Она попыталась улыбнуться, и он пошел было прочь, но увидел, что она собирается влезть в ванну, не сняв халата. Он повернулся и остановил ее, снял халат и, придерживая за руки, помог ей войти в ванную и усесться там.

Через пятнадцать минут он вернулся и обнаружил, что она почти заснула. Он вывел ее из ванны и набросил ей на плечи полотенце, дал в руки другое и снова вышел. Скоро она появилась в гостиной — в халате и с мокрыми волосами.

— В чем вы спите?

— Просто так.

— Пожалуй, сегодня вам стоит одеться на ночь. Есть что-нибудь теплое?

— Да.

— Где?

— У меня в спальне.

Обняв ее одной рукой и чувствуя, как ее тело прижимается к нему, он проводил ее в спальню, оставил там и навел порядок в ванной. Когда он вернулся, не забыв постучать, Франческа уже лежала в кровати.

— Надели что-нибудь теплое?

Она приподняла одеяло, чтобы ему было видно.

— Хорошая девочка. Теперь все нормально?

— Теперь да.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Он собрался уходить.

— Дэйв…

— Что?

— Спасибо.

Пришло время выходить на контакт, решил главарь Витали, пора нажать на семью как следует. Особенно на жену. Он позвонил наблюдателю Паскале и связному Муссолини — именно в таком порядке — и дал им инструкции на вечер. Потом связался с домом в Калабрии и переговорил с ответственным за содержание Бенини.

Нужные Паскале стоянки оказались занятыми. Он остановился в дальнем конце улицы и подождал, пока одна из них не освободится; поехал туда, но его опередили, и пришлось ждать следующего раза.

«Альфа» на месте, заметил Хазлам, значит, наблюдатель здесь. Следовательно, наблюдатель — худощавый человек лет тридцати пяти, с темными волосами и в свободном зеленовато-черном костюме. Если, конечно, машина останется тут до вечера и водитель не уйдет совсем. Если сегодня позвонит Муссолини.

В пять Паскале ненадолго вернулся в машину. Прибыла БМВ, пятью минутами позже — «сааб». «Мерседеса» не было, но вскоре человек, которого раньше привозил «мерседес», вылез из такси и поспешил внутрь.

Итак, «альфа» — теперь Хазлам был в этом уверен. Он покинул Виа-Вентура и пробрался к дому с другой стороны. Все остальные уже сидели за столом.

— Вы знаете, что нужно сказать, если они позвонят?

— Он игнорировал всех прочих и обращался только к Франческе. — Есть у вас памятка? — Хотя одному Богу известно, что внесли туда Умберто и Росси.

— Да. — Ее горло пересохло, и голос был еле слышен.

— Да, — повторила она, на сей раз погромче. — Вы думаете, они позвонят сегодня?

— Да.

Он проводил ее в лифт, как будто Марко и не было рядом, усадил в машину.

— Если они позвонят, просто прочтите памятку, и все. — Он положил руку ей на плечо. — И не забудьте, что сегодня они собираются изменить тактику, так что ничему не удивляйтесь.

В квартире со свободным телефоном было тихо, на столе лежали солнечные блики. Марко налил им обоим холодной минеральной воды, а Франческа села к столу и положила перед собой памятку. Что с Паоло, повторяла она написанное. Жив ли он. Почему вы не ответили на наше последнее предложение? Сколько вы хотите? Мы можем добавить еще двести пятьдесят миллионов.

Она поблагодарила Марко улыбкой и отпила воды. Зазвонил телефон. Она замешкалась, так как в ее правой руке, которой она обычно поднимала трубку, теперь был стакан. Без паники, словно услышала она голос Хазлама, это не беда; они хотят поговорить с тобой не меньше, чем ты с ними.

— Да.

— Франческа?

— Да.

— Перезвоним завтра. В это же время. Пусть Марко будет с тобой. Он заберет то, что мы скажем.

«Военный совет» собрался в половине седьмого.

— Что нового? — Донахью повесил пиджак на спинку стула и оглядел комнату.

— Со времени нашей последней встречи никто больше не выдвигал своей кандидатуры, так что сейчас в соревновании участвуют пятеро. — Пирсон открыл дискуссию. — Двое из них уже зашатались, в основном из-за нехватки денег, и наверняка скоро выйдут из игры. Трое других протянут по меньшей мере до осени. — Он назвал имена и перечислил прочие подробности, хотя все это было прекрасно известно находившимся в кабинете. — Сейчас предполагается, что на первичных выборах следующей весной будут состязаться четверо кандидатов.

Он поглядел на Донахью. А если ты примешь участие, то пятеро.

— Фавориты те же, что прежде? — Донахью как бы не заметил его взгляда.

— Да.

— Что на них есть?

Что-нибудь, могущее разрушить их честолюбивые планы? Какие-нибудь финансовые скандалы или неуплаченные налоги, какие-нибудь актрисы, готовые утверждать, что явились причиной супружеской измены?

— Пока ничего.

— А у них на меня?

— Пытаемся выяснить.

Уж соперники-то что-нибудь да найдут.

— Что по твоей части? — Он повернулся к пресс-секретарю.

— С момента нашей последней встречи опубликованы итоги трех газетных опросов. По двум из них вы показали хороший результат, особенно если учесть, что ваша кандидатура еще не выдвинута, а в третьем заняли первое место.

— Звучит неплохо. — Донахью подошел к холодильнику и достал всем еще по банке пива. — Что известно насчет команд соперников и их главных финансистов?

— Люди с деньгами пока молчат. Ключевые финансисты еще ни с кем не подписывали договоров и сделают это лишь тогда, когда ситуация более или менее прояснится.

— Однако… — Донахью посмотрел на одного из двоих присутствующих на «военном совете» юристов.

— Вчера мне позвонил приятель, с которым мы учились в Пенсильванском университете; предложил как-нибудь вместе позавтракать.

— Ну?

— Он работает на Лаваля.

Лаваль был одним из верных сторонников их партии, одним из немногих промышленников, которые не финансировали сразу обе стороны. Лаваль был нужен всем. Ни один юрист, работающий на Лаваля, не станет звонить человеку из команды сенатора, являющегося потенциальным кандидатом в президенты, только потому, что учился с ним в одном университете. Даже если этот университет, как Пенсильванский, входит в «Лигу плюща». [11]

— Когда ты с ним увидишься?

— В следующую пятницу.

— Подыщи какое-нибудь тихое место.

— Уже сделано.

Они перешли к очередному пункту.

— О’Грейди.

Когда сенатора Джона О’Грейди избирали главой партии, Донахью был одним из тех, кто его поддерживал. О’Грейди не станет на его стороне открыто, но сыграет важную роль в закулисных переговорах, которые придется затеять, если Донахью хочет победить.

— Кто его видел? Кто может наладить с ним связь?

Потому что он мне должен, и я не собираюсь дать ему забыть об этом.

— Да кто угодно.

— А он на контакт не выходил?

— Пока нет.

Лучи вечернего солнца заливали внутренний дворик Рассел-билдинг.

— Как насчет Памелы Харриман? — Это был голос одного из юристов. — Кого она приглашает на обед?

Харриман давно была «делательницей королей» для Демократической партии. Дочь британского графа, она выходила замуж трижды, последний раз — за государственного деятеля Эверелла Харримана. После этой женитьбы она приняла американское гражданство, а после смерти мужа унаследовала 150 миллионов долларов. Приглашение к ней на обед в Джорджтаун считалось показателем успеха, как в настоящем, так и в будущем. Ходили слухи, что если на очередных выборах победит демократ, то она станет послом в одном из престижных мест, возможно, в Париже.

— Никого из тех, кто мог бы внушить нам опасение.

Такие вещи Пирсон проверял по привычке. Разумеется, Донахью был постоянным гостем Памелы; его приглашали даже до того, как он стал сенатором. Бостонская мафия, шутил он сам.

— Что еще?

— Уик-энд в Эйнджел-Файр. — Это сказала пресс-секретарь. В Эйнджел-Файр, Нью-Мексико, находился Мемориал ветеранов Вьетнамской войны; Донахью бывал там и прежде, напомнила она собравшимся, но без жены. — Джек и Кэт вылетают в Альбукерке в пятницу после полудня, ранним вечером встречаются с губернатором и партийными деятелями штата, потом летят частным самолетом в холмы. Служба состоится следующим утром, и ваше выступление не планируется — разве что сами захотите что-нибудь сказать.