На тысяча девятьсот пятьдесят пятый год приходился десятилетний юбилей Дня Победы. Вероятно, самый необычайный юбилей в ряду следующих круглых дат от девятого мая. Дело в том, что отношения с Великой Отечественной у Никиты Хрущева не сложились. Война не оставила в его биографии яркого, героического следа. Как главный рулевой республики кукурузный Никита нес негласную ответственность за позорные провалы на украинских фронтах. Воякой-то он был известным. В академиях, как повелось с чапаевских времен, штаны не протирал, но членом военного совета был и генеральскими погонами забавлялся. Отстоять Украину, в первые месяцы войны, у руководства страны советов объективных шансов не было, однако преступные просчеты с окружениями на собственной территории, унизительные сдачи пленными сотен тысяч боеспособных людей - это все результат «мудрой» стратегии партийного руководства. В итоге Никита окончил войну без дежурной звезды героя, что по его положению равносильно наказанию. По этой-то причине очередной ленинец недолюбливал соратников в галифе и всякие торжества по случаю Дня Победы, чувствовал себя, как татарин на чужом пиру. Вот где-нибудь на скотоферме или на колхозном поле в соломенной шляпе, да с початком лохматой кукурузы в руках Никитка смотрелся исключительно органично. Ему бы по-хорошему приладить свое рыло где-нибудь кладовщиком при колхозном амбаре - щупать в потемках баб, обвешивать под шумок мукой зазевавшихся просителей и благополучно дожидаться старости, не гневя по-крупному Всевышнего. Так нет же, занесла дуралея нелегкая в умопомрачительно дерзкий кремлевский залет. Хрущев, более чем кто-либо другой, хорошо знал настоящую цену празднику Победы. Как и во все времена, отсутствие цены на человеческую жизнь сделалось главной трагедией для нашего народа в этой страшной мировой бойне. Дайте срок, он припомнит генералам весь их победоносный кураж, восстановит статус-кво. Доберется до самого Жукова, исполнит ему «куцен-бацен», не взирая на все его четырежды геройства, это вам не какой-нибудь танец с оглоблями под звон щитов камуфляжных гладиаторов.
Кроме прочего, в массовом сознании понятия Сталин и Победа слились нераздельно, фактически они сделались синонимами, весьма раздражавшими строптивого Хрущева. Он-то предвидел безошибочно, что генералиссимусу недолго красоваться в мраморной неприступности мавзолея - надо же и честь знать. Акция по изъятию мумии вождя была предопределена, но провести ее требовалось деликатно, очень мягко, не возбуждая ревности фронтовиков и, разумеется, не пороча девственной чистоты, дерзните сами догадаться, какой целомудренной партии. Нечто подобное происходит сегодня с другой, самой главной мумией. Вроде бы пора и ей честь знать, но явно не хватает энтузиазма, не достает у застрельщиков пороху. Грозен, опасен, непредсказуемо коварен Ильич даже в своем одиноком затворничестве. И уж будьте уверены, предрекаю, хлопот еще предстоит с этим парнем не на одно поколение. Потому что слишком уж сладок, заманчив призыв для ничтожества, для посредственности - быть равным, как все.
Принято думать, что самые интересные события происходят в столицах, при больших каменных дворцах. Ничуть не бывало, поведаю вам. Вся эта чехарда со сталинскими перезахоронениями не идет ни в какое сравнение с манипуляциями покойниками на местах. Во времена становления советской власти в Абхазии, был отравлен по высочайшему распоряжению один популярный политический деятель, славно потрудившийся за правое дело. Ему закатили роскошное прощание с захоронением в центральном городском парке Сухума. По прошествии недолгого времени выяснилось, что усопший товарищ не очень верно ориентировался по линии партии, за что был изъят из шикарной могилы и немедленно переведен в более прозаические ландшафты. Этим кампания не ограничилась, надо же знать Кавказ, там все привыкли делать с размахом.
Прямо на месте бывшего погребения соорудили капитальный общественный сортир, для облегчения гуляющей публики. Вот это было настоящее, деловое решение. А в Москве все чего-то там возятся у Кремлевской стены, перетаскивают за уши с места на место, ведь явно не достает фантазии для чего-нибудь экстравагантного. Тогда возникает вопрос: чего кобениться? Не проще ли обратиться к недавнему революционному опыту. Людям на пользу и вождю приятно убедиться, что дело его по-прежнему живо.
Как бы там ни было, но властная вертикаль в стране советов работала безупречно, официальное отношение к десятилетнему юбилею Дня Победы было сконфужено сдержанным. То есть вроде бы и праздник, однако, без лишнего шухера. В нашей школе, разумеется, организовали торжественную линейку. Пионеров, под кряканье горнистов, выстроили в ряд. Потом, для пущей важности, тарахтели в барабаны и отдавали салют выпучившим остекленевшие глаза ветеранам. Каждый из нас, при этом, на строгий призыв пионервожатых: «Будь готов», звонко, с восторгом выкрикивал: «Всегда готов». К чему готов? Зачем готов? До сей поры одолевают сомнения. А ну как не всегда был готов и вдруг не полностью, всего лишь наполовину? Орденоносные дяденьки делились со школьниками тяжелым опытом военных лет. С вдохновением рассказывали, какими мерзавцами бывают тупорылые немцы. Стращали их кровожадностью и подлостью. И, конечно, с гордостью вспоминали о своей боевой отваге, о ратных подвигах погибших товарищей.
В недалеком прошлом светлейшие предводители ленинской компартии недоуменно сокрушались, да как же так, почему могучим советским писателям никак не удается состряпать гениальный роман о второй мировой войне, подобный тому, что проворно соорудил Лев Николаевич? Бойкого пера секретари союза всех величайших писателей, понукаемые центральным комитетом, отчаянно шевелили короткой мозговой извилинкой и пыжились сотворить нечто толстовскообразное, чтобы всем недоброжелателям в пику и, главное, на века. Им было невдомек, что хорошую книгу о прошедшей войне написать никак невозможно. Потому что у советских людей невероятно куцые, обглоданные, абсолютно не книгоформатные судьбы. Князь Андрей Болконский сделался классическим персонажем вовсе не потому, что доблестно воевал, а более всего и в связи с тем, что за ним стояла великолепная фамильная история, могучая российская культура, с прародительскими традициями и глубинным житейским укладом. Даже самые известные биографии советских людей сляпаны, как детский мат в три хода - быдло, кожанка, расстрел. Жизнь их бессмысленна и скоротечна, сродни пузырям, подпрыгивающим в дождливой луже. Ведь кого ни возьми из когорты наших достославных вождей или военачальников, никогда не поймешь, откуда повыпадали на наши головы все эти ретивые парни. За ними никого и ничего, упираешься, как в задницу биндюжника и толку-то, что он - Хрущев или Жуков. Тут, брат, как в трех соснах, шибко не нафантазируешь, не распишешься.
Частенько мне припоминается одна забавная военная комедия. Однажды ночью, меня, взрослого уже мужчину, подняли по учебной тревоге в городе Луганске и потребовали явиться в клуб Маяковского, который был определен, как место сбора для срочной мобилизации. В актовом зале собралось пару сотен таких же вояк, как и я. Вдруг на сцену выскочил очень волнующийся, в портупеях, человек и принялся стращать публику. Первое, что он сделал, предупредил всех, если, в случае войны, кто-нибудь хоть на минуту опоздает к месту сбора, немедленно будет поставлен к стенке, и даже указал рукой в сторону кирпичного забора. Между тем, в рядах запасников поднялся один чудак и как заорет на весь зал: «Точно такое же мне пообещали вчера на работе. Такой же шустряк посулил: если в начале войны хоть на минуту опоздаю в цех, то буду поставлен к стенке, и тоже показал к какой. Так что же мне делать, какой избежать стенки, самому застрелиться, что ли?». Народ покатился от хохота, а красавец на сцене, как взбесился: «Я бы такую гадость как ты, пристрелил бы и войны не дожидаясь». На том и разошлись, удовлетворенные, по домам. Все вместе называлось «плановая учебная военная подготовка».
Когда я старательно кропаю эти строки, народы отметили шестидесятилетие Дня Победы. Прошло уже немало лет, о войне написаны горы книг, которые, за небольшим исключением, носят развлекательный, большей частью поверхностный, а то и откровенно примитивный характер. Естественно, что каждая страна, да и каждый человек, принимавший участие в беспощадной мировой бойне, видит ее по-своему. Однако общая направленность освещения военной проблематики строится преимущественно по правилам беседы мудрого папаши с незатейливым крошкой сыном на предмет, что такое хорошо и что такое плохо. Скажем так, Курская дуга - это хорошо, очень здорово, Бабий Яр - это плохо, совсем отвратительно. И так по всему кровавому сценарию, по всем страницам военной истории. Хотя по сроку давности пора бы уже обратиться к правде о той страшной войне не в системе хорошо или плохо, но в первую очередь с позиции зачем? и почему?
