Однако одиночество в нас самих, где бы мы ни были и что бы ни делали.
Изредка я видела на скамейке Михаила Ивановича Жарова. Он был тяжело болен, подолгу лежал в клинике и когда выходил из больницы, то уезжал на дачу. Но иногда я видела его — похудевшего, постаревшего.
Я присаживалась рядом. Он интересовался, что нового в кино, где я снимаюсь, мы вспоминали, как вместе играли в «Красных листьях». Он и в жизни оставался простым, добрым человеком, сохранившим до последнего дня чувство юмора.
Потом его не стало. Прощание с Михаилом Ивановичем Жаровым было в Малом театре. Там собрался весь актерский цвет Москвы. А когда мы вышли из театра после панихиды, то оказалось, что вся площадь заполнена народом. Люди стояли в скорбном молчании и ждали, пока вынесут гроб, чтобы попрощаться с любимым актером.
Часто сидела на скамейке перед домом и Фаина Георгиевна Раневская. Она была одинока. К ней приехала сестра из Парижа, они не виделись много — много лет. И сестра была страшно удивлена: как же так, у Раневской нет своего дома, нет дачи, нет машины. Она думала, что приедет к богатой сестре, знаменитой на всю страну, а у Фаины Георгиевны была небольшая двухкомнатная квартира. Они оказались чужими, не понимали друг друга, и Фаина Георгиевна под любым предлогом уходила из дома.
Бывало, увидев кого‑нибудь из актеров, она сразу встанет со скамейки, подойдет и возьмет под руку:
— Я вам расскажу случай, который был со мной в жизни.
Или:
— Я сейчас вспоминала свою роль в старом спектакле. Оказывается, я совершенно неправильно ее играла. Если бы я играла теперь, то играла бы по — другому.
Раневская, о которой ходили легенды, страдала от одиночества.
Она была остроумной, просто так ничего не говорила. Рассказывали, что в годы войны, когда эвакуировали театр в Среднюю Азию, она вышла на перрон и громко произнесла:
— Да, это очень средняя Азия…
Эту крылатую фразу помнили многие годы. Яркая, талантливая, единственная и неповторимая Фаина Георгиевна!
Как‑то пожаловалась мне, что у нее больная печень, а она боится врачей и не знает, к кому обратиться. У меня был знакомый профессор, знаменитый медик. Я с ним договорилась и повезла к нему в клинику Фаину Георгиевну.
— Кларочка, — спрашивает она, — как вы думаете, ничего, что я надела черное белье? Это не будет смущать вашего профессора? Для меня мучение, когда меня осматривает врач — мужчина.
Все у нее было не так, как у всех, все было по — своему, все было оригинально. Выдающаяся актриса… В театре ей поклонялись, публика ее обожала, многие мечтали с ней подружиться, но в жизни она была одна — одинешенька. Она сидела на скамейке у высотного дома и ждала кого‑нибудь, чтобы просто поговорить…
В нашем доме жил Владимир Канделаки, обаятельный и веселый человек. Как‑то он предложил нам поехать отдыхать в Прибалтику. А там как назло на две недели зарядил дождь. Каждое утро Канделаки выходил на балкон дома отдыха и говорил:
— Наконец‑то погода проясняется…
Но дождь продолжался. Отдыхающие купались под дождем, гуляли под дождем и под дождем уехали. Потом, часто встречаясь возле дома, я говорила:
— Володя, настало время поехать в Прибалтику. Наконец- то погода проясняется…
Мы смеялись, вспоминая те далекие дни…
Когда в дом вселялся новый жилец, весть об этом расходилась мгновенно по всем корпусам. По большей части квартиры в высотке получали те, кто много сделал для культуры. Они писали книги, сочиняли музыку или готовились к новым ролям в более подходящих условиях, чем прежде.
В нашем доме поселились Галина Сергеевна Уланова, Людмила Георгиевна Зыкина, Роман Кармен, Андрей Вознесенский и Евгений Евтушенко. Зимними вечерами Евтушенко любил кататься на коньках, и тогда во дворе заливали каток. Когда к мужу приезжали в гости сибиряки, корреспонденты «Известий», Евтушенко приходил к нам. Он любил грузинское вино и однажды, зная, что у нас есть только крепкие напитки, побежал домой и вернулся с корзинкой бутылок «Киндзмараули». Помню, как он сказал: «В будущих энциклопедиях напишут, что Евтушенко в молодости баловался стихами, но главное — это его романы».
В нашем подъезде жила и легендарная Наталия Ильинична Сац. Она создала уникальный Детский музыкальный театр в Москве, добилась у Косыгина золота для птицы на шпиле. Театр был известен во всем мире. Она всегда была полна планов, вечно о чем‑то хлопотала — но только для театра. Если я приезжала поздно и встречала ее у подъезда, мы входили в лифт, доезжали до моего этажа, она выходила, продолжая разговор, потом после некоторых уговоров заходила в гости, и нужно было еще два — три часа, чтобы обсудить все новости.
Восьмидесятилетие Наталии Ильиничны праздновала вся Москва. Мы с мужем получили приглашение и даже немного волновались за нее. В зале Детского музыкального театра собрались самые известные режиссеры, актеры, драматурги, критики.
Дали занавес, зазвучала музыка.
Из самого дальнего угла кулис появилась женщина в длинном, открытом зеленом платье. Зал замер. Кто это? И когда она медленно вышла на авансцену и остановилась — все встали. Это была Наталья Ильинична. Помолодевшая, величественная и красивая!
А на следующий год в день рождения Наталии Ильиничны мы ужинали в ее квартире. За столом она сказала:
— Не думайте о цифрах, если поменять единицу и восьмерку местами, мне 18…
Она прожила большую и яркую жизнь, в которой были не только успех, но и трагические годы. Ничто не сломило ее духа, ее молодого азарта. И еще: она была внимательной к тем, кто ее окружал.
Недавно, разбирая бумаги, я нашла красочную открытку, датированную августом 1985 года. Тогда в моей судьбе произошло важное событие — мне присвоили звание народной артистки СССР. Наталия Ильинична лежала в Центральной клинической больнице.
«С днем рождения народной артистки СССР поздравляет ее находящаяся на вылечивании тоже одна из народных СССР.
Кларочка, дорогая, любимая, талантливая, красивая! Как я рада награде, которую Вы заслужили по праву подлинной народности, простоте и чистоте в общении со всеми, кому удается общаться с Вами. «Клара — хороший парень», — сказал один из почитаемых мною искусствоведов и человековедов тоже, он же — Дмитрий Федорович.
Горжусь, что вы всегда «поблизости», в той же «избушке», что и я, наша дорогая звездочка, удивительная Вы! Увидишь мельком у входа в парадное (мы обе не ходим, а бегаем) — и словно лучик в сердце.
Нат. Сац».
Время шло, кто‑то уходил из жизни, приезжали новые жильцы. Маленькие дети вырастали, у них появлялись дети, а затем и внуки. И наступило время, когда люди, ранее очень известные, стали жить скудно. Плата квартирная высока, пенсии маленькие. Стали продавать квартиры новым русским или переезжать на дачу, чтобы свою квартиру сдать в аренду. Состав жильцов дома поменялся.
Подкатывает к дому шикарная иномарка, из «мерседеса» выходит маленький плотный человек, его окружают четыре телохранителя и провожают до дверей квартиры. Спускаются, а там уже стоит кавалькада машин и крепкие ребята сопровождают других жильцов… Стенки в купленных квартирах выбиваются, нередко и несущие, но, тем не менее, разрешения исправно получаются. Кто‑то выносит мешки со штукатуркой, кто‑то загружает новые материалы. Просыпаешься утром от стука отбойных молотков, визга электродрелей. Это новые жильцы перепланируют квартиры. Их не устраивает расположение комнат. Они всё переделывают. У нас в доме идет постоянный евроремонт.
У меня в квартире, как всегда неожиданно, краны, трубы в ванной пришли в негодность. Я вызывала сантехника. И так получилось, что почти всегда приходил один и тот же очень симпатичный, веселый парень. Когда он кончал работу, я платила ему и наливала рюмочку водки.
И вот как‑то вечером, это было в разгар «перестройки», я возвращаюсь усталая после концерта домой и встречаю возле дома сантехника.
Он отозвал меня в сторону и говорит:
— Я, как честный человек, хочу вам сказать заранее, что если так дело пойдет дальше с этой перестройкой, то мы, наверное, придем в этот дом и заставим жильцов поделиться с нами их богатством. И я вас предупреждаю, что приду к вам.
