Чувствуя себя неловко в чужом платье, я присела рядом с ним. Солнце грело мою спину, проходя через круг из толстого стекла, но внутри меня был холод.

— Что такое еще один слой копоти? — сказала я, веря в это. — Дженкс, извини, если это звучит банально, но все будет хорошо. Просто понадобится время. Сотни человек в Цинциннати теряют любимых людей каждый день. Я выжила, потеряв Кистена. Я…

— Заткнись, черт побери! — закричал он, и я убрала руку. — Ничего хорошего не будет. Ты не понимаешь. Все, чем я был, умерло вместе с ней, я любил ее.

Мое лицо вспыхнуло, и я не смогла сдержаться.

— Я не понимаю? — сказала я, мой страх из-за того, что он собрался умирать, превратился в злость. — Я не понимаю? — я встала, сердце у меня колотилось. — Как ты смеешь говорить мне, что я не понимаю!

Глаза Пирса были широко распахнуты. Он явно не считал, что кричать на Дженкса — самый лучший способ убедить его жить, но я не собиралась позволить Дженксу впасть в синдром «бедного меня» и умереть.

— Ты видел мои страдания, после того, как умер Кистен, — продолжала я, и его мокрые от пыльцы, покрасневшие глаза расширились. — Ты сам говорил мне, что со мной все будет в порядке и что я снова полюблю кого-нибудь. Я потеряла своего отца, когда мне было десять. Я видела, как он умер, так же, как ты видел смерть Маталины. Я держала его за руку и обещала, что со мной все будет хорошо. Моя мать говорила мне, что все будет в порядке, и однажды так случилось. Не надо сидеть здесь и говорить мне, что если у тебя есть крылья и ты плачешь блестками, твоя боль больше моей. Это больно. Это просто адски больно. Но это пройдет! Не смей сдаваться потому, что это тяжело, — сказала я, перед глазами все стало размытым. — Не смей, Дженкс.

Я отвернулась, у меня текли слезы.

— Ты мне слишком нужен, — добавила я, сбрасывая руку Пирса со своего плеча. Черт побери, я не хотела разреветься перед ним — ни перед кем из них.

— Прости меня, — сказала я несчастно. — Я не могу передать словами, как мне жаль Маталину. Вы были прекрасной парой.

Я замерла, уставившись в стену и видя, что она плывет. Сделав глубокий вздох, я вытерла свои глаза.

— Маталина ушла, но ты — нет. Она хотела, чтобы ты жил, и ты мне нужен. Это эгоистично, но это так. Ты сделал слишком много, чтобы сдаться и не увидеть, чем это закончится. В прошлом году ты сказал, что ты зол из-за того, что ты умрешь, а мы с Айви будем жить дальше, — я обернулась, и печаль в его глазах вызвала вспышку вины во мне, — Жизнь сука, Дженкс. Но если ты не проживешь отмерянное тебе время, в чем тогда смысл?

— Я не знал, что будет так больно, — сказал Дженкс, в его глазах была почти паника. — Она сказала мне жить, но для этого нет причины. Все, что я сделал, было для нее!

Ему было всего восемнадцать. Как я могла помочь ему понять?

Голос Пирса осторожно влился в пахнущий мхом воздух так, словно он принадлежал этому месту.

— Живя, ты не предаешь ее, — сказал он, стоя в одиночестве около пустого камина в дальнем конце комнаты.

— Предаю! — Дженкс встал, удержав равновесие благодаря застрекотавшим крыльям. — Как я могу чувствовать что-то, если ее нет со мной? Она сказала жить, но зачем? Это бессмысленно!

С терпением тяжело доставшейся ему мудрости Пирс поднял глаза.

— Смысл будет.

— Откуда тебе знать? — горько сказал Дженкс. — Ты никогда ничего не делал, пролежав мертвым сотни лет в земле.

Со спокойным лицом Пирс сказал:

— Я любил. Я потерял все, потому что смерть пришла слишком рано. Я видел это твоими глазами. Я пережил это в роли Маталины. Она хотела, чтобы ты жил. Любил. Был счастлив. Вот чего она хотела. Я в этом уверен.

— Ты… — начал Дженкс яростно, потом заколебался. — Расскажи, — прошептал он.

Пирс поставил фигурку богомола обратно на каминную полку.

— Я любил женщину всей своей душой. И я покинул ее, хотя не стремился к этому. Она стала жить дальше, нашла свою любовь, вышла замуж, родила детей, которые сегодня уже старики, но я видел ее лицо на их фотографиях и улыбался.

Я фыркнула, думая, что мой приход сюда просто пародия. Я пыталась помочь Дженксу жить дальше, хотя Пирс прожил больше, чем мы оба вместе взятые. Не по годам, а по опыту.

Казалось, начиная понимать, Дженкс рухнул обратно на кочку мха.

— Когда боль уйдет? — спросил он, обняв живот руками.

Я подняла плечо и позволила ему упасть. Мы все были покалечены, но это сделало нас сильнее, наверное. А может быть, это просто сделало нас более хрупкими.

— Твой разум оцепенеет, — сказал Пирс, — воспоминания затуманятся. Другие займут их место. На это уйдет много времени. Может быть, никогда.

— Я никогда не забуду Маталину, — пообещал Дженкс. — Не важно, сколько я проживу.

— Но ты будешь жить, — Пирс посмотрел на нас в упор. — Ты нужен другим. Ты знаешь об этом. Иначе зачем ты сказал Джаксу забрать сад? Это не свойственно пикси. Это против правил, ты знаешь. Зачем было делать это, если ты не чувствовал ответственности за что-то еще?

Дженкс быстро заморгал, думая об этом, и Пирс встал рядом со мной.

— Ты прыгнул выше головы, пикси, — сказал он. — Теперь тебе придется жить за свои идеи. Тебе придется жить ради них.

Легкая серебряная пыльца посыпалась с Дженкса, он беззвучно плакал.

— Я больше никогда не услышу ее, — сказал он тихо. — Я никогда не узнаю ее мысли на восходе или ее мнение о семенах. Откуда я узнаю, что они прорастут? Она была всегда права. Всегда.

На его лице было страдание, когда он поднял голову. Облегчение разлилось во мне. Он хотел жить. Он просто не знал, как.

Пирс протянул ему его склянку с медом.

— Ты узнаешь. Пойдем со мной в первое полнолуние этой весны. Совершим путешествие по кладбищам. Мне нужно найти свою возлюбленную. Надо положить цветы на ее могилу и поблагодарить ее за то, что она стала жить дальше без меня.

В моей груди, казалось, потяжелело, и мое горло сжалось. Я не могла не задаться вопросом, сравнивал ли Пирс меня со своей любовью из девятнадцатого столетия. Она была той, кем я никогда не смогла бы стать. Я даже не знала, хотелось ли мне быть с мужчиной, который хотел такую женщину.

— Я пойду, — сказал Дженкс серьезно, не выпив меда. — А ты споешь вместе со мной о Маталине.

Надежда смешалась с грустью, и я пересекла комнату, чтобы его обнять.

— Ты готов идти? — спросила его я.

Маталина хотела, чтобы он сжег их дом.

Глаза Дженкса метнулись к пузырьку в его руке.

— Пока нет.

Я забрала лампочку из его руки.

— Я скучаю по тебе, Дженкс, — сказала я, обнимая его, и испытала потрясение, нащупав крылья за его спиной. — На какой-то миг мне показалось, что ты ушел. Больше так не делай.

Он сделал вздох, потом другой. Дыхание было рваным, полным эмоций.

— Я так по ней скучаю, — сказал он, и неожиданно крепко обнял меня, изливая злые слезы в мои волосы. — Я так чертовски сильно по ней скучаю.

Так я и держала его, слезы снова полились у меня из глаз, пока мы давали друг другу утешение. Это того стоило. Вся чернота на моей душе стоила этого. И никто не убедит меня в том, что это было проклятие. Такого не может быть.

У меня в животе образовалось пустота, поскольку я не ела целый день. Солнце клонилось к горизонту, и уцелевшие листья резко выделялись на фоне голубого и розового заката. Словно масло, меня покрывал запах пепла. Жар из горящего пня Дженкса доходил до меня мягким теплом — вместо ожидаемого ада.

С одной стороны от меня стоял Пирс, его руки были стиснуты с такой силой, что побелели костяшки пальцев, лицо выражало боль из-за воспоминаний, которыми он не стал делиться. Приближался закат, но Пирс игнорировал все мои предложения уехать. Он заявил, что Ал не тронет его, пока он «защищает» меня. Мне не нужна была защита. Ну, хорошо, может быть, и нужна.

Один из вернувшихся детей Дженкса дал Пирсу более теплое пальто. Оно было покрыто пятнами от работы в саду и выглядело так, будто его не стирали с прошлой осени. Пальто доходило до земли, и Пирс выглядел странно с грязными босыми ногами, выглядывающими из-под него.