Допрашивающий с минуту мерил меня грозным взглядом, как мне показалось тогда, примеряясь, куда лучше ударить ножом, а потом тихо засмеялся, окончательно выбив меня из колеи столь неожиданным перепадом настроения.

В чем именно состояла соль шутки, мне было не очень понятно, но его она очень развеселила. А главное, взгляд его резко потеплел, уже не был холодным и оценивающим. Небольшая хитрость все же оставалась, без этого никак, но на меня уже не смотрели, как на мясной ряд на прилавке.

Хлопнув меня по щеке, он повернулся к своим холуям и выдал свое заключение по увиденному и услышанному сейчас.

- Вот это парень. Наивный, идиот, да к тому же еще и благородный.

Никогда прежде не встречал такого сочетания. Я вообще не представляю, как он дожил до этого возраста. Тебе сколько лет?

Вот этот вопрос для меня почему-то оказался сложнее, чем все остальные.

Фактически, я настолько перестал придавать значение этой цифре и собственному дню рождения, на фоне всего происходящего, что они выветрились у меня из головы. На секунду я замолк, судорожно вспоминая, а сколько же мне на самом деле лет, но потом вспомнил год собственного появления на свет, и остальное всплыло в памяти само собой. Чуть кашлянув, стараясь скрыть замешательство, сказал, что этим летом мне исполнилось двадцать один год.

- Вот, что значит тонкий подход, - указующе подняв палец, провозгласил мой собеседник, снова отворачиваясь к своим холуям, - Пытки никогда не были актуальны. Боль заставляет человека говорить, но часто он просто повторяет слова мучителя. А вот страх перед болью заставляет говорить правду. И сначала надо пытать, а потом уж спрашивать, а не наоборот, как мне кто-то предлагал, - с этими словами он бросил испепеляющий взгляд на одного из своих подчиненных, отчего тот на глазах съежился и попятился.

Далеко уйти не смог, уткнувшись тощим задом в запертую дверь.

- А вот ты мне, наоборот, нравишься, - если на его лице была отеческая улыбка, то я сразу вспомнил про сказочных королей, сдуру запиравших своих дочерей в высоких башнях, чтобы потом не менее сумасшедшие рыцари, которым взбрело в голову жениться именно на этой девице, как альпинисты должны забираться туда, при этом еще уворачиваясь от ящерицы-переростка, оставленную не в меру сбрендившим королем возле башни. Вот у него сейчас была точно такая же улыбка, с которой царственный папаша должен был закрывать дверь дочки на ключ.

- А я вас боюсь, - честно признался я, - с остальным еще не определился.

- Это хорошо, что ты меня боишься, - согласился мой собеседник, согласно кивая головой, - я бы даже заметил, что принимаю это как должное, но вот мне все еще интересно, насколько ты верен своим бывшим хозяевам. И не удивляйся, именно бывшим. Ни один из военных и пальцем не пошевельнет, чтобы тебя спасти, поэтому ты принадлежишь мне, целиком и полностью. И поступать с тобой я могу так, как мне заблагорассудится. Хотя пока еще ты можешь повлиять на мое будущее решение. Скажи, только честно, если бы я тебя сейчас отпустил, вернулся бы ты в Сельцы или все же отказался от принадлежности к этому анклаву?

- Не знаю, - сам удивляясь, я говорил чистую правду, все то, что накопилось в душе за последние дни, проведенные на свободе, - Раньше я верил военным, считал, что они на самом деле хотят людей спасти мир прежний хоть частично сохранить. А вот теперь и сам не знаю, что происходит. Все оказались настолько лицемерными, двуличными, - мельком я подумал, насколько же можно быть откровенным с человеком, которому абсолютно плевать на все твои переживания. В такие моменты говоришь все, что вздумается, понимая, что через несколько минут он все равно все это забудет, - Я не всегда даже понять могу, чего от меня хотят. И к военным я больше не вернусь, они оказались совсем не теми, за кого себя выдавали.

- А ко мне служить пойдешь? – неожиданно откровенно спросил допрашивающий, нагнувшись к самому моему лицу. Глаза оставались такими же холодными и бесчувственными, как и раньше, я даже не мог понять, шутит он или нет.

- К вам? – я не удержался и фыркнул, отчего заныли разбитые губы, а одна из царапин открылась снова, окрасив несколько зубов в красный цвет, – После всего того, что произошло? Вы об этом подули до того, как велели меня избивать, или уже после? Или вы просто издеваетесь, прежде чем пристрелить меня? В таком случае советую вам поторопиться, потому что после работы ваших палачей я и так откину копыта через пару дней, они об этом позаботятся.

- Нет ничего страшнее загнанной в угол крысы, - глаза сквозь линзы очков продолжали внимательно смотреть на меня, тщательно изучая. Крое того, тон был настолько задумчивый, что я не понял, пытался он меня оскорбить этими словами, или это были всего лишь мысли вслух, имеющие ко мне только косвенное отношение, - Нет, вот сейчас я абсолютно серьезен. Те, кого ты убил, не представляют для меня особенной ценности, я легко заменю их другими. А вот твое стремление к справедливости мне нравиться.

Пусть глупая, но все же идейность. В наше время это самое важное, что может быть у человека. Вот взгляни на эту бесхребетную мразь, что все ползает вокруг меня. Ни верности, ни преданности в них нет. Они мне подчиняются по праву сильного, потому что я сильнее их. И собственная вражда друг с другом вокруг моего отношения к ним держит их ко мне как можно ближе. Только любой из них тут же бросит меня помирать, если найдет хозяина сильнее. А такие как ты, будут стоять до конца. И мне это в тебе нравится. Даже там, под пулями и среди мертвецов, ты не хотел сдаваться, считая, что сражаешься за дело. Ни за какие деньги этого не купить. Понимаешь, чего я хочу от тебя?

- Тот, кто предал один раз, предаст и во второй, - я попытался пожать плечами, но из-за веревок жест не получился, - Вы должны знать эту истину.

- А ты должен знать, - спокойным тоном, с каким люди говорят и свежести своих носков, он сообщил мне одну интересную деталь, - что если бы сразу согласился бы на мое предложение, то уже через десять минут со сломанными ногами пытался бы уползти от свежего зомби, под довольные крики игроков, ставящих на то, сколько секунд тебе жить осталось.

Интересно, не правда ли?

- Тогда как вы меня убьете? – вяло поинтересовался я, гладя на него в упор.

- У меня есть один человек, - задумчиво начал допрашивающий, - сын которого буквально умолял дать ему лично убить тебя. Я думаю, ты знаешь, о ком говорю.

- Догадываюсь, - сухо заметил я. Во рту мгновенно пересохло от упоминания о Павле и его хорошей памяти на всяческие обиды.

- Но смертников у меня хватает более чем, - так же продолжил мой собеседник, не обратив на мой ответ никакого внимания, - как и всяческой прислуги. А вот надежных людей нет совсем. Раньше, хотя и были менты, закон, государство и прочий бред, которым тщетно пытались скрепить все то дерьмо, что такие как ты называют цивилизацией, все равно было чуть попроще. Были понятия, была совесть... Тогда можно было не опасаться, что твоя шестерка воткнет тебе отвертку между лопаток. Зато сейчас я, если хочу еще немножко пожить, обязан следить за каждым из подчиненных.

И чем ближе ко мне, тем внимательнее, боясь очередной попытки сдвинуть меня с верхушки пирамиды…

- Господин, мы все вам верны, - вступился один из холуев, но тут же сильно об этом пожалел, когда пышущий гневом взгляд повернулся в его сторону. Похоже, он очень сильно не любил, когда его прерывали, а может, это был всего лишь повод, чтобы избавиться от слишком наглого человека в своей свите.

- Когда это я разрешал прерывать себя? – холодно спросил допрашивающий, в голосе у него послышалось голодное рычание, - Кто тебе разрешал раскрывать свой рот? - следуя незаметному жесту руками, оба палача, до этого момента стоявшие рядом с дверью как истуканы, схватили обмершего от страха холуя за руки, прижав его к земле. Тот не сопротивлялся, только без перерыва бормотал извинения, хотя их никто и не слушал.

- На колени! – рявкнул мой собеседник, совсем утратив ко мне интерес и глядя только на извивающегося под ногами человека. Тот, почти воя от страха, лежал перед ним, распростершись по грязному полу. Подобного было явно недостаточно, поэтому вскоре поступил новый приказ, вместе с ударом ботинка в лицо, - Целуй!