Быстро открываю дверцу, бегу через дорогу. Купила помаду и, чтобы не задерживать Николая Афанасьевича, бегом обратно.

И вдруг вижу: он стоит у машины совершенно белый, лицо перекошено, что‑то кричит. Я ничего не могу разобрать.

Остановилась так же резко, как бежала. А в это время на меня мчался автомобиль. Шофер не ожидал, что я остановлюсь, и резко затормозил. Я рывком в сторону — к нашей машине.

И тут Николай Афанасьевич стал кричать на меня. Как он кричал!.. Я не могла понять, в чем дело.

А оказывается, у него была когда‑то жена, известная спортсменка. Они прожили вместе меньше года. И вот так же он ехал на съемку, она была с ним и упросила остановиться. Перебежала через дорогу, чтобы купить… губную помаду. На обратном пути какая‑то машина сбила ее. Она умерла у него на руках.

Когда Крючков увидел, что я бегу через дорогу, что на меня мчится автомобиль, он, видимо, настолько ярко вспомнил гибель жены, что готов был… ну, не знаю… готов был меня убить…

Через несколько лет после этого случая я снова встретилась с Крючковым в картине «Гнезда». Главные роли играли он и Лидия Николаевна Смирнова.

По сценарию они были мужем и женой. У них были дети. Потом он от нее ушел к продавщице Нюрке, которая торговала бочковым пивом. Эту роль играла я.

Нюрка родила ему двух ребятишек. Но и с прежней женой он не разводился, и на мне не женился. Понимал все‑таки, что ошибся, хотел вернуться в семью.

Помню, снимали сцену, когда Нюрка, то есть я, возвращается домой поздно вечером из ресторана. Пьяненькая, снимает туфли, пробирается тихонько, чтоб его не разбудить. А он не спит. Сидит злой, заросший щетиной.

— Где ты была?

— Какая тебе разница, где я была. Была и была…

Он кричит:

— Вон дети некормленые, а ты где‑то шляешься.

— А чего ты распетушился, может, это дети не твои…

Глаза его налились кровью:

— Как?!

И заносит огромный кулачище, чтоб меня ударить. Но какая продавщица пивом будет ждать, пока ее ударят! Я должна развернуться и со всей силой врезать ему.

Вот такая сцена. Доходим мы до кульминации сцены, а я не могу ударить. Замахиваюсь, а ударить не могу.

Режиссер остановил съемку:

— Давайте‑ка еще порепетируем.

Репетируем вновь и… Не могу ударить, и всё.

— Николай Афанасьевич, — говорю я. — Извините, но не могу вас ударить.

— Как это ты не можешь… Это же не ты бьешь, а Нюрка. Ну‑ка давай…

— Нет, не могу.

— Если ты в этот раз меня не ударишь, так я тебя так ударю!

И с такой злостью и ненавистью занес надо мной кулак, что я совершенно непроизвольно развернулась и влепила ему…

— Ну молодец! — рассмеялся Крючков. — Правда, я не ожидал, что у тебя такая тяжелая рука…

Таких великих актеров, кумиров экрана, как Николай Афанасьевич Крючков, у нас немного. У него не то что популярность была — это слово к Крючкову даже не подходило, — он был всеобщим любимцем. Крючков выходил из кинотеатра — и толпа стонала от восторга. Он привык к тому, что его радостно встречали, что, когда он появлялся на сцене, аплодировал весь зал. Он привык к тому, что о нем пишут в газетах, ему предлагают роль за ролью, одна лучше другой. Его картины зрители смотрели по нескольку раз.

Но в жизни был простым, скромным, обаятельным человеком. Он обладал каким‑то особым секретом — близко к себе не подпускать эту славу, не разрешал себе в ней раствориться. Как посмотришь бывало, думаешь: парень с Трехгорки, парень из нашего города.

Незадолго до смерти Крючков снялся в картине «Горожане». Это был фильм о таксистах, которые называли его Батей. И когда Николая Афанасьевича хоронили, огромная колонна такси провожала его до кладбища. Над Москвой тревожно гудели клаксоны.

Так шоферы отдали дань уважения своему Бате, великому русскому актеру.

Я удивилась, когда получила приглашение на студию «Беларусьфильм» сняться в «Красных листьях». Приглашение пришло от знаменитого режиссера Владимира Владимировича Корш — Саблина. Еще до войны он снял картину, которую знает каждый, «Моя любовь», главную роль в ней играла Лидия Смирнова.

Меня Корш — Саблин пригласил на роль героини Стаей. Это была мелодрама, основанная на реальных исторических фактах. Действие происходило в Польше. У героини несчастье: ее жених, известный революционер, попал в тюрьму, ему грозит смертная казнь…

Была в сценарии и другая яркая роль — Ядвиги, певички из кабаре.

Когда я прочитала сценарий, мне очень понравилась роль Ядвиги. Подобного я еще никогда не играла, но было ясно, что Корш — Саблин в этой роли меня не представляет.

Незадолго перед этим я снималась на «Ленфильме» в картинах «Рядом с нами» и «В твоих руках жизнь». Мои героини — простые женщины, но с очень драматическими судьбами. Эти две картины я проплакала. Чуть ли не в каждом кадре что‑то случалось…

И в «Красных листьях» в роли Стаей мне опять предстояли острые переживания. Ну, думаю, нет, третий год плакать в кино я не могу, у меня сил для этого нет.

И я предложила Корш — Саблину, чтобы он меня попробовал на роль Ядвиги.

— Да вы что, Клара, — удивился режиссер, — это не ваша роль. Эту роль будет играть актриса из оперетты.

— Но я Стаею не могу играть. Подобное я уже играла. Мне вряд ли удастся создать какой‑то другой характер, и будет лишь повторение пройденного. Ну попробуйте, поскольку я уже здесь, в Минске. Не получится так не получится.

Корш — Саблин согласился.

Мы придумали удачный грим, подыскали вечернее эстрадное платье. Из Моих длинных волос удалось соорудить красивую прическу. Нашли песню. Сцену снимали в ресторане. Я ходила между столиками и пела… Садилась к кому‑то на колени, кому‑то улыбалась, наклонялась к одному, другому…

Корш — Саблин был удивлен:

— Ну всё… Я утверждаю вас. Вы меня убедили.

Натурные съемки проходили в Вильнюсе, а декорации были построены в павильонах ленинградской студии.

Уже в Ленинграде я узнала, что в картине будет сниматься Михаил Жаров и у меня с ним будет несколько сцен.

С Михаилом Ивановичем мы жили в одном доме. Я его часто встречала. Мы здоровались. Иногда разговаривали. У него была молодая жена, две дочки. Их тоже я знала. Но одно дело — соседство по дому, а другое — партнерство на съемках. В фильме была даже такая сцена, когда я в ресторане садилась Жарову на колени.

Михаил Иванович был простым, обаятельным человеком. Он умел на съемочной площадке создать такую обстановку, что я чувствовала себя уверенно и легко. Он был актером от Бога, величайшим профессионалом. К тому же, как никто другой, он имел огромный опыт в кино. Кого он только не играл!

Ведь очень важно, кто твой партнер, как он на тебя смотрит, как помогает тебе сыграть ту или иную сцену. Бывают такие партнеры, для которых важно, чтобы его снимали, а когда снимают актрису, ему все равно. Жаров другой — настоящий партнер на площадке.

У Михаила Ивановича был счастливый характер. Со всеми он умел найти контакт: с режиссером, оператором, с ассистентами, с актерами. Я благодарна ему за помощь, за уроки мастерства, за его умение создавать праздник на съемке, за веру в свои силы.

Фильм имел большой успех. Но некоторые зрители, увидев меня в роли певички из кабаре, были огорчены. Один из строгих зрителей, который откликался на каждый мой фильм, написал, что всегда считал меня серьезной и вдумчивой актрисой. «А как же вас теперь понимать?» — спрашивал он после картины «Красные листья».

Я исполняла в ресторане песню «Белая, несмелая ромашка полевая…». На самом деле пела ее Эдита Пьеха. У нее тогда был необычный польский акцент, и нам это было нужно, потому что действие происходило в Польше. Этот акцент и блестящее исполнение песни очень украсили мою роль.

Эдита приехала на запись вместе с Александром Броневицким. Репетировали долго: он говорил Эдите, что надо подчеркнуть, как выделить то или иное слово. А я сидела и слушала. Они тогда работали в ансамбле «Дружба», самом, пожалуй, популярном в те времена.