— Так что вас привело ко мне?

Я рассказала о сценарии, о том, что кто‑то тормозит начало работы. Имена не называла, да все тонкости мне и не были известны.

— Дайте мне несколько дней, — сказал Лапин.

И через три дня началась работа над сериалом.

Я буду играть Клавдию! Но кто же Будулай? Это идеальный герой! Кто может его сыграть?

Начали пробовать актеров из разных, в том числе национальных, студий. Были среди претендентов грузины, армяне, стали подумывать и о Николае Сличенко. В театре «Ромэн» он уже сыграл Будулая. Сличенко — актер яркий, лучшего цыгана не сыскать. Но Бланк несколько по — другому видел своего героя, а переделывать актера, утвердившегося в роли, очень трудно. Поэтому от Сличенко отказались.

Наконец, после долгих споров решили попробовать Армена Джигарханяна. Я очень люблю этого артиста и замечательного человека. Но Джигарханян был занят — снимался в другой картине. Правда, через год — два мы встретились с ним на Всесоюзном радио, в радиопостановке «Цыгана», где он сыграл Будулая, а я Клавдию.

Приехал на пробы и один актер из Армении, щуплый, небольшого росточка, с длинными вьющимися волосами, узкоплечий и тонконогий. Когда я увидела его, то подумала: нет, если это Будулай, то я играть не смогу.

— Саша, — говорю я Бланку, — мне кажется, он не очень подходит. Будулай — это идеальный герой.

— Зато, — ответил Бланк, — этот актер похож на Иисуса Христа. Понимаешь, это очень важно.

— Но ведь и я, и зрители должны полюбить все‑таки Будулая…

Мы долго спорили, и каждый остался при своем мнении.

Я стала думать, где все же найти актера, с которым я смогла бы сниматься.

И вдруг вспомнила, что в картине Николая Гибу «Корень жизни» снималась вместе с Михаем Волонтиром, народным артистом Молдавии. В том фильме он играл председателя колхоза, и я по ходу сценария долго и безответно страдала по нему.

Михай Волонтир живет в Бельцах, работает в местном драматическом театре. Помню, на «Молдова — фильм» он приехал после театральной премьеры и показывал фотографии — кудрявые волосы, шляпа на голове. Что‑то было в его облике романтическое и загадочное.

Я тут же позвонила Бланку. Он, оказалось, видел Михая в фильме «Зона особого внимания», и тот ему запомнился.

Бланк меня послушал. Отправил ассистента со сценарием в Бельцы. Волонтир согласился приехать.

На пробах я попросила, чтобы Волонтиру сделали тот же грим, что на театральной фотографии. Волонтир говорил помолдавски, ну а я по — русски, естественно. Это украсило пробу, придало ей романтичность. Пробу утвердили, и группа начала готовиться к съемкам.

Адрес экспедиции был определен. Только Дон. Я, Клара Лучко, а по роли Клавдия Пухлякова, — донская казачка.

И вдруг Бланк говорит, что экспедицию, возможно, придется отложить: Волонтира в театре не освобождают — предстоят гастроли, а на нем весь репертуар. Что делать?

— Саша, — говорю я Бланку, — добудьте телефон заместителя председателя Совета министров Молдавии. Мы с ним отдыхали в одном санатории. Давайте я позвоню, попрошу, может, он решит этот вопрос.

Телефон достали. Я позвонила.

Говорю, видела по телевизору передачу из Кишинева, сделала комплимент, мол, вы так хорошо и по делу выступили. У меня небольшая просьба. Михай Волонтир должен сниматься в четырехсерийном фильме. Картина прославит на всю страну не только актера, но и республику. Помогите, чтобы ему в театре предоставили отпуск на полгода.

— Подождите несколько минут, — говорит мой собеседник.

Слышу, его соединили с министром культуры и он говорит о том, что действительно картина нужна республике для ее престижа, молдавский актер выходит на всесоюзный экран и так далее…

Отпуск Волонтир получил. Сам он был крайне удивлен и только в Москве узнал о моей «тайной» операции.

Когда он приехал на Дон, мы уже сняли несколько сцен. Как раз в день его приезда вся группа смотрела рабочий материал.

Волонтир тоже посмотрел и остался доволен:

— Я так рад, что я увидел, как Клара Степановна меня любит. Я должен ее любить еще больше.

На следующий день снимали сцену, когда по цыганской почте Будулаю передают, что дома его ждут жена и сын. «Повтори еще раз, повтори еще…» — не верил Волонтир — Будулай. И радовался, и плакал, и смеялся. С этой сцены и началась наша совместная работа.

Все в группе работали как одержимые: хоть ночью, хоть днем снимай, надо — значит надо. Группа поверила в то, что сериал получится. Но для меня было очень важно, примут ли меня донские казаки, как ко мне отнесутся станичники.

Женщин с такой биографией, как у Клавдии, на Дону много. Станичники приходили на съемки, стояли в сторонке, смотрели…

Мы снимали сцену с Настей. Она, беременная, приходит ко мне, а у меня день рождения. Видит полковника, что в доме квартировал, отзывает меня в сторонку и говорит: «Полковник — хороший человек, но ты должна ждать Будулая». Вот она, бабья сцена. Когда мы ее сыграли, женщины вручили нам цветы. Это было первое признание.

Мы арендовали дом для Клавдии Пухляковой. Стали думать, как его обставить, какие фотографии повесить, где это все найти. И женщины — станичницы принесли все, что нужно, из своих домов. Нам‑то, говорили они, лучше известно, каким должен быть дом Клавдии.

Дом получился уютным. Над комодом повесили старинное зеркало. Хозяйка позже подарила его мне. Оно так и висит у меня дома — как память о картине, о добрых людях.

Однажды в воскресенье мы снимали в станице Пухляковской. И вот в перерыве, после обеда, я спускаюсь по ступенькам столовой и вижу — на скамейках сидят казаки, пьют вино, обсуждают новости. Один из них поднялся, подошел ко мне и стал рассматривать. Мне стало не по себе, неловко. Я была в костюме, в гриме Клавдии.

Наконец казак спросил:

— Ты, говорят у нас, Клавдию играешь?

— Я?.. Да, играю.

— Ну что ж, ты ничего… Подходишь. От туто маловато, — и он показал на грудь…

Ну если только это, подумала я, тогда можно считать, что казаки меня приняли.

Станичники снимались у нас в массовках. Даже в маленьких эпизодах.

Неожиданно трудной для нас оказалась сцена суда над цыганкой Ширало и ее мужем. Снимать решили на открытой площадке с концертной раковиной. Зрительный зал — ряды скамеек.

Я приехала на съемку и увидела расстроенного режиссера.

— Клара, съемки не будет.

— Почему?

— У нас администратор уехал в Одессу. И никого не предупредил.

Администратор на съемке должен следить, чтобы было ограждение, чтобы посторонних не пускали в кадр.

— Саша, — говорю я, — нет администратора — справимся сами. Кто свободен, тот и будет администратором. Я тоже буду помогать. Мы не должны сорвать съемку.

Мне нужно было войти через заграждения на площадку. Но не тут‑то было. Станичникам интересно, они пришли посмотреть на съемку. И видят, есть калитка, а через нее можно пройти на площадку. Не одному, не десяти, а всем сразу.

Режиссер молчит, растерявшись. Встает второй режиссер — женщина с микрофоном в руках — и тоже молчит.

А толпа нахлынула такая, что нет возможности ни мне пройти, ни оператору снимать.

Слышу команду:

— Приготовились!

Я расталкиваю всех, пробираюсь на площадку. Когда прозвучала команда «Мотор!» — я была на месте.

Наверное, со стороны это выглядело невероятно: артистка расталкивает толпу и как ни в чем не бывало входит в кадр и играет сцену.

Сцену суда мы сняли, и, как ни странно, получилось хорошо.

Или вот сцена драки с Катькой Аэропорт. В сценарии написано, что мы ругаемся. А мы с Ниной Руслановой на репетиции решили, что будем драться. Но как? Чем?

Мы с дочкой несем мокрое белье с Дона, после стирки. Значит, будем драться мокрым бельем.

Русланова в ванной намочила полотенца. Попробовали. Но полотенца легкие. Неинтересно. Может быть, скрученными простынями? Это уже посерьезнее.

Утром на съемке режиссер говорит:

— Покажите, как будете драться.