Вместо того, чтобы выпустить пистолет, как я рассчитывал, бригадир подался вперед, рассчитывая ударить меня в лицо, но я вовремя выставил локоть левой руки. Инерция движения понесла его дальше вперед, хотя препятствие он уже заметил, но сделать ничего не успел, ударившись зубами о мой сустав. Я коротко дернулся и ударил его еще раз, уже сильнее, а после возвратным движением ударил его по руке, заставив все же выпустить пистолет.
Тогда он левой рукой вцепился мне в горло, а освободившейся правой тут же ударил под ребра, метя в солнечное сплетение, но промахнувшись. Все равно у меня дыхание сперло, после удара, а вдохнуть новую порцию воздуха не получалось. Слабо представяя, что надо делать в подобных ситуациях, не нашел ничего лучше, кроме как пистолетной рукояткой ударить его снизу по руке, державшей горло. Отцепиться до конца не получилось, но хватка все же ослабла. Зато правой рукой он снова меня ударил, на этот раз точно в солнечное сплетение. Болью мне прожгло всю грудь, а из горла вырвался полупридушенный хрип. Мир мгновенно собрался в маленькую кучку вокруг моих глаз, тут же потерявших способность видеть. Я в слепую ударил пистолетом еще раз, целясь в локоть, и видно, попал, потому что рука, до того момента державшая горло, куда-то делась.
Способность видеть вернулась почти сразу же, черная пелена исчезла, как только снова вдохнул свежего воздуха. Только и свежим его можно было назвать отдаленно. Спертый в непроветриваемом помещении, где было несколько здоровых и давно не мывшихся мужиков, он потерял такое понятие как «свежесть», еще раньше, чем я сюда попал. Зато те жалкие остатки кислорода, что там еще находились, вернули меня в реальность. Как раз для того, чтобы разглядеть, как бригадира буквально месят ногами каратели, отпихнув меня в сторону, при этом ожесточенно матерясь и плюясь. Выплескивали на несчастного весь свой страх и злобу, собравшуюся в душе.
Я же, воспользовавшись тем, что из-за этого никто на меня не обращает должного внимания, быстро проверил трофейный пистолет. В обойме еще оставалось четыре патрона, а когда передернул затвор, то из ствола выскочил еще один, который так же быстро загнал обратно в магазин. Со щелчком вставив его обратно в оружие, передернул оружие и поставил на предохранитель. Никакой кобуры у меня не было, но пока можно было и в руках подержать. Хуже от этого точно не станет.
Когда нашел в себе достаточно сил для того, чтобы подойти к избиваемому, дело уже было законченною. Бригадир превратился в один кусок отбивной, в котором уже было даже трудно разглядеть отдельные черты. Ему успели даже череп проломить, из-за чего можно было не бояться, что воскреснет и решит поквитаться с теми, кто так неблагочинно сопроводил его в последний путь.
- Молодец, парень, - похлопал меня по плечу тот самый каратель, что заговорил со мной первым, - без тебя эта гнида еще пожила бы, может, даже кого из нормальных пацанов тяпнуть успела или даже подстрелить.
Я невзначай опустил взгляд на его ботинки, измазанные кровью, после этого стало противно даже просто с ним разговаривать. К виду крови уже успел привыкнуть, а вот к отношению других людей к убийству себе подобных так и не смог. Хотел просто обезоружить бригадира, не дать ему выстрелить в меня, но не убивать, тем более, так жестоко. Он и сам бы умер в течение часа. Может, выстрелил бы, но только в голову. Один единственный выстрел, не больше и не меньше. Ровно столько, сколько требуется, чтобы не дать человеку превратится в тупую и злобную тварь, непонятно кем и не понятно для чего оживленную. А вот так, только из-за того, что этот человек тебе не нравится… Такого я ни понять, ни принять не мог.
Каратель по-другому понял выражение отвращения на моем лице, приняв это на счет изуродованного тела. Усмехнувшись, потрепал меня по плечу, как маленького.
- Нормально все, не ссы, - сказал он, пнув ногой труп, - к крови тоже привыкать надо, даже к такой. Иные люди похуже всякого мертвяка будут.
Нутро у них такое.
- Это уж точно, - согласился я, пристально глядя на карателя. Тот, не до конца поняв, к кому именно относилось мое последнее высказывание, усмехнулся еще шире.
- Эй, Михалыч, а чего с пузырем делать будем? – спросил другой каратель, подходя к говорившему со мной, - наш водолаз ему пулю вписал как раз в дыхалку. Не вытянет пацан, как пить дать.
- Какой водолаз? – не понял я, развернувшись к лежавшему на полу раненному, тихо стонавшему и зажимавшему обеими руками сильно кровоточащую на груди рану. Кровь толчками вытекала между пальцев, заливая грязный камуфляж.
- Да тот самый, кого мы сейчас оприходовали, - бросил между делом
Михалыч, даже не поворачиваясь на мне, - ты, видать, даже не новичок, а так, седьмая вода на киселе, - усмехнувшись еще раз, он все же соизволил на меня посмотреть, - В тюрьме хоть раз сидел?
- Нет, - честно признался я, решив, что не стоит играться с подобными вещами. Вот поймают на какой-нибудь мелочи, а потом отделают как бригадира. Лучше сразу рассказать все, как на самом деле, - Даже близко не подходил.
- Ну ты даешь, - Михалыч удивился то ли всерьез, то ли издевался, - да как же ты вообще сюда попал? Ну, хоть нормальных людей знал? Или хоть представляешь, чем нормальный человек от обычного чмошника отличается?
Я неопределенно пожал плечами, что при желании можно было принять и за отрицание, и за согласие. Михалыча все же такой ответ устроил, но моя оценочная планка в его глазах все же резко упала, повиснув где-то чуть выше нуля.
- Водолаз, - он снова кивнул на лежащий у нас за спинами труп бригадира, - это не человек, а так, дрянь какая-то, которую никто и признавать не хочет. Его разве только нырять заставляют, когда сильно скучно становится. Понимаешь, куда нырять? Ведь в камере водоемов не то, чтобы очень много.
Я шумно втянул в себя спертый воздух и выпустил обратно. Куда именно могут заставить нырнуть, долго гадать не приходилось. Больше всего меня при этом бесило, с какой легкостью каратели делят людей на категории, каждый раз относя себя к самым высшим рангам, оставляя остальных болтаться где-то на дне. Они наверное, еще и до восстания зомби так оправдывали свои преступления. «Я человек, а они скот рабочий, которого везде много» - думает каждый из них, грабя, убивая или насилуя, кто как захочет. Конечно, ведь в его глазах они ему не ровня. Хорошо хоть, что все это не на самом деле и такую систему никто, кроме этих зеков, не воспринимает. И как-то с ними возиться, пытаться перевоспитывать, уже бессмысленно.
- Слушай, пацан, - снова обратился ко мне Михалыч, до того молча смотревший на мучения раненного, - ты хоть немного во всех этих разных докторских штучках разбираешься? А то я разве что шырнуться могу без посторонней помощи.
- Немного, - мои познания в области медицины были более чем скромными, но оказывать первую помощь я умел, даже достаточно неплохо. Когда мы проходили в институте очередной предмет, протяженностью в семестр, даже названия так и не сумел толком запомнить, в котором нам рассказывали какую-то ахинею про клизмы и перевязки. Зачем дипломированному историку уметь делать клизмы по принципу сообщающихся сосудов, я так и не смог понять, но зато нам неожиданно нагрянула другая головная боль. Именно в это время к нам нагрянула какая-то проверка из Москвы, с требованием показать, как население готово к чрезвычайным ситуациям, которые в наш опасный двадцатый век могут возникнуть даже на пустом месте.
Естественно, мой курс, как раз учивший столь подходящий предмет, организованно двинули на обучение в отряд санитарной дружины, которая, в теории, существовала в кардиологическом центре города, а на практике его собрали из студентов буквально в течение двух недель. Рассказывали не меньший бред, но и на практике заставили многое попробовать, особенно такие вещи как перевязки и искусственное дыхание. Я все это хватал с интересом и смутным ожиданием, что когда-нибудь мне это может пригодиться. Тогда, конечно, мы парадным бредом, заключенным в вытаскивании якобы раненных из якобы разбитого рейсового автобуса, сумевшего каким-то чудом самостоятельно добраться до дверей больницы, порадовали толстого кривоного дядьку, с невероятно важным видом наблюдавшего за всем этим. Только больше на практике применить полученные навыки мне не удавалось. Не хватало ни сил, ни времени.
