Только после окончания этих операций Пирсон и Донахью провели заключительное совещание; затем Пирсон покинул Холм и направился в бар «Ястреб и голубка».

Эви ждала его у стойки, как раз под свисающими с потолка часами. На их циферблате стояло имя хозяина — Харрис, — а под ним предприятие, где он работал прежде: похоронное бюро. Раньше он никогда не замечал этого, подумал Пирсон; да нет, конечно же, замечал, сказал он себе, просто раньше это казалось ему забавным и слегка необычным.

Эви подвинула ему табурет и заказала «роллинг-рок».

— Нашли Митча?

Он покачал головой, опорожнил стакан с пивом и попросил у бармена еще. Пять минут прошли в молчании. Зал опустел, бармен ушел в другую комнату.

— Что-нибудь не так, Эд?

Что тебе сказать, Эви? Что я испуган — и сказать, почему? Сказать, что Хазлам считает меня следующей мишенью, или сказать о том, что действительно беспокоит меня? Ведь именно это в некотором смысле и пугает меня больше всего.

— Расскажи мне, Эд. — Эви взяла его под руку и заставила поглядеть на нее.

И он рассказал ей. О том, что случилось сегодня, о Митче и о том, что он может оказаться следующим в цепочке.

— А еще что, Эд? — спросила Эви.

Ведь я знаю тебя: знаю все особенности твоего тела и каждый тайничок твоей души. Поэтому я знаю, когда ты что-то скрываешь.

Он покачал головой. Эви снова взяла его под руку.

— Он этого не говорил, но Джек не станет выдвигать свою кандидатуру, правда?

— Да, — признался Пирсон. — Не станет.

— Но почему?

— Помнишь вчерашний вечер — как я рассказал тебе о том, что Митч пропал, а Куинс намекнул, что это не несчастный случай?

— Конечно.

— Ты видела лицо Джека?

— Нет. — То есть в тот миг не видела, поправилась она, потому что смотрела на Эда.

— А я видел, — сказал он. — Оно было таким, словно Джек почуял дыхание смерти.

— Так…

— Дело не в Митче. Он почувствовал, что смерть грозит ему самому.

Хазлам пришел на катер десятью минутами позже Джордана. Парочка на верхней палубе соседнего катера жарила мясо. Он присел на скамейку и поглядел, как работает Джордан — быстро и эффективно, — затем отправился на пристань за пивом. Было почти десять, вечер еще теплый; по реке скользила лодка.

Так о чем ты думаешь, Дэйв? Почему эти мысли не оставляют тебя?

Что-то насчет логики. Насчет цепочки, которая началась с «Небулуса». Насчет Бенини, Росси и Манзони. Насчет Митча и его самого.

Течение его мыслей замедлилось. Четыре утра по биологическим часам, вспомнил он. Он зашел в лавку и купил еще пива.

Нет, не насчет Митча и его самого. А насчет Митча и Пирсона. Потому что логика опиралась на связи, и Пирсон был следующим, последним, кто имел какое-то значение.

Так что надо сделать, как защитить Пирсона? Ведь логика вела именно к Пирсону. Бенини, Росси и Манзони, стало быть, Митч и Эд.

Он устал, чувствовал, что засыпает.

Да не Пирсон — эта мысль поразила его. Боже мой, не Пирсон!

Телефон был наверху.

— Куинс, это Дэйв. Подумал, может, ты хочешь выпить. — То есть что-то происходит, а мы отстаем.

— Ты где?

— На пристани.

— Через пятнадцать минут.

Когда Джордан приехал, Хазлам ждал его на стоянке.

— Куда? — спросил Джордан.

— В твой офис. — Потому что там можно поговорить спокойно, а поговорить есть о чем.

Джордан свернул налево, через Уотер-стрит, и помчался по Мэн-авеню.

— Логика, которая привела к смерти Митча, — Хазлам застегнул ремень безопасности. — Бенини, Росси и Манзони, потому что они знали что-то о «Небулусе».

Джордан миновал памятник Вашингтону.

— Верно.

— Потом Митч, из-за того, что докопался до чего-то в своем расследовании.

Джордан миновал Центр Кеннеди и свернул в Рок-Крик-парк.

— Согласен.

— Так кто дальше? Если предположить, что на Митче это не кончится?

— Ты.

— Может быть, но кто еще?

— Пирсон, потому что он давал задание Митчу.

Они выехали из парка и повернули к Бетесде.

— А если Эд не последний? Если сделать еще шаг?

На светофоре перед ними загорелся красный свет.

— О Боже, — Джордан переключил скорость и проехал перекресток в тот момент, когда уже загорался зеленый: рука его лежала на гудке, ногу он не убрал с педали газа. — Поясни.

— Митча устранили так быстро, потому что знали, где он будет находиться. Завтра то же самое можно сделать с Донахью.

— Как?

— Как с Митчем — при помощи взрывного устройства. Возможно, с дистанционным управлением.

— Но почему именно завтра?

— Потому что завтра он отправится туда же, куда отправляется каждый год двадцать седьмого августа.

Огни и темные деревья на обочине слились — Джордан гнал так, словно не будет никакого завтра.

— Когда?

— В десять часов.

— Где?

— У памятника Кеннеди в Арлингтоне.

Ночь сомкнулась вокруг него. Он уцелел в прошлый раз, когда Кеннеди едва не погиб, уцелеет и в этот. Торпедный катер качался под ним, японские эсминцы шли на него. Самоубийство — он знал это с самого начала, с того мига, когда отдал первую команду.

В дельте было жарко и сыро, заросли на обоих берегах кишмя кишели вьетнамцами. Где-то вверху обеспечивал радиопередачу «С-130». Огряд разведчиков выше по реке не удается вывезти под огнем противника — слабый голос радиста еле прорвался сквозь помехи. Их прижали к берегу, деваться некуда. Вертолеты доберутся до них, он знал, — ведь там самые умелые парни, но две машины уже сели, а среди разведчиков много раненых. Впрочем, это не его дело: его задачей было проникнуть в другой район и высадить разведчиков так, чтобы никто этого не заметил. Все прошло гладко, но потом они ввязались в бой и едва уцелели. А вот теперь другие разведчики просили помощи, находясь по ту сторону от только что пройденного ада, — значит, ему придется миновать заслон еще раз, потом выдержать бой вместе с ними, а потом опять прорываться наружу. Санитар кричал ему, чтоб не высовывался, а он кричал санитару, чтобы тот позаботился об остальных. Радист передал последнее сообщение от разведотряда: патроны на исходе, и нельзя ли запросить Пентагон о разрешении пуститься вплавь. Может быть, он слышал какие-то звуки, покрывающие шум моторов, а может, ему это только казалось. Поверни обратно, и ты можешь погибнуть; но если ты не повернешь, то разведчики погибнут наверняка Солнца пекло, и «кадиллак» был с открытым верхом. Вдоль улицы стояли и восторженно кричали люди, губернатор рядом с ним говорил, как много значит для них его визит. Он улыбнулся жене и поглядел вверх, увидел прямоугольный контур книгохранилища.

По склонам вокруг него тянулись ряды могил, солнце припекало спину. Он вышел из «линкольна» и зашагал к могиле убитого президента — широкая гранитная терраса с видом на Потомак справа и склон холма слева. Стал перед могилой на колени и положил на табличку перед ней три гвоздика. Одну Кеннеди, другую своему отцу, а третью — себе.

Донахью проснулся и почувствовал, что дрожит; Кэт держала его за руку.

Вечный огонь сиял во тьме, луну затянуло облаками. Хазлам недвижно лежал между белыми надгробиями и наблюдал, в каком порядке сменяются патрули охраны. Прямо как на юге Армаха или в Белфасте, подумал он. Точно снова подползаешь к аргентинскому аэродрому во время Фолклендской войны или приближаешься к транспорту ракет «скад» в бассейне Персидского залива.

Вверх по склону, от центра для посетителей в начале кладбища, поехала машина; когда она поворачивала к мавзолею Кастис-Ли на самой вершине, свет ее фар выхватил из мрака несколько белых надгробий. На полдороге она остановилась: оттуда вышли часовые и направились дальше, навстречу спускающимся по холму товарищам.

Наибольшего внимания требовали три точки: центр для посетителей, мавзолей и памятник Кеннеди. Возможно, еще и Могила неизвестного солдата, но со своего места Хазлам ее не видел.