памяти декламировать высокую поэзию. Разумеется, для этих ущербных, физически неполноценных людей, мир виделся прямо-таки болезненно несовершенным, вызывающим благородные порывы заняться его исцелением. Никому из них в голову не приходило обратиться к себе, навести порядок в пределах собственной шкуры. Но вот устроить профилактические работы по оздоровлению населения планеты, а кое от кого и вовсе избавиться - казалось делом крайне необходимым, абсолютно гуманным.

Все беды на земле от безбожия. Верующий человек принимает жизнь, окружающий мир, как абсолютную данность, в которой ничего не следует улучшать, или ухудшать, разве только себя самого сделать немного чище, достойней радения Божия. У атеиста дела обстоят значительно сложнее. Если собственная жизнь складывается комфортно, окружающий мир принимается в его существующем виде. Если же в личном плане возникает неудовлетворенность, атеист заявляет во всеуслышание: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться». Взбунтовавшийся человек не желает задуматься, что никуда он не пришел, что жизнь человеческая есть священный дар Божий. Ведь не сами же мы назначаем себе право присутствовать в этом неописуемо прекрасном, бесконечно совершенном мироздании. Тогда, на подмену промысла Божьего, выступает дьявольская гримаса нашего тварного естества, вплоть до нелепой самооценки своего родства с обезьяной и, как следствие, возможности соответствующих поведенческих норм, вплоть до проведения селекционных работ, по аналогии с разведением кроликов.

Германский народ состоит из очень ответственных, трезво мыслящих людей. Развязывая Вторую мировую войну, немцы свято верили, что несут европейским народам благо. Советские, в сущности миролюбивые люди, так же сулили Европе благо, разумеется, в собственной, марксистско-ленинской редакции. Не говоря уже о том, что сами европейцы имели и свою точку зрения на предмет личного блага. Вот ведь в чем основная коллизия Второй мировой. Столкнулось так много благожелателей, что угрохали чуть ли не сотню миллионов ни в чем неповинных человеческих душ.

Когда-то я спрашивал своего крестного дядю, фронтовика: страшно ли было убивать людей. Он удивленно вскидывал очи и говорил: «Каких людей? Я же убивал немцев». Когда бы мой дядя Павел знал музыку Вагнера, если бы он, как и я, не представлял жизни без сонат Бетховена, он все равно бы, конечно, воевал, но на мой вопрос, быть может, попытался бы ответить содержательнее. Наверное и многие немцы, если бы они видели Покров на Нерли, читали «Старосветских помещиков» Гоголя, как-то более избирательно обращались с прицелами. А быть может все гораздо проще, стреляли бы и те, и другие, так же азартно и весело, но мне никогда не понять эту готовность миллионов людей подниматься на убийство себе подобных. Даже в царстве зверей, на очень большом удалении от Библии и Корана, не бывает примеров кровожадности, сравнимых с теми, которыми полна наша история.

Если опять-таки обратиться к далеким, варварским, как представляется иным, временам, то наши предки воевали следующим образом. Человек брал в руки меч или копье и выходил в поле, чтобы сразиться с таким же вооруженным противником. Воины сходились, видели друг друга в лицо, имели возможность просить пощады, наконец, могли не ввязываться в сражение, разворачиваться и бежать восвояси. Но вот мне интересно: американский летчик, который нес в чреве своего самолета увесистое благо для японцев, он что на много гуманнее, цивилизованнее наших диких предков, если одним только нажатием кнопки стер с лица земли сотни тысяч никогда не знавших, не видевших в лицо, не причинивших ему никакого вреда людей. Причем все эти жертвы были лишены выбора и шанса на выживание, их никто не спросил - желают ли они, готовы ли воевать с американским народом. Невольно задумываешься, так ли уж принципиально отличаются подвиги американских военных летчиков, отбомбивших Японию от безумства гражданских парней, направивших пассажирские «Боинги» в наполненные живыми людьми небоскребы. А если быть уж совсем до конца последовательными, то с точки зрения личной доблести исполнителей этих кошмарных злодеяний, поступок американских летчиков является просто вершиной возможностей человеческого паскудства.

Если внимательно посмотреть на политическую карту мира, можно заметить, что каждое государство в пределах своих границ окрашено собственным цветом. Из этого, в частности, следует, что каждый человек, будь то президент великой страны или рядовой гражданин, должен хорошо понимать, что он имеет моральное право сеять разумное, доброе, вечное только в пределах границ своего государства. Все равно, как на своем приусадебном участке, можно выращивать клубнику, кукурузу, ананасы, но не сметь шустриться с мотыгой на соседских грядках. Это единственно возможное условие мирного, добропорядочного сосуществования на Земле всего многообразия народов. Как только кому-либо, под любым предлогом начинает казаться, что на соседской усадьбе вместо баклажан не худо бы развести чечевицу, начнутся серьезные проблемы. Сразу для всех - и для тех, кто сильно умен, и для тех, кто не очень. Потому что, если факел на статуе Свободы начинает чадить от несварения иракской нефти - жди беды, обязательно разгорится большущее пламя, по месту жительства этой благороднейшей леди.

В одна тысяча девятьсот пятьдесят шестом году произошло событие, определившее очень многое в моей дальнейшей судьбе. Внешне оно выглядело весьма заурядно. Папа принес с работы несколько почтовых марок, наклеенных на конверты из-под служебных переписок. Он научил меня отпаривать над носиком кипящего чайника эти симпатичные, зубчатые картиночки.

Научил закреплять почтовые марки на специальных бумажных язычках в альбоме для рисования. Одним словом, посвятил, приобщил к когорте коллекционеров. Собирательство редкостей сделалось на всю жизнь моей второй натурой. Я уже никогда не расстанусь с волнующей страстью прикасаться к вещам, несущим на себе память прошлых лет. Никогда не устану, не пресыщусь испытывать несказанное удовольствие от прикосновения к изделиям, хранящим следы художественных и ремесленных вдохновений, сотворенных руками знаменитых и безвестных мастеров.

За долгие годы чего только не перебывало в моей собственности. Я имел редчайшие, античные, византийские золотые солиды. Обладал драгоценнейшими царскими наградами, выполненными по заказу придворными ювелирами фирмы «Эдуард». Я владел уникальными картинами, иконами, скрипками самого высокого достоинства, всего не перечесть. Никаких слез не хватит, чтобы вспоминать и печалиться о всех антикварных раритетах, прошедших через мои руки.