Значит, ее следует оставить.

А с Донахью он еще разберется.

День выдался жаркий; на Капитолийском холме было полно туристов. Хазлам покинул Библиотеку Конгресса и прошел перед зданием Верховного суда, затем мимо Рассел-билдинг. Где-то неподалеку, кажется, на Пенсильвания-авеню, раздавались гудки полицейского эскорта. Так чего же он искал, зачем тратил время? Почему ему никак не удавалось бросить эти бессмысленные поиски? Он был на Юнион-Стейшн. Спустился в буфет, купил себе охлажденного пива и сел у стойки, наблюдая за морем лиц вокруг и пытаясь разобраться в своих мыслях.

Дело не в Донахью, решил он, затем поправил себя. Начиналось все, может быть, и не с Донахью, но теперь это связано с ним. Он взял еще пива и поднялся по лестнице на платформу; устроился на одном из сидений и в поисках ключа стал перебирать в голове все, что знал о Донахью.

Не Гарвард и не Вьетнам, решил он.

Не Палата представителей или Сенат — это он проверил в Библиотеке Конгресса.

Что-то, связанное с сегодняшним днем, — две вещи.

Фотография женщины в Арлингтоне и коридор, где располагался аппарат Донахью, нумерация комнат в Рассел-билдинг, начинающаяся от угла: 398, 396, 394, 392. Номер комнаты Донахью — 394. Тихий кабинет с высоким потолком и темно-зеленым мраморным камином, окно выходит во внутренний двор.

Так в чем дело, Дэйв? Что у тебя на уме?

Он покинул Юнион-Стейшн и снова вернулся в Библиотеку Конгресса, кивнул охраннику, который признал в нем человека, ушедшего полчаса назад.

В читальном зале царила тишина; на балконе с материалами, посвященными Конгрессу, было по-прежнему безлюдно. Он вынул последний справочник, вновь прислонился к перилам и нашел справку о Донахью. Комната 394. Затем пролистал все предыдущие справочники до 1983 года, когда Донахью впервые избрали в Сенат. Как он и предполагал, Донахью неизменно занимал комнату 394.

Мимо него прошел библиотекарь; он взял с полки ежеквартальный Альманах Конгресса и улыбнулся Хазламу. Тот улыбнулся в ответ и начал искать справочник за 1982 год — именно тогда Донахью перешел в Сенат из Палаты представителей. Этот справочник отсутствовал. Он вытащил каталог за 1981-й и открыл содержание.

Кабинеты и телефонные номера сенаторов: страница 208.

Фамилии располагались в алфавитном порядке; он пробежал глазами столбец с номерами комнат и слегка растерялся. Каких только номеров тут не было — из трех цифр, из четырех, а попадались и из двух. Однако номера 394 он не обнаружил.

Он проверил номера, ближайшие к 394-му, но меньше его: сенатор Додд из Коннектикута, комната 363, и сенатор Куэйл из Индианы, З6ЗА. А потом ближайший с другой стороны: сенатор Прайор из Арканзаса, комната 404.

Так что же он ожидал увидеть? Он заглянул в другие справочники — тоже сплошная путаница из номеров комнат, — а потом решил обратиться к одному из консультантов, которые сидели за столом в центре зала.

— Я провожу небольшое расследование, и мне понадобилось проверить конкретную комнату в одном из зданий Сената, — сказал он девушке внизу.

— Извините, — сказала она. — Даже не знаю, как вам это сделать. — Но потом добавила: — Может, попробуете заглянуть в историю Сената?

— А где это?

— Не могу сказать. Посмотрите в каталогах Конгресса.

Их я уже смотрел, подумал он. Затем вернулся в свою нишу и вынул последний справочник.

Перечень кабинетов, где работал обслуживающий персонал зданий Сената, нашелся на странице 163. Посередине страницы стояло: Кабинет истории Сената, Харт-билдинг, 201. Телефон 224 6900. Спасибо и на этом, подумал он, хотя до сих пор не знал, что же, собственно, ему надо. Можно позвонить туда, а можно и зайти. Он вышел из Библиотеки и прошел двести ярдов до зданий Сената.

Комната 201 была на третьем этаже, за углом рядом с лифтами: двойные стеклянные двери вели в небольшую приемную, там стоял стол, а за ним сидела хорошо одетая женщина лет сорока с небольшим.

Что тебя беспокоит, Дэйв; чего ты ищешь? Зачем убиваешь время, отчего не займешься своими делами? Почему ты просто-напросто не позвонил сюда?

— Здравствуйте. — Он был вежлив и говорил с нарочитым английским акцентом. — Я провожу небольшое расследование; не могли бы вы мне помочь?

— Конечно. — Она подняла на него глаза. — Что вас интересует?

— В том-то и дело, что не знаю. — Он не был уверен, что правильно поступил, сказав это.

Некоторые отреагировали бы агрессивно. Приходите, когда узнаете, нечего отнимать у меня время. Но эта сотрудница лишь наклонила голову, давая ему возможность собраться с мыслями.

— Вообще-то меня интересует комната номер 394 в Рассел-билдинг. — Почему он не сказал, что интересуется Донахью, его прошлым? Почему назвал только номер комнаты?

— И?..

Ты знаешь ответ, вдруг подумал он. Несмотря на то, что не знаешь, чего я хочу, потому что я и сам этого не знаю. Однако ответ тебе известен. Больше того. У тебя есть на то причина.

— Мне нужно знать историю комнаты номер 394.

— Вы ошиблись номером, — сказала женщина.

— Простите. Не понимаю.

Она встала и поглядела ему в лицо.

— Какой год вас интересует?

— Я же сказал, что не знаю.

Она чуть оправила юбку.

— Когда я сказала, что вы ошиблись номером, я имела в виду, что комнату вы определили правильно, только номер не тот.

— Извините, по-прежнему не понимаю.

— Номера были изменены.

Откуда вы знаете — она прочла этот вопрос у него на лице. Ведь прошло столько лет — откуда же вы, вы одна знаете об этом? Она еще улыбалась, но явно мысленным взглядом обратилась в прошлое, и улыбка ее чуть изменилась.

— Мы были на одном этаже. Я каждое утро выбирала дорогу так, чтобы пройти мимо его кабинета, хотя он еще не выдвигал своей кандидатуры. Вице-президент Никсон занимал комнату напротив, Дверь Никсона всегда была закрыта, а у него — всегда настежь.

Так кого ты старалась увидеть каждое утро? Чья дверь бывала раскрыта настежь? Почему ты помнишь все это до сих пор?

— В 1960-м я была секретарем сенатора Макджи из Вайоминга, — сказала женщина. — В июле сенатор побывал на съезде Демократической партии в Лос-Анджелесе. Проголосовали с небольшим перевесом. Конечно, как правило, все решается до съезда. — То есть на первичных выборах, объяснила она на случай, если он не понял. — Однако в 1960-м демократы, собравшиеся на съезд, еще не знали, кто станет кандидатом.

Она слегка улыбнулась, покачала головой.

— На съезде голосуют по алфавиту, поштатно. Все транслируется по телевидению, но никто никогда не видит, как проголосовал Вайоминг, так как Вайоминг стоит в конце списка, и когда очередь доходит до него, вопрос бывает уже решен крупными штатами.

Она все еще улыбалась, погруженная в воспоминания.

— Но в том году все было иначе. В том году шансы претендентов были почти равны, и крупные штаты выжидали, стараясь понять, куда клонятся весы. Ведь каждому штату хочется, чтобы именно его вклад решил дело; каждый штат хочет, чтобы именно его голоса определили победителя. Поэтому все крупные штаты, которые могли проголосовать раньше, заняли выжидательную позицию.

Она сделала краткую паузу.

— Я следила за ходом выборов по телевизору, вместе с друзьями. Поздним вечером настал черед Вайоминга, а ему не хватало всего трех голосов.

Она была уже не с ним. Она перенеслась обратно в ту комнату, в круг своих друзей; изображение на экране было черно-белым, но четким, и скоро все эти сцены должны были стать достоянием истории.

— Сначала члены делегации от Вайоминга не имели единого мнения, но мы все вдруг поняли… что если проголосуем дружно, то можем сделать это. Можем внести решающий вклад.

Она больше не говорила «они». Теперь она говорила «мы».

— Так мы и поступили. Мы смотрели по телевизору, как вайомингские демократы совещаются между собой; затем глава делегации встал и объявил результаты голосования. В тот вечер наш голос оказался решающим; в тот вечер именно мы помогли ему одолеть соперников и стать кандидатом от партии. И я до сих пор вижу, слышу и помню все это.