Малышкой она часами орала в кровати, мокрая и голодная. Он кормил и переодевал дочь с такой брезгливостью и пренебрежением, словно она была заражена вирусом. Еда всегда была невкусная, одежда старая и грязная. Когда она немного подросла, отец определил её в ясли - сад, куда отводил по понедельникам, грубо таща за руку по улицам. А забирал по пятницам, слегка пьяный, так же цепко и больно схватив за руку. И вот как раз в пятницу надо было как-нибудь исхитриться, освободить руку, убежать и спрятаться. Потому что на людях он не бил дочь, а вот дома её ждал настоящий ад.

      Анна была одета хуже всех. Она никогда не приносила с собой  игрушки, у неё их просто не было.  Дома, прячась в чуланчике, она играла с деревянной ложкой, которую заворачивала в рваный отцовский носовой платок. Она смотрела, как другие родители приходят за детьми, и все радуются и любят друг друга. За что с ней так? В чём она виновата? Забитая и запуганная Анна большей частью молчала, тихо сидя в углу с какой-нибудь игрушкой, и наблюдала, как смеются и общаются другие дети. К концу недели она немного оживлялась, и слабая улыбка расцветала на её милом личике. Но наступала пятница, и домашний тиран безжалостно стирал эту лёгкую улыбку ластиком тяжелой ладони. Вот так Анна жила до школы. 

  Вы удивлены, что я так много и во всех подробностях знаю о жизни Аннушки. Просто, так сложились наши судьбы и мы стали очень близкими людьми. У Анны не было от меня секретов, напротив, я многое скрыл от неё. И это стоило Анне – моей жене, жизни.

     В семь лет она, как и тысячи детей в нашей стране, пошла в первый класс. И тогда уже каждый день приходилось из школы возвращаться домой. И ждать вечера, прислушиваясь к шагам на лестнице, чтобы успеть спрятаться. «Кто не спрятался, я не виноват». Ведь она не знала, придёт отец трезвым или нет, так что лучше не рисковать.

     Трезвый отец Анну не бил. Он её вообще не замечал, словно жил один. Девочка недоумевала: почему отец, так ненавидящий дочь, не отдал её в детский дом? Там бы ей жилось гораздо лучше и спокойнее. Только став взрослой, она поняла. Чтобы не сойти с ума от отчаяния, ему было необходимо выплёскивать  желчь и злобу. Анна стала Музой его ненависти.

     Со школой жизнь девочки превратилась в сплошной кошмар. Класс,  в который попала Анюта, состоял из детей довольно обеспеченных родителей – маленьких барчуков. Анна не знала, есть ли и в каком количестве деньги у отца. Он давно уже растерял прежний лоск, опустился и всё чаще напивался до чёртиков в глазах. Друзья и знакомые быстро перестали приходить к нему, да и к себе не звали. Это чрезвычайно бесило отца, а Анюте давало повод лишний раз сыграть  с ним в прятки с опережением.

     Короче, среди избалованных родителями одноклассников девочка была белой вороной. Её немодные рваные вещи, кособокий уродливый ранец, копеечные тетради и ручки, стоптанные туфли – всё вызывало насмешки. Анна чувствовала себя жалкой среди ярких кофточек и бантов одноклассниц. Но она не озлобилась и не одичала от такой ужасной жизни. Её молчаливость объяснялась просто нежеланием показаться навязчивой. Анюта была безотказным, позитивным и отзывчивым ребёнком, чем пользовались её одноклассники. Дети подрастали – менялись их шутки и насмешки. Вы когда-нибудь замечали, насколько жестокими по отношению к сверстникам могут быть дети? Вскоре Анна стала девочкой для битья. Они заставляли её убирать класс в одиночку, иногда нарочно запирая. И обходящий школу с осмотром охранник выпускал зарёванную, с распухшим носом и урчащим животом девочку из плена классной комнаты. Она одна рисовала стенную газету и иногда ложилась спать только под утро. Девочка делала домашнее задание для всего класса. Дети дружно списывали его, а потом неожиданно её тетради бесследно исчезали. В итоге весь класс получал «пять», а она – «два». Они прикрепляли булавкой записку со словами «я – свинья» сзади на форменное платье. Она ходила с ней по школе, пока не замечал кто-нибудь из учителей, а ученики её класса давились от хохота. Они постоянно прятали ранец девочки. И Анюта со школьной гардеробщицей Марией Степановной допоздна искала его по всем пыльным школьным закоулкам. А дома ещё ждала порка от отца. Они приклеивали её к стулу, рисовали каракули в тетрадях, писали бранные слова, дразнили «чувырлой и замарашкой», отбирали булочки и компот в школьной столовой, плевали на школьное платье с верхнего пролета лестницы и прилепляли к волосам жвачку.

     В конце четвёртого класса к ним пришёл новичок. Он был очень симпатичный, с внешностью херувима и резко отличался от остальных мальчишек. Девочки сразу оживились и вились около него, как ночные мотыльки, притягиваемые к горящей в темноте лампе. Он стал необыкновенно популярным в классе. Но при всей его ангельской внешности мальчишка оказался чрезвычайно жесток и самоуверен. В сторону Анны он даже не смотрел – незачем королю водить дружбу с изгоем. Он благосклонно переписывал домашние задания, над коими та засиживалась до позднего вечера. Смеялся вместе со всеми над мелкими гадостями, на которые одноклассники были неистощимы. И тем удивительнее для Анны стало его приглашение  погулять.

     Мальчик подошёл после уроков. Был ясный майский день. Близилось окончание учебного года. Солнце жарило всё сильнее, и детворе тяжело сиделось в классах. Какая учёба, когда столько дел на улице! И прятки, и классики, и резиночка, а у мальчишек – войнушка. Ребята постарше влюблялись и приглашали на свиданья девочек. Страсти в школе кипели не хуже, чем в мексиканских сериалах. И вот он, лучась обаянием, с милой улыбкой пригласил девочку на свидание. В детском сознании Анны вспыхнула целая буря чувств. Сказать, что она была счастлива, значит, не сказать ничего. Она летела домой, не чувствуя под собой ног. Долго стояла у зеркала в ванной, смачивала непослушные локоны водой, пытаясь придать им опрятный вид. А заодно охлаждала пылающие румянцем щёки. Она надела самую лучшую белую кофточку и единственные целые гольфы. Внутри неё всё дрожало от возбуждения, словно заячий хвостик.

     Они встретились на залитом вечерним майским солнцем проспекте. И было всё, как на настоящем свидании: кино и мороженное, съеденное в скверике на скамье. А потом он предложил ей пойти с ним на железную дорогу. Улица, где располагалась школа, находилась на небольшой возвышенности, а внизу вдалеке от домов пролегали железнодорожные пути. Родители запрещали детям ходить на пути, опасаясь, что во время игр те не заметят приближавшегося поезда. Но разве дети всегда слушают, что им говорят взрослые? Анна знала, что ребята устроили там штаб. И вот её, наконец, пригласили туда! Конечно, она пошла с ним. Вся компания была в сборе. Они уже поджидали их – маленькие злобные волчата. Приблизившись, Анна увидела улыбавшиеся лица и подумала, что теперь всё будет хорошо. Пусть дома ненавидящий её отец, но теперь у неё появились друзья, она не одна. Как ошиблось наивное дитя! Они позвали её, чтобы в очередной раз поиздеваться.

     Всё началось с лёгкого подтрунивания, потом слова стали обиднее и хлёстче. Последней каплей, переполнившей её терпение, стал момент, когда они начали забрасывать Анюту одуванчиками, которые росли возле железной дороги повсюду в несметном количестве. Слёзы текли по щекам Анны, она даже не отворачивалась от мучителей. Млечный сок одуванчиков оставлял на белой кофточке и бледной коже Анны следы, которые чернели на глазах. А она только шептала: «Прошу вас, перестаньте!» Её новый друг смеялся заливистее всех и тоже бросал цветы. Не в силах больше выдерживать унижение, девочка развернулась и медленно пошла прочь. Вслед ей понеслось улюлюканье, гиканье, и Анна ощутила вдруг болезненный удар по ноге. Кто из них первым бросил камень, она так и не узнала. Да и какая разница. Через мгновение целый град камней – маленьких и не очень, полетел ей в спину. И тогда она побежала. А они гнали её, как бешеную собаку, и оставили в покое, только завидев на счастье девочки, появившегося путевого обходчика. Ноги Анны были в ссадинах и синяках, затылок болел и пульсировал. Один из самых больших камней попал ей в голову. Девочка добрела до дома, стянула с себя грязную кофточку, разодранные гольфы и всю остальную одежду. Потом охая и кряхтя, как больная старуха, с трудом залезла в ванну под струи душа. Вот тут и накрыла её неприкрытая ненависть. Трясясь, как эпилептик, пересохшими губами повторяла: «Ну, сволочи, будет вам!» Что будет, Анна сама не знала. Повезло, что отец оказался трезвым, и Анна могла не напрягаться ещё и из-за него. Весь вечер она пролежала в полузабытьи на старом продавленном диване. Ночь прошла в тревожных видениях. Только она начинала проваливаться в сон, как ей казалось, что невидимое существо наваливается на неё всем весом и сдавливает грудь. Воздуха не хватало, дыхание перехватывало. Она судорожно пыталась сделать вдох широко открытым ртом и с вытаращенными глазами резко поднималась с подушки.