В Корпусном саду я увидела драку — это выясняли отношения мои защитники.
А того мальчика, что писал кровью по стеклу, звали Аркадий. Он был сыном сапожника и жил возле нас.
Однажды на гастроли в Полтаву приехал театр, и двое актеров — муж и жена — сняли у нас комнату. Папа с мамой работали в районах, они редко бывали дома. Я росла замкнутой девочкой. Много читала и даже вела дневник.
Помню, как в полуподвале под нами жила большая семья. Они часто устраивали вечеринки: пели, танцевали. Мне становилось грустно оттого, что люди собираются, веселятся, а у меня даже никогда не было елки и не отмечали мой день рождения. Тогда я записала в дневнике: «А внизу веселятся и поют. Эх, жизнь!» Мне, наверное, было лет двенадцать.
Актеры, которые жили у нас в доме, часто брали меня с собой в театр. Они беседовали со мной, расспрашивали, как я учусь, что читаю. Однажды они спросили у бабушки: может, она отпустит меня к ним? У них не было детей. Бабушка страшно испугалась: она боялась, что актеры меня украдут, — и в день Ц их отъезда закрыла меня в комнате.
Как‑то раз я забыла учебник в школе и вернулась за ним. А во второй смене в нашем классе занимались десятиклассники. За моей партой сидел очень красивый мальчик. Ну просто принц из сказки. Я растерялась, стою и смотрю на него. А он смеется:
— Ты, что ли, учебник забыла?
Я схватила учебник и бежать. Потом обо всем рассказала своей подруге Жене.
У нас в Корпусном саду стояла парашютная вышка. Мы с моей подругой Женей гуляли возле нее. И вдруг увидели того сказочного принца. Его звали Слава. Я тут же решила, что прыгну с вышки, пусть заметит меня.
Очень страшно было подниматься. Лестница крепилась почти вертикально. Наконец я добралась до площадки, глянула вниз. Все люди были такие маленькие, а Слава стоял ко мне спиной и разговаривал с ребятами.
Прыгать не было смысла. Но спуститься вниз по отвесной лестнице было еще страшнее.
Я заплатила 20 копеек, надела парашют и, закрыв глаза, прыгнула. Думаю, что Слава видел, как я прыгаю, но нарочно отвернулся.
Через несколько лет я встретила принца в Москве. Он был в военной форме, слушатель академии. Он узнал меня и спросил:
— Что ты тут делаешь?
— Учусь, — прошептала я.
— Ну — ну, учись, — сказал он небрежно и ушел.
Прошло много лет. Я снималась у Татьяны Лиозновой в фильме «Карнавал». Нужно было для картины найти мне сына- пятиклассника. Пришло много мам и бабушек с детьми.
Вдруг ко мне подошла одна женщина.
— Для вас отобрали моего внука. Я жена Славы из Полтавы.
Вот так внук «принца» моего детства играл моего сына.
Прошло еще какое‑то время. Я еду в Киев на съемку. У входа в вагон стоят какие‑то люди. И один из них, толстый, с одутловатым лицом, говорит другому:
— Это известная актриса, мы оба из Полтавы. Знаете, мой внук играл ее сына в кино… Клара Степановна, — обратился он ко мне, — познакомьтесь — это министр…
Мне, признаться, больно было на него смотреть, как будто у красивого павлина выщипали все перья, а он все еще хорохорится. Один «принц» был в моем детстве. И вот такой грустный финал.
В школе я занималась в драмкружке. И еще очень любила ходить в кино. Мне очень нравились Марк Бернес, Павел Кадочников, Любовь Орлова, Зоя Федорова, Тамара Макарова.
Фильм «Подвиг разведчика» я смотрела много раз. Вот Кадочников открывает сейф в кабинете немецкого генерала. Срабатывает сигнализация, бегут фашисты, сейчас его схватят. Сердце у меня замирает. Я сижу на дневном сеансе в полупустом зале и смотрю картину в десятый раз. Я знаю, все будет хорошо, и все равно мне страшно…
Прошло несколько лет. Я студентка ВГИКа, иду по коридору студии имени Горького. Навстречу Кадочников. Живой Кадочников! Мне показалось, что у меня сердце останавливается. Я прислонилась к стенке, а он прошел мимо, оживленно разговаривая со своими спутницами. И я поняла, что закончилась пора наивной, провинциальной восторженной девушки и я вступила на порог другой, прекрасной, но неизвестной мне жизни — жизни актрисы…
Помню, как в Полтаву с концертами приехали Любовь Орлова и Григорий Александров.
Билеты раскупили в один день, и я с трудом попала на дневной концерт. Уроки в школе, конечно, я пропустила.
Сначала выступал Григорий Васильевич. Он стоял на трибуне и что‑то рассказывал. Я не очень понимала, о чем он говорит, я просто его разглядывала, и он показался мне умным и красивым.
Во втором отделении пела Любовь Петровна. Она была в вечернем платье. Выглядела замечательно!
Когда окончился концерт, я побежала к служебному входу, чтобы разглядеть ее поближе. Там уже собралась огромная толпа.
Вышла Любовь Петровна, и раздались аплодисменты. Она улыбнулась в ответ.
Потом мы пошли за ней на расстоянии. Нам было интересно, куда же она пойдет.
Вдруг Любовь Петровна остановилась и повернулась ко мне. Наши глаза встретились. И она у меня спросила:
— Девочка, где у вас букинистический магазин?
А я никогда не слышала о таком магазине, вообще не знала, что такое «букинистический», и растерялась. Любовь Петровна все поняла и улыбнулась:
— Ну там, где старые книги продают.
У нас в кинотеатре висели портреты известных актеров, а Орлова была снята в профиль. После этой встречи я всегда подходила к ее портрету, изучала его и думала: почему она у меня спросила об этом магазине, как его там?.. Ведь там же были и другие? И становилось радостно на душе.
Почему‑то мне казалось, что я похожа на Тамару Макарову. Я все ее роли знала наизусть. «Комсомольск», «Семеро смелых», «Учитель». Какие у нее глаза! Синие — синие!
Всматриваясь в зеркало, я с сожалением отмечала, что у меня обыкновенные карие глаза. И в моем лице нет ничего общего с ней. Но все равно я на нее похожа!
Когда дома никого не было, я надевала мамины туфли на высоком каблуке, нагревала большой гвоздь на плите и пыталась сделать завивку как у Макаровой. Просто на горячий гвоздь накручивала волосы.
Теперь, когда в памяти всплывает мое детство, я думаю: какое же это было прекрасное время! Каждый день я делала для себя новые открытия, а мир был безоблачным и прекрасным.
Во время войны, когда немцы подходили к Полтаве, наша семья эвакуировалась в Казахстан, в город Джамбул.
Я пошла учиться в русскую школу. С русским языком у меня были сложности. Я доказываю теорему и говорю «припустим». А все в классе смеются, потому что это по — украински, а по — русски надо сказать «допустим».
Или рассказываю девочкам, что я стирала платье, а оно «подбежало». Они не понимают. Тогда я говорю «подскочило», а оказывается, платье «село».
Папа ушел на фронт, и я жила с мамой и бабой Килей. Как- то на семейном совете было решено продать папин костюм и купить овцу с курдюком. Мама пошла на базар покупать овцу, а мы с бабой Килей остались ждать ее дома. И вот мы увидели, как мама ведет на веревке тощую, лохматую овцу.
— А где же курдюк? — закричали мы.
Мама сказала, что он вырастет потом. Надо только очень хорошо кормить овцу. Но сколько мы ни кормили ее, курдюк так и не вырос. Зато овца давала ежедневно три пиалы молока.
По субботам в нашей школе устраивали танцы. У меня была подруга Надя. Она часто приходила на танцы со своим соседом, симпатичным парнем, который только что выписался из госпиталя. Он был ранен в руку. После танцев они провожали меня домой, и он всегда как‑то странно смотрел на меня. Звали его Юра.
Я заканчивала десятый класс, и мне нужно было решить, что же делать дальше. Очень хотелось стать актрисой, но как? Где учиться?
Однажды я прочитала в газете, что Сергей Аполлинариевич Герасимов набирает актерский курс в Алма — Ате. Я сразу же решила попробовать поступить во ВГИК. Никому ничего не сказав, написала письмо в приемную комиссию. Вскоре получила правила приема на актерский факультет и стала готовиться к экзаменам.
Выучила басню, монолог, отрывок из романа Тургенева «Отцы и дети» и главу из поэмы Маргариты Алигер «Зоя». Это была моя любимая поэма. Перед сном я всегда повторяла слова, которые особенно мне нравились: «Девочка неслышными шагами, босиком в бессмертие идет».
