Подошел срок уезжать актрисе Нине Агаповой. Но что‑то с билетом не получалось, и она задержалась. А Кеша Смоктуновский был на съемке. Тогда мы решили, что Нина устроится в его постели, я залезу в шкаф, а актеры будут в соседнем номере ждать. И когда Кеша вернется и увидит ее, Нина скажет, что очень его любит, поэтому и не уехала. А я буду на всякий пожарный случай сидеть в шкафу и, если что‑то произойдет, подам сигнал.
Мы с Ниной разговариваем, а Кеши все нет. Говорим о том о сем, смеемся. Вдруг открывается дверь, я быстро захлопнула дверцу шкафа, Нина слегка выставила плечико из‑под одеяла. Смоктуновский входит, и с ним женщина — корреспондент газеты. Они продолжают разговаривать, — мы замерли. Нина вообще не знала, что делать. Тем временем Смоктуновский договорился с корреспонденткой о встрече. Через несколько минут она ушла, а Смоктуновский разгримировался, вошел в комнату и увидел Нину.
— Нина, ты что здесь делаешь?
— Кеша, я тебя люблю, я поэтому не уехала…
— Отлично! Сейчас я переоденусь, и мы поговорим…
Открывает шкаф и видит, что я там сижу. Мы начали смеяться.
— Ах так! — говорит Кеша. — Хотели разыграть? Ну ладно. Получится обратный розыгрыш.
Актеры, услышав шум, решили, что пора прийти и сказать:
— Как тебе, Кеша, не стыдно, ты что… Нина такая…
С этими словами они и вошли в номер. А Смоктуновский лежит на ковре.
Жора Юматов закричал:
— Почему он лежит? Кеша, что с тобой, почему ты лежишь? Тебе плохо?
Я испуганно говорю:
— Не знаю. Он открыл шкаф и увидел меня. Увидел и упал.
Юматов на нас набросился:
— Что за жестокий розыгрыш, ему ведь плохо!
Взял графин с водой и вылил Кеше на голову. Смоктуновский даже не дрогнул. Он так и лежал неподвижно. Потом через некоторое время поднялся:
— Хватит разыгрывать. Меня корреспондент ждет…
В нашей группе был фотограф из местных. И он то и дело исподтишка нас снимал. Потом продавал фотографии любителям кино. Он нам так надоел, что мы решили и его разыграть.
Обычно фотограф подходил и каждый раз представлялся:
— Я работаю в лаборатории института, и студенты очень просят ваши фотографии. Можно я вас сниму?
Однажды мы ему сказали:
— Приходи к нам вечером в гостиницу, у нас сегодня будет очень интересно. Ты всех увидишь и всех сфотографируешь. А собираемся мы у молодого актера. У Смоктуновского. Он пока только снялся в одной картине, в «Солдатах». Еще пока не очень известен, но это будет один из самых знаменитых артистов. Твои фотографии будут первыми…
Так мы напророчили Кеше будущую славу.
Вечером фотограф явился в точно назначенный срок. Постучал в номер, дверь открывает Кеша.
Он обмотан полотенцем, в трусах, голова намыленная. Агапова изображает его жену.
Кеша говорит:
— Проходите, проходите, мы вас ждем, дорогой…
И тут же принялся обнимать фотографа, целовать, перепачкав его мылом.
А мы предупредили фотографа:
— Знаешь, это человек необычный. Он может выкинуть все что угодно. Ну как все гении. Так что если ты почувствуешь, что что‑то не так, то… Ты петь умеешь?
— Да.
— Ну вот сразу начинай что‑нибудь петь. Тогда он утихомирится. Мы уже это знаем.
Фотографа мы посадили на диван, а над ним висел натюрморт с яблоками. Кеша о чем‑то разговаривает, руками размахивает, влезает на диван, рукой как бы дотрагивается до натюрморта, а сам вытаскивает из‑за картины яблоко (мы его туда специально положили), потом возвращается к столу. Фотограф оглядывается — яблоко на натюрморте. Фотограф не понимает: что тут происходит?
Мы с Юматовым заходим в туалет, а Кеша залезает в шкаф. В это время мы в туалете спускаем воду, а Кеша появляется из шкафа, вроде бы застегивает брюки и продолжает есть яблоко.
У нашего гостя глаза округлились, думает: куда я попал… В это время Юматов пошел к себе в номер и звонит Кеше.
Кеша снимает трубку.
— Кто это? Шостакович? Здравствуй, дорогой Дмитрий Дмитриевич. Беда, не могу заниматься. Рояль не влезает, никак не можем в номер втащить. Понял… Завтра мы подъемный кран пригоним, может быть, с его помощью через окно мы как- нибудь втащим этот рояль. Сломается, говоришь? Ну, сломается и сломается. Ничего не поделаешь. Но мне же надо работать. Митя, бывай здоров…
Фотограф ничего не понимает. Видит только, что Кеша зажигает какую‑то бумагу, бросает ее на пол, она горит.
И вдруг мы слышим:
Комсомольцы, беспокойные сердца…
От ужаса фотограф запел тоненьким срывающимся голосом. Нас душит смех, но мы просим фотографа:
— Только, ради Бога, никому не говори.
— Если бы я даже сказал, никто бы мне не поверил.
Я вспоминаю то далекое — близкое… Иногда говорят: актеры как дети. Да, мы были, наверное, этими детьми.
Мы закончили фильм, и наша дружная компания разъехалась. Впереди были новые фильмы. У каждого была своя дорога в кино. А эта дорога всегда была трудной. У каждого.
Леонид Быков… Заводила, веселый, обаятельный человек. Казалось, что у него легкий характер, он как бы не замечал трудностей, не обращал на них внимания. Но так только казалось.
Мы часто с ним беседовали, и я узнала его гораздо лучше. Это была личность, думающий человек, которого все волновало, прекрасный актер, давно переросший тех героев, которых он играл. Надо сказать, его внешность не соответствовала его сложному внутреннему миру.
Режиссер Надежда Кошеверова пригласила его в картину «Укротительница тигров». Она почувствовала его огромный актерский потенциал и предложила роль юноши, влюбленного в героиню, ее играла Людмила Касаткина. А она предпочитает другого — его роль исполнил Кадочников.
Тогда еще не было Госкино, и все пробы утверждали в Министерстве культуры. Пробы смотрела министр Екатерина Фурцева.
— Не понимаю, как этот гадкий утенок может быть соперником Кадочникова, — сказала она.
Быкова не утвердили.
В кино не бывает секретов, и тут же нашлись «друзья», которые передали эти слова министра Быкову.
Фурцеву в конце концов уговорили, и Леня сыграл роль Пети Монина блестяще. Он украсил картину.
Но те слова, что были сказаны ею, разве их можно забыть?
Он многие свои роли сыграл вопреки и наперекор. Его долго уговаривали сняться в главной роли в фильме «Алешкина любовь», а он отказывался: «Ну какой я Ромео? Не буду играть!» Он помнил «гадкого утенка».
Быков обладал редким даром комедийного актера. Но во всех его ролях просматривался второй план — какая‑то тоска, внутренняя трагедия. Зрители понимали, что не все так просто у героя фильма, и потому ему сочувствовали.
Леня мечтал стать режиссером, переехал в Ленинград, и на «Ленфильме» ему удалось поставить картину «Зайчик», где он к тому же сыграл главную роль. Однако дирекция «Ленфильма» никаких режиссерских открытий в картине не обнаружила, и о дальнейшем сотрудничестве не могло быть и речи. Быков почувствовал, что почва уходит из‑под ног, что он никому не нужен, и после тяжелых мытарств и мучительных раздумий принял смелое решение — вернуться в Киев.
Леня с детства мечтал стать летчиком. Ему было тринадцать лет, когда началась война. Он прибавил себе годы и отправился в военкомат, чтобы получить направление в авиационное училище. Его не взяли — подвел рост.
Он все же настоял на своем и был зачислен в летную школу, но через год кончилась война, и училище было закрыто. Вернувшись в Донбасс, Леня с баулом кукурузных лепешек взобрался на крышу товарного вагона и поехал в Киев, чтобы стать киноартистом. Но его не приняли.
Он вернулся в школу, закончил десятый класс и через год поступил в Харьковский театральный институт. Десять лет проработал Леня в Украинском драматическом театре имени Т. Шевченко, сыграл множество ролей в классических и современных комедиях и водевилях. И все эти годы разрывался между театром и кино.
Но тема войны всегда его волновала.
В Киеве он поставил фильм «В бой идут одни старики». О войне, о летчиках, о своих неосуществленных мечтах. Картина имела колоссальный успех. Леониду присвоили звание народного артиста Украины. Он получил несколько почетных призов на фестивалях, Государственную премию имени Т. Шевченко, первую премию за режиссуру и диплом за лучшую мужскую роль на Всесоюзном кинофестивале в Баку.
