Нет, пожалуй, ни одного человека старшего, да и среднего поколения, который бы не видел фильма, не знал песен, звучащих до сих пор, хотя картина снята более полувека назад.
Жизнь в кино непредсказуема. Бывает, что с первой роли приходит к актеру всенародное признание, а бывает, что хороший, талантливый актер играет роль за ролью, которые не дают ему возможности во всей полноте проявить талант, яркую индивидуальность. И вдруг, попав на свою роль, он раскрывается во всей многогранности таланта, неожиданно ярко и интересно, и с этой картины начинается его настоящая творческая жизнь.
Мне повезло, что меня пригласил сниматься Иван Александрович Пырьев. Пригласил на роль молодой героини в музыкальной комедии «Кубанские казаки».
Иван Александрович Пырьев — легенда советского кино. О нем рассказывали самые невероятные истории, вокруг его имени было много слухов, споров и скандалов.
Но каждая его картина становилась событием. Его фильмы смотрела вся страна. И вся страна пела песни, прозвучавшие с экрана, их любили и знали наизусть.
Иван Александрович остро чувствовал время. Он точно знал, чего ждет зритель. И его картины были нужны, они помогали людям мечтать, пережить свои личные страдания. Он был народным режиссером.
В то время я только что с отличием закончила институт и меня пригласили работать в Театр киноактера. Однажды появилось объявление о том, что Иван Александрович Пырьев будет читать новый сценарий — музыкальной комедии «Веселая ярмарка».
Тогда Театр киноактера был популярен в Москве. На его сцене ставили спектакли известные режиссеры. На афишах театра были имена чуть ли не всех звезд советского кино: они играли в спектаклях, когда не снимались в кино.
В театре был актерский отдел, как бы творческий штаб. Актер мог прийти, взять сценарий, почитать, сделать заявку, и тогда режиссер обязан был провести его пробы. Это не означало, что актер непременно попадет на роль. Но его обязаны были пробовать, и это была хорошая творческая практика.
Мы не только играли в спектаклях. Мы занимались художественным словом, гимнастикой, пением, чтобы быть в постоянном творческом тренаже. Это была своеобразная лаборатория, крайне важная и нужная для киноактеров.
И еще одно важное обстоятельство. Театр киноактера помогал творческим людям остаться «на плаву», не бросал их, как в наше время, на произвол судьбы, а часто в бездну нищеты. Каждый, причисленный к театру, получал половину той зарплаты, которая ему была положена, а еще зарабатывал на концертах, которые собирали тысячи зрителей на стадионах или в Дворцах спорта. Программа «Товарищ кино» была популярна по всей огромной стране.
Я, конечно же, пошла на читку сценария «Веселая ярмарка». Тогда я носила кроличью шубку, белый платок, который завязывала узлом спереди. И в раздевалке столкнулась с Иваном Александровичем Пырьевым. Я не думаю, чтобы он знал меня, я всего‑то снялась в маленькой роли тетки Марины в герасимовской «Молодой гвардии». Но он внимательно посмотрел на меня и сказал со значением:
— Здравствуйте, — и быстро прошел в зал.
В театре все уже знали, что наш учитель Герасимов посоветовал Пырьеву своих учениц — моих подруг. Они были кандидатами на роли. Вижу, они волнуются. Вроде бы они должны сниматься, их ведь рекомендовал сам Герасимов. Сидят в первом ряду, слушают…
Поскольку меня никто не рекомендовал, я слушала все с интересом, но без особого волнения. Надо сказать, что Сергей Аполлинариевич Герасимов написал в моей характеристике по окончании института: «Лучко — тургеневская героиня, ей надлежит играть лирические классические роли». Мне даже в голову не приходило, что я смогу сыграть молодую колхозницу Дашу Шелест в «Веселой ярмарке».
Пырьев был великолепным актером и читал сценарий так, что зал хохотал, порой просто стонал от смеха. И потому, когда чтение закончилось, Пырьеву долго аплодировали, а каждый про себя наверняка думал: хорошо бы попасть в картину.
Прошло несколько дней, и вдруг меня, в числе других молодых актрис, приглашают на фотопробу. Я была уверена, что героинь будут играть те, кого рекомендовал учитель, мой же удел — массовка. А сниматься в массовке, быть членом звена одной из героинь, я твердо это для себя решила, — не буду. Не буду, и всё. Я вырежу несуществующий аппендицит, но не пойду. Сказала в актерском отделе, что я плохо себя чувствую… А меня стали уговаривать:
— Клара, ты должна прийти попробоваться, а дальше — как пойдет… Таковы правила.
Я нехотя пришла на студию. Уже до меня пробовались многие молодые актрисы. Всем заплели косы, одели в яркие кофты, юбки, которые в ту пору носили молодые девушки на Кубани. А когда я пришла, уже и костюмы все разобрали. Гримерша сказала, что положено две косы, а у нее осталась только одна.
— Ну какая разница, — говорю я. — Я платочек сверху повяжу, и не будет видно, есть у меня коса или нет.
Вдруг в гримерную входит ассистент режиссера Арто и говорит:
— Лучко — к Пырьеву… Пойдемте.
Меня привели к Пырьеву. Он посмотрел на меня и обратился к Арто:
— Надо орденочки ей какие‑то надеть. — И тут же мне: — А ну‑ка сними платок…
Я снимаю.
— Что это такое? Почему у тебя одна коса? Что за небрежность?
— Иван Александрович, — робко говорю я, — никто не виноват. Другой косы у гримеров не было. Ну какая разница… Я платок повязала…
— Нет — нет. Тебе надо две косы…
Арто получил нагоняй. Гримерша тоже.
— Из‑за тебя нам попало, — сказали они с обидой.
Но я‑то при чем…
Арто повел меня в фотоцех. Фотограф командует:
— Смотри вправо, голову влево, повернись сюда…
И вот я сижу в такой позе — с кривой шеей, с куда‑то заведенными глазами, а в это время открывается дверь и стремительно входит Пырьев.
— Ты чего так сидишь?
Схватил меня за голову, резко повернул. И фотографу:
— Ты вот так ее снимай. Мне просто надо снять. Просто… Понял?
Я думаю: Боже мой, действительно он такой, как о нем говорят. Если вдруг меня утвердят, то как я буду сниматься у него? Нет, я не смогу. Я крика и грубого отношения никогда не терпела.
Прошло какое‑то время, и я узнаю, что у меня будут кинопробы на роль молодой героини Даши Шелест.
Перед пробами Иван Александрович сказал мне:
— Я хочу, чтобы снимались ты и Владлен Давыдов. Он жениха твоего будет играть. Должна быть красивая идеальная пара. Я буду вас снимать, но вы будете пробоваться наравне со всеми.
Через несколько дней на студии я встретила Довженко.
— Девушка, — сказал он, — только что закончился художественный совет. Вас утвердили. Поздравляю и желаю успеха. Вы будете много и успешно сниматься в кино.
Сказать, что мне было очень приятно, значит, ничего не сказать. Я была счастлива.
Я никогда не забуду коридора студии «Мосфильм». Иду со съемки, и навстречу мне Александр Петрович Довженко. Выдающийся кинорежиссер. Очень красивый человек. Грива седых волос, зеленая шляпа, в руке палка. Он проходит мимо меня и вдруг поворачивается и говорит:
— Девушка, мне нужно ваше лицо.
Я растерялась. Только и смогла пролепетать:
— Пожалуйста.
— Я снимаю картину «Мичурин». Для вас у меня нет роли, но мы будем снимать сцену, очень важную, когда академик Пашкевич произносит речь перед студентами на встрече Нового года. И мне нужен только один ваш крупный план.
— Я сейчас разгримируюсь и приду, — ответила я.
Через некоторое время прихожу в павильон и чувствую: что‑то случилось. Довженко лежит на диване, пахнет какими- то лекарствами, над ним склонился студийный врач. Оказывается, у Довженко был сердечный приступ. Только что уехала «скорая помощь». Я подумала: съемки не будет. Повернулась, чтобы никого не беспокоить и тихо уйти. А он заметил меня и говорит:
— Девушка, подождите! Съемка будет. Обязательно будет. Подойдите ко мне.
Я подошла. Он усадил меня рядом и начал читать монолог:
— Последняя минута девятнадцатого века. Вижу миллионы человеческих глаз, устремленных в грядущее столетие, двадцатый век! Что принесет он науке? Человечеству?..
