- Скажи, что я из его отряда, есть информация, - подумав, ответил ему, сам слабо представляя, как можно завуалировать действительную ель моего к нему обращения, - и срочная… Так, наверное…

- Ты у меня спрашиваешь? – почти обиженно спросил связист, - сейчас узнаю. Может и не так! Тогда прощай весь сеанс связи. Обижусь и отключусь.

Я с ничего не понимающим видом посмотрел на военного, стоявшего рядом, но он только махнул рукой, что все в порядке и подобные выпады вещь совершенно обычная. Связист свирепо глянул на военного, но тут же снова опустил глаза на монитор, по которому снова забегали цифры.

- Слушай… Говорит, информация важная… - сказал связист в микрофон, – Хорошо, жду… - и откинулся на спинку стула.

- И как результаты? – не удержавшись, спросил я, пытаясь хоть что-то понять в показаниях на дисплее компьютера.

- Да никак, - спокойно заметил связист, но тут же добавил, - с моей стороны проблем нет, связь работает. Теперь у них там свои заковырки.

Если они свяжутся с Токаревым, то тогда его на меня соединят, если не свяжутся, то моей вины в этом нет, не могу же я бегать на Театральную, налаживать у них связь между постами. Ты садись пока…, - он мне показал на старый стул некогда с кожаным сиденьем, сейчас еже разодранным так, что во все стороны торчали клочья пуха.

Сняв с сиденья пепельницу, полную мятых, изуродованных окурков, набитых почти впритык друг к другу, я присел на указанный стул, чуть слышно скрипнувший подо мной.  С этого места открывался небольшой просвет между блоками аппаратуры, через которое было видно маленькое пыльное окно.

Встав под аккомпанемент скрипнувших пружин, я подошел ближе и провел перчаткой по стеклу. Почти сантиметровый слой пыли остался на внутренней стороне ладони, но теперь можно было хоть что-то увидеть. Видно было кусок крыши соседнего здания и аленький кусочек улицы, на котором горела недавно подожженная машина, испуская клубы черного дыма. Рядом, вроде, лежало тело, но точно видно не было.

- Снаружи еще площадка есть, - сказал военный, подходя рядом, - у них там что-то вроде охранной вышки, но если попросить, могут дать залезть.

- А не пропущу? – с недоверием спросил я, боясь опоздать на передачу с

Токаревым. Второй раз меня просто пошлют, здесь и спрашивать нечего.

- Слав, - повернулся солдат к связисту, - тогда крикни нам, чтобы спустились, парень хочет на город посмотреть.

- Да хоть в туалет сходить, - не поворачиваясь, бросил через плечо связист, - у тебя на рации волна прежняя? Ну вот, по рации с скажу. Так что включи заранее.

- А возьмет? – с недоверием солдат посмотрел на бетонный потолок.

- Что? У меня не возьмет? У меня? – возмутился связист, - У меня не возьмет? Да ты что, совсем с дуба рухнул? У меня не возьмет!

- Все, успокойся! – утихомирил его солдат, - Глупость сказал, со всеми бывает.

- Вот и иди со своими глупостями!

Выход наверх заводские прорезали, наверное, тогда же, когда и монтировали весь блок связи, срезы в бетоне, во всяком случае, были еще свежими. Вверх вела такая же железная лестница, как и на чердак. При каждом шаге непрочно закрученные крепления пронзительно скрежетали, грозя обвалиться. Крыша, оказавшаяся обыкновенной двухскатной, только с почти скругленным уголком наверху, сделанная из толстого листового железа, была усилена изнутри пересекающимися железными прутьями, вся эта конструкция опиралась на ряд толстых бетонных опор по центру. Наверх шла узкая винтовая лестница из старого, уже растерявшего всю покраску, железа,  для безопасности закрытая проволочной сеткой, приваренной к поручням. К моему удивлению, на крышу эта лестница не выводила, хотя должна была. Кирпичная будка, прямо на крыше, раньше выходила на открытый воздух, но теперь все было аккуратно закрыто листами рифленого железа. Покатость пола была сглажена деревянным настилом, чуть поскрипывающим при ходьбе. Узкий коридор, в котором с трудом могут разойтись два человека с тонкими прорезями по всей стене, действующими как бойницы. Ветер здесь был сильнее, чем на земле, отчего все стенки и потолок тряслись от порывов ветра, приносящего, кроме ударов воздуха, гарь и вонь разлагающихся тел. Один раз в стенку ударилось даже что-то более твердое, а в щель просунулся черный вороний клюв, измазанный кровью, без перерыва щелкающий. Птица, не обращая внимания на то, что сдирает острыми краями куски мяса с головы, путалась протиснуться внутрь, пока клюв окончательно не заклинило между листами. После этого птица успокоилась и замерла. Военный большим пальцем выдавил клюв наружу, а там раздался небольшой шлепок упавшего тела.

- Вороны, - пожал он плечами, - из-за них на крышу никто и не высовывается. Если клюнет до крови, то можно заразиться. Они толком летать не могут, но на ветру планируют очень даже ловко, сам видел.

Через несколько метров проход пересекал небольшую комнатку, сделанную точно так же, из рифленого железа. Она была несколько шире, боковые стенки выходили за коридор примерно на полметра, и с каждой стороны была сделана более широкая бойница, в которую вставлено по ручному пулемету, сейчас спокойно стоявшим на ящиках. Рядом, скучая и играя в приставку, сидел один из заводских, положив ноги на деревянный длинный ящик, в котором лежали запасные короба с патронами. Нас он заметил даже не сразу, будь я проверяющим, вкатил бы ему по полной. Если бы хотел захватить оружие, мог бы уже десять раз выстрелить в него, а когда заметил, что личная «ксюха» лежит на другом ящике, поставленная на предохранитель, возмутился еще больше.

- Здравствуй, Степ, - пожал ему руку военный, - вот, еще одного своего привел, тоже хочет на город посмотреть. Ты не возражаешь?

- А что тут возражать? – удивился охранник, пожав протянутую руку, даже не отрываясь от экрана приставки, - Если человек хороший, почему бы не показать? Только аккуратнее там, сам помнишь, все под напряжением.

Подивившись такой доверчивости охранника, который, по идее, должен был заниматься тем, что останавливать всех и не пускать никого наверх, я прошел мимо него и стал подниматься по пожарной лестнице, ведущей наверх всей этой структуры. Здесь коридор переходил в узкую башенку, обшитую таким же рифленым железом, на котором кое-где уже появились дырки, то ли от ударов ворон, то ли от старых креплений, когда ими обносили стройки.

Они закрывали толстые опоры, сделанные из строительных лесов и натыканные как можно плотнее. Все опоры проходили сквозь крышу и крепились где-то ниже, наверное, на основные опорные конструкции здания.

Сверху же была площадка, более широкая, чем остальная конструкция, и, соответственно, поддерживаемая креплениями, чуть гудевшими на ветру. В полу, или потолке, если смотреть снизу, был прорезан люк, через который можно было пролезть наверх. Толкнув его от себя, я вылез наверх. И меня чуть не сдуло порывом налетевшего ветра. Здесь, примерно на высоте шестого или седьмого этажа, он чувствовался очень хорошо. Никаких преград ему, кроме натянутой мелкоячеистой сетки-рабицы, здесь не было.

Жутковато воя между ячейками, ветер всю свою силу обрушивал именно сюда, словно решив снести громоздкое и мешающее его свободному полету сооружение.

Сама площадка на смотровую походила очень мало, почти все свободное пространство занимали антенны, размещенные на небольшом возвышении, и подключенная к ним аппаратура.

Разглядеть город можно было, лишь только подойдя к самому краю.

Безопасности ради, здесь все было забрано рабицей до трех метров высоту, натянутой между тонких стальных прутов, равномерно покачивавшихся под порывами ветрами. Он дул прямо в лицо, поэтому я даже нацепил противопылевые очки, чтобы глаза не пересохли.

Вид открывался одновременно жуткий и величественный. Я до этого Рязань никогда сверху не видел, чтобы вот так, по крышам смотреть. Москву, скажем видел, да и Петербург видел. В Питере, помню, поднимался на смотровую вышку Казанского собора и вместе со всеми охал, глядя на позеленевшие от времени крыши и пытаясь углядеть знакомые очертания всемирно известных достопримечательностей. Сейчас, в самой Рязани уже исчез главный элемент панорамы – высокий шпиль и купола Рязанского