- Ага, понятно, - кивнул я головой, так же преданно глядя ему в глаза.
Татуированный посмотрел на меня так, словно только что услышал от меня рассказ об моем поедании собственной матери. Удивился, наверное, то я все же решил отвечать на его пространственные объяснения вполне конкретной задачи.
- Слышь, мелкий, - странно это было слышать от человека, который, несмотря на довольно мясистое телосложение и почти квадратные плечи, из которых сразу начиналась голова без всякого намека на шею, все же был почти на голову ниже меня, и произносил эту фразу, глядя снизу вверх.
Комментировать вслух я это не стал, поэтому татуированный продолжал как ни в чем не бывало, - ты тут из себя целку не строй, а то так далеко не уедем, сам потом жалеть будешь.
- Я из себя ничего не строю, - спокойно сказал ему, ответив ему не менее суровым взором, но не сумев пробить наглую самоуверенность бывшего зека, - просто скажите, что мне надо делать и чего делать не надо, без всяких обходов и игр.
- Смотри, - зек смотрел на меня с недоброй усмешкой, - цыпленок показал зубки. Ничего, мелкий, это тоже правильно. А то будешь как наш Славик, ублажать по первому требованию. Уверен, тебе это будет не по душе. Хотя, знаешь, и здесь найдутся четкие пацаны, которые почти всю свою жизнь провели на зонах, баб почти не видели, вот и мечтали о том, чтобы подогнали к ним в камеру мальчика покрасивей, как ты, например, – прочитав искренне отвращение на моем лице, зек заржал гнусным смехом, больше похожим на лай простуженной собаки.
Как раз в этот момент мы проходили мимо группки, собравшейся вокруг этого самого Славика. Усмехавшийся татуированный указал мне на него, предварительно ткнув локтем. Тощий мужичонка, почти лысый, обслуживал сразу двоих, стоя на коленях под одобрительные смешки только ожидавших очереди.
- Не, ты не думай, что тут только одни голубые собрались, - весело сказал зек, разглядывая мое лицо, на котором читалось желание как можно быстрее забыть все только что увиденное, - да и работы невпроворот, трофеев хватает. Только начальство намертво стоит на нежелании привозить баб с собой в казарму. А нашим мужикам если приспичит, то хоть на стенку лезь. Во и зачмыренных подставляют. Или таких как ты, больно гордых.
Просто так нагибают, чтобы дальше не строили из себя очень важных. Не любят у нас всех, кто себя выше пацанов считает. Распальцовка здесь уже рулит, как и зеленые. Все только с Республики кормятся, а мы к ней ближе всех, поэтому и сами устанавливаем, кто и как. Вот это тебе тоже запомнить надо. Кстати, твоя койка. Здесь раньше Холь был, да какая-то гнида ему в пасть заряд дроби всадила. Быль Холь, да сплыл, - и сам заржал над своей плоской шуткой.
Мы остановились около двухъярусной кровати, на верхней койке которой спал, выставив грязные ноги с черными ногтями из-под кровати здоровый мужик с чертами лица напоминающих о выходцах с Кавказа, а на нижней, на которую татуированный и показал, лежала обутая в ботинок нога. Владелец конечности сидел на соседней койке, сверля меня наглым взором, ожидая праведного возмущения и всевозможного шума.
- Уберите, пожалуйста, ногу, - вежливо попросил я, даже не рассчитывая, что он согласится исполнить мою просьбу. Татуированный чуть сдвинулся в сторону, оставив нас вдвоем и не мешая перестреливаться взглядами.
- Молоденький, - сказал положивший на мою койку ногу зек с непонятной интонацией, - значит, новенький. Откуда вы только беретесь?
- Сухой, - суровым голосом сказал татуированный, - ты можешь не лезть ко всем подряд. Парень только пришел, ему освоится надо, а ты сразу лезешь.
Может, он на деле покажет, что четкий пацан.
- Вась, - спокойно сказал Сухой, не сводя с меня взгляда и не убирая ноги с койки, - тебя сделали десятником потому что ты был шестеркой у
Танка, но от этого в людях ты лучше разбираться не стал. Это не пацан, а так, гниль. Из него и человек никогда не получится. До нас с тобой ему никогда не дорасти. Ты еще освоится ему надо… Сразу таких убивать надо, чтобы не плодились зря. Нарожают уродов, а потом удивляются, откуда только дураки берутся.
Я мог выносить оскорбления от полковника и даже от этого десятника, потому что представлял, зачем это делаю, но вот от каждого встречного глотать всяческие унижения не собирался, особенно когда их вот так кидают тебе в лицо, уверенные в собственном превосходстве. Не отводя взгляд одним ударом ноги сшиб его конечность со своей кровати, так резко, что успел еще раз пнуть его чуть выше ботинка, когда нога коснулась пола. Вскочив как ужаленный, зек бросился на меня с кулаками, но вместо этого натолкнулся на руку татуированного, схватившего его широкой пятерней за лицо и с силой бросившего обратно на кровать.
- Тебе сказано заткнуться, значит берешь и запихиваешь свой язык куда подальше, - зло рявкнул татуированный, больше разозленный не тем, что на меня попытались напасть, а тем, что не послушались его указа, - еще раз начнешь понты качать, мигом окажешься у параши, за всей казармой подмывать будешь.
- Ты че, мне угрожаешь? – рявкнул зек, снова попытавшись подняться, но в этот раз вместо руки его остановил ствол пистолета, выхваченный из кобуры и сейчас оказавшийся всего в нескольких сантиметрах от его лба.
Татуированный спокойно смотрел на Сухого сквозь мушку прицела, и даже я ни секунды не сомневался, стоит ему повести себя не так, пистолет выстрелит без всякого промедления, - Ради какого-то сопляка? Так получается?
- Получается, что ты очень много о себе думаешь, - четко выговорил татуированный, - если решаешь, будто можешь сам решать, что хочешь, и над тобой никого нет. Это не по понятиям и никому не понравится.
- Да ладно, в самом деле, - сразу пошел на попятную вчерашний зек, уткнувшись мордой в ствол пистолета и поняв, что его дело уже больше не проходит, - не надо же так серьезно ко всему относится. Мы уже не на зоне, да и ментов здесь нет, можно же чуть повеселиться. Не каждого новичка ведь так опекать будешь? Или решил заделаться в матери Терезы заделаться, грехи замаливать?
- Да плевал я на новеньких вместе взятых, - рявкнул татуированный, уводя пистолет, - ты должен следовать этой, как ее… - он затормозил, подбирая нужное слово, - субординации, что нам тут козлы из вояк поставили. И мне плевать, что она тебе не очень нравится. Зато меня совершенно устраивает.
- И хорошо, - согласился Сухой, одарив татуированного своей гаденькой улыбкой, - совершенно не стремлюсь облизывать козлов из Республики.
Оставляю это дело тебе, ты в нем и так достиг совершенства. Не буду мешать.
Василий весь помрачнел, но ничего не добавил, только убрал ствол обратно в кобуру и ушел, оставив меня одного с этими людьми. Я же, не долго думая, сел на свою койку, стерев отпечаток ботинка со своей простыни, удивительно чистой во всех остальных отношений. Ни один из моих соседей не разговаривал со мной больше, до этого момента. Сейчас они снова заскучали и, вполне возможно, решили за мой счет развлечься. «Пропиской» как я понимаю, назывались какие-то издевательства над новенькими, которыми они должны либо выслужиться перед остальными, либо окончательно опозориться и превратится в очередного изгоя, над которым все и дальше будут издеваться. Ни первый путь, ни второй меня совершенно не устраивали.
- Не буду, - буркнул я, не поворачивая головы, - переживу без такого счастья.
- Это что еще такое? – возмутился мой сосед, еще сильнее пихнув меня ногой, что я тоже оставил без внимания, - Так нельзя. Сильно борзый, да?
Думаешь, все тут можно, раз за тебя бригадир разок заступился? Только бригадир далеко, а я тут близко.
- Вот и тоже вали далеко, - предложил я, чувствуя, что отступать уже поздно.
- Слушай сюда, - перестав пинать меня ногой, зек поднялся и навис над моей койкой, - ты мне не нравишься. И не нравился с самого начала. Не советую меня злить и лучше сделай, что тебе сказано, пока хуже не стало.
Я смотрел ему в глаза и в душе понимал, что совершенно не чувствую страха перед этим человеком. Раньше, в прежней жизни, всегда побаивался таких людей, не способных принимать собственную жизнь без тюрьмы, живущих только тюремными правилами и от срока до срока. Они у меня всегда ассоциировались с чем-то темным и злобным, но глядя сейчас на этого человека, я видел лишь сломанную жизнь и ущербную душу, исподлобья смотрящую на мир с хорошо скрываемой завистью, которую почти было не разглядеть за накопленной злостью и жестокостью. В нем уже не осталось ничего светлого, он изуродован, наверное, еще до того, как в первый раз сел в тюрьму, а там это уродство приняло окончательную форму, дополненную тюремными привычками и стилем жизни. Мне, уже столько пережившему и привыкшему не только к виду крови, но и бессмысленного насилия, просто нечего было здесь бояться. Только какая-то часть души, еще сохранившее прежние привычки, чувствовала естественное отвращение, как к совершенно другой, непонятой и непринятой жизни. Он физически был сильнее меня, бесспорно, да и бойцом я не был Бог весть каким, но вот об одном он не знал. Когда тебя избивают несколько дней подряд, перестаешь бояться того, что тебя сейчас ударят по лицу, боль уже не ощущается так сильно и ярко. Наверное, мои палачи и сами не догадывались, что делают мне такое одолжение, хоть цена и была очень высока.
