Психолог, как я посчитал, используя собственные скудные познания в этой науке, оказался очень образованным и компетентным в своей области человеком, но не всегда успевал сдерживать улыбку, доводя сержанта до очередного приступа бешенства. Солдаты же за его спиной, в недосягаемости взгляда сержанта хохотали едва ли не в открытую над очередными ляпами своего командира. С одной стороны, это даже можно было назвать кощунством по отношению к освобожденным, после пережитого к смеху не очень расположенным, но в тоже время у нас и так оставалось очень мало поводов для смеха.

- А тебе что здесь надо? – рявкнул сержант, выскакивая из-под стола, сжимая в руке ручку с таким видом, словно сворачивал кому-то шею.

- Здравия желаю, - приложил я руку к козырьку, - мне надо с одним из пленников поговорить, разрешите?

- Какого черта! – заорал на меня сержант, брызгая слюной, - Я вам что, дом свиданий? Или у тебя совсем голова с плеч слетела?!

С видом, словно успешно исполнил все свои обязанности, сержант плюхнулся обратно на свое место и снова принялся допрашивать освобожденных.

Вопросы резко слетали с языка, как торпеды, говоря о сильном нервном возбуждении человека.

- Да… наверное, я все же переборщил, - еле слышно протянул психолог, глядя сержанту в спину, а потом повернулся ко мне, - молодой человек, не обращайте на него внимания, сильное нервное потрясение. Так с кем вы хотели пообщаться?

- Девушка здесь должна быть, Лаванда ее зовут, - сказал я, все еще с опаской поглядывая на сержанта, демонстративно нас не замечавшего, - она меня тоже должна помнить, если с ней все в порядке. Спросить у нее надо кое-что.

- Так, - психолог перевернул несколько страничек своего блокнота и нашел нужную запись, - да, она уже проходила. Тяжелый случай, сочувствую.

Тяжелый посттравматический шок на фоне общего психического расстройства, глубокая депрессия… Ладно, вам эти слова все равно ничего не говорят.

Здесь вы ее не найдете, по моему настоянию ее переправили в стационар. Мы вообще туда всех раненных отправили. Не бойтесь, я вам объясню, как вы ее найти можете.

- Раненных? – неприятно удивился я, осмыслив неторопливую речь психолога.

- Вы даже не знали? – с сожалением в голосе сказал психолог, - я в этом не специалист, пуля попала в руку, надеюсь, ничего страшного не будет.

Больше боюсь, как бы это ее окончательно не погубило. Она ведь почти ребенок, а столько всего пережила, что не каждый взрослый выдержит.

Наверное, если вы на самом деле знакомый, вам даже полезно будет к ней сходить, поддержать ее. Ведь в нашем положении даже простые прогулки сделать не всегда получается. Что это за отдых, когда в каждый куст стволом автомата тыкаешь. Подождите, я вам направление сейчас накатаю, если будут спрашивать, сразу говорите, что Виктор Андреевич разрешил. И автомат лучше свой здесь оставьте. Наши патрульные пистолеты еще терпят, а вот на такие машинки реагируют, мягко сказать, агрессивно. Дескать, тут народа полно, а вы с такой бандурой шляетесь. У нас, кстати, уже был один случай, когда человек ни с того, ни с сего принялся по людям обоймы разряжать. Психика не выдержала. Хорошо хоть, патруль как раз рядом был, много народа не погубил.

Пока он все это мне рассказывал, вырвал из блокнота листок и начертил там несколько строк своим малопонятным почерком, закончив все размашистой росписью. Сержант, наблюдавший за совершением этого процесса, исподлобья на меня посмотрел и резко поинтересовался, не занят ли я сейчас на каком-нибудь посту, а то вместо свиданки угожу в карцер.

И лично он будет вполне счастлив свершением данного факта. Пришлось потратить еще несколько минут, уговаривая его, что ни на одном из постов я сейчас не поставлен, а смена моя, если она вообще будет, наступит только через четыре часа. В конце все кончилось тем, что мне пришлось сбегать за Кантемировым, в оперативном подчинении которого я находился и получить от нее еще одну расписку, что сейчас я вполне свободен и могу идти куда мне заблагорассудится, если только это не помешает выполнению моих непосредственных обязанностей. В исключения вошли только распитие алкогольных напитков и торговля запрещенными предметами. С немалой толикой удовольствия я сунул эту расписку сержанту под нос, отчего тот покраснел еще больше, но ничего больше не сказал. Взамен я получил направление от психолога и подробную инструкцию того, как мне добраться до госпиталя, куда Лаванду и определили.

Медленно мурлыкая под нос мелодию «Последний закат», я направился к лифту, сунув направление в нагрудный карман. Здесь лифта не было, надо было подняться в тот зал, мимо которого проехали в самом начале. И не обязательно по тоннелю, проложенному для машин, рядом, за одной из железных дверей, строители собрали небольшую лестницу, похожую на ту, какие до сих пор есть в домах сталинского периода. Покрытая пылью и паутиной, долгое время находившаяся в забытом состоянии, сейчас она все же сильно облегчала путь с одного уровня на другой. Это по тоннелю несколько десятков метров, а по лестнице всего пять пролетов, после чего попадаешь в небольшое помещение, используемое как мастерская для ремонта или замены поврежденных деталей. Сейчас там было пусто, только полупустые полки с инструментами и почти полностью разобранный остов

«Газели», стоящий на подпорках из кирпичей. Масло подтекало из снятого мотора, образовав на полу сильно пахнущую лужу ярких, радужных оттенков.

Шаги звонко отдавались на выложенном толстыми плитами полу, но стук быстро глушился долетавшими из соседнего зала звуками работающих моторов и грохотом выгружаемых коробок и мешков, в полупустом помещении в десятки раз усиливающихся эхом. Когда я вышел, там окзалось всего две машины еще не разгруженными. Процесс проходил медленно, поскольку работала всего одна бригада из девяти человек. На меня никто из них не обратил никакого внимания, да мне это и не нужно было.

Сам лифт, как не странно, находился в самом центре помещения, напоминая больше центральную опорную колонну. Возле дверей лифта дежурили два охранника с автоматами, откровенно скучавшими и болтавшими на отвлеченные темы. При виде меня они насторожились, один даже клацнул затвором и взял автомат наизготовку, когда понял, что я направляюсь именно к ним.

- Стоять! – велел он, когда я подошел ближе, - Кто такой!

- Снизу, из военных, - руки поднял во избежание ненужных крайностей, - у меня и разрешение есть, показать?

- Отбой тревоги, - махнул тот, что стоял с опущенным оружием, своему напарнику, - это свои. Парень, тебе зачем наверх.

Посмотрев, как второй опускает оружие, продолжая сверлить меня недоверчивым взглядом, я левой рукой достал и кармана направление от психолога.

- Здесь все написано, Виктор Андреевич разрешил, - все же добавил заветную фразу, которая, как обещали, должна мне помочь в продвижении по всему комплексу.

Охранник пробежал глазами бумажку и вернул мне.

- Все в порядке. Как добраться, знаешь?

- Уже объяснили, - сказал я, убирая бумажку обратно.

- Тогда отлично, - сказал охранник и открыл дверь лифта.

Как и весь комплекс, лифт отличался от привычных мне гражданских моделей. Никакой кнопки вызова здесь не было и в помине, он открывался специальным ключом, висевшем на поясе у охранника. Надо было вставить ключ в замочную скважину и трижды повернуть против часовой стрелки, только тогда дверь с тихим шипеньем отъезжала в сторону, открывая небольшую кабину с металлическими стенками, покрытыми патиной. В такой кабинке едва ли поместились бы разом три человека. Старая, она была даже не полностью закрытой. Зайдя внутрь, я с удивлением увидел, что внутренняя дверь была решетчатой и раскрывалась наподобие гармошки, как в старых советских фильмах. По бокам так же были решетки, через которые можно было увидеть старую, уже потрескавшуюся и с осыпавшейся штукатуркой стену, вдоль которой проложены толстые, с толстой резиновой изоляцией, провода, прижатые к стене металлическими скобами.