А. Делон. Цель заключалась не в этом. Разве что не ставила такую цель сама Синематека. Но не думаю. Кстати, я не просил их ни о чем. И подчеркиваю, что это воздание дани моей карьере, а не мне лично. Меня столько раз упрекали за то, что я говорю в третьем лице! Тут я подчеркиваю «меня» (смеется). Еще одна глупость журналистов! В те времена, когда я был продюсером, актером и режиссером, мне случалось удобства ради называть просто Бельмондо, Делон или Трентиньян… Для того, чтобы не смешивать с другими. Я, стало быть, подчеркиваю, что речь идет о дани уважения моей карьере. А этой карьерой я горжусь. Я даже считаю ее почти исключительной, ибо в ней есть десяток классических фильмов. Помимо Брандо много ли вы еще найдете таких актеров, у кого в активе столько, как вы говорите, «классики»?

–  Не появилось ли у вас желание примириться с самим собой и с вашей историей?

– Мне совсем неплохо с самим собой.

–  С вашим «имиджем», как говорят сегодня?

– Я считаю себя актером, а не лицедеем. Такими же были Габен и Ланкастер… В этом нет ничего уничижительного для всех лицедеев. Я же просто ввалился в кино. Я вполне мог бы заняться спортом или чем-то другим.

–  Стать, например, хозяином гаража, как в «Нашей истории»…

– Точно! Поэтому я как раз и утверждаю, что именно работа определяет суть человека. Или служит его отражением. Но я потерял нить нашего разговора…

– Я вас спрашивал, не служит ли ретроспекция в Синематеке вашему примирению с самим собой…

– Независимо от того, хороший я или плохой актер, я всегда был верен выбранному пути. Известно, что я не льстец. Я знавал немало актеров и режиссеров, ставших куртизанами. Даже Мельвиль не мог подчас удержаться от лести тому или другому журналисту. Вспоминаю разговор Мельвиля с одним из них в «Максиме»: «Вы написали потрясающую статью четыре года назад о Габене, голубчик». У журналиста вытянулось лицо (смеется). Я говорил Жан Пьеру: «Как вы могли так поступить?» И он как-то выпутывался с ответом… Стало быть, я живу в ладу с самим собой. Можно говорить как угодно обо мне как о человеке, но я не терплю несправедливости в отношении актера. Не помню уж, по поводу какого фильма Жан-Луи Бори (талантливый критик, Бори покончил с собой в 197 году. – А.Б.) написал, что «Делон держит револьвер, как зубную щетку». Он мог что угодно написать обо мне, но только не это (смеется)! Ну, что ему не понравился фильм, моя игра как актера, но написать такое… Это было смешно и не возвышало его… Критиковать – да, но быть справедливым. Другой журналист в нервном запале восклицал: «Делона нет во французском кино!» Я же считаю, что занимаю место во французском кино! Оно даже существует помимо меня. Вот я и нервничаю, говоря журналистам: вы можете меня убить, но вы не зачеркнете никогда «Рокко», «Леопард», мою эпоху с Висконти, мои фильмы с Мельвилем и Лоузи…

–  Вы не опасаетесь, что, когда вам отдают дань уважения в музее (имеется в виду Синематека и Музей кино. – А.Б.), это походит на форму бальзамирования?

– Если бы речь шла об одном человеке, может быть. Но если это дань уважения карьере – нет. В прошлом году Синематека отдала дань уважения американской компании «Фокс» («XX век – Фокс». – А.Б.) в связи с 75-летием. А «Фокс» – это ведь фильмы. Точно так же там отметили заслуги Клаудии Кардинале. Когда какое-то дело кажется мне оправданным, я тотчас включаюсь. Иначе меня это не заинтересует. Я не ищу почета, наград. Ежедневно на улице неизвестные люди говорят мне: «Спасибо за то, что вы сделали». Это меня завораживает, но хочется сказать о том, сколько еще есть людей, достойных благодарности. Я знаю, зачем это говорю. Это означает: спасибо за те мгновения, которые они приносили в моем детстве или отрочестве. Поэтому я и показываю старые фильмы по Пятому каналу ТВ. Довоенные циклы, посвященные Морган или Жуве. Ибо знаю, что есть миллионы одиноких людей или лежащих в больницах, которые, увидев «Простофилю» (фильм Марка Аллегре 1937 года с Ремю и Мишель Морган. – А.Б.), вспоминают другую эпоху своей жизни, и актеры помогают им предаться грезам…

–  Мы видели много фильмов, сделанных в ту эпоху, когда вы начинали, в том числе «Мелодию из подвала». Вы играли вместе с Габеном, вашим партнером и учителем. Чувствовалась некая передача эстафеты.

– В тот период Габен был в полной форме, патроном и потрясающим актером. У нас много общего. Как и он, я был военным, бывшим моряком. Как и я, вначале он не был актером. Если исключить мюзик холл и «кафконс» (кафе – концертные площадки. – А.Б.), наши карьеры были одинаковыми. Сначала Габен спускался по лестнице «Фоли Бержер» вслед за Мистингет. Но пришел день, когда ему предложили другое.

–  Вы не жалеете, что не учились на актерских курсах?

– Нет. Я бы пошел тогда другой дорогой. Осознав уж не знаю как свой талант, я стал бы играть в театрах… Вы думаете, что Лино сделал бы карьеру, если бы посещал курсы Флорана или курсы Симона вместо кетча? Он бы не сделал карьеры, если бы его не заметил Габен и не сказал: «Этот малыш неплох, кто он такой?»

–  Вы хотите сказать, что в шестидесятые годы вы жили безотчетно?

– Абсолютно.

– А ваши первые фильмы кажутся вам отмеченными какой-то благодатью?..

– Благодать нельзя объяснить, ее можно лишь констатировать. Однажды меня чисто случайно выбрали и поставили перед камерой. И все получилось.

–  Один из моих друзей сказал, что анаграммой Delon является слово «don» (дар. – А.Б.). Что вы об этом думаете?

– Мне 60 лет, и до сих пор мне никто об этом не говорил! Спасибо. Как случилось, что никто об этом не подумал? Да, именно так, Делон – это дар. И это трудно объяснить, мне просто сказать нечего…

–  Несколько месяцев тому назад я видел по Пятому каналу ваше интервью, относящееся к началу 60-х годов. Меня поразило ощущение вашего одиночества. Разве оно неотделимо от вашего положения «звезды»?

– Абсолютно. Я отдаю себе в этом отчет, с ним приходится жить, и мне это как-то даже удается. Иначе я бы не был тут… Мое одиночество относится к началу детства… Несмотря на кино, я был одинок всю жизнь. Не спасала даже любовь. Профессия актера подталкивает к одиночеству. Как говорил генерал де Голль, идите к вершинам, там меньше сутолоки. Сравнение, может быть, слишком смелое, но это одиночество людей, которые чего-то добились: чем больше лезешь вверх, тем более одинок. Моя профессия и тот факт, что я преуспел в ней, лишь усугубили это одиночество, которое всегда было со мной.

–  Вы никогда не входили ни в какую компанию?

– Сознательно или бессознательно я всегда был одинок. Мельвиль и другие это поняли, поэтому это так ощущается в их картинах. Это нечто выше моего понимания. «Самурай» – это я, но все происходит совершенно неосознанно.

–  Этот фильм придумал одинокого героя. В ваших предшествующих фильмах было описание среды, вы действовали совместно с другими актерами. «Самурай» придумывает образ.

– Да, Мельвиль инстинктивно это почувствовал. Он знал меня только по кино и решил предложить роль Джеффа Кастелло. Так произошла наша встреча. Жизнь состоит из более или менее хороших встреч.

–  Во время съемок у Мельвиля вам приходилось с ним спорить?

– Бывало, но я сразу понимал его. Дар заключается в том, чтобы быть актером-хамелеоном, способным менять цвет, интонацию в зависимости от того, что от него требуют. Мне это представляется естественным. Если делаешь над собой усилие, это сразу чувствуется. Доказательством профессионального ума как раз служит понимание такого рода вещей, умение вникнуть в них. Но это не моя заслуга, поскольку проявляется само собой. Именно это я пытался втолковать журналистам и некоторым критикам. По той же причине я когда-то поссорился с «Сезарами». Я считал, что профессионалы не всегда делают различие между тем, что называют хорошим актером в фильме, и созданием образа героя. Часто награждают актера за то, что он хорош в фильме, не видя рядом такого актера, как Монтан, самолично создающего образ своего героя. Беру последний пример: «Казанову». Журналисты, скажем, такая идиотка, как Мишель Стувено, пишут, например: «Делон волнует, он растолстел на восемь килограммов, чтобы создать образ героя». Они не увидели, что этот герой должен быть некрасив и толст. Когда так поступают по другую сторону Атлантики, все находят гениальным. Скажем, Де Ниро в роли Ла Мотты. Я впервые растолстел для роли в «Полицейском». Мельвиль мне сказал: «Мне бы хотелось, чтобы вы немного разжирели». Я жрал, как зверь, чтобы набрать пять кило. И вот в «Синеревю» появляется мое фото в профиль с подписью: «Делон решил растолстеть». В «Казанове» я был жирным…