Так что тебя мучает, Дэйв?

Он миновал Мемориал-бридж, достиг памятника Линкольну и поискал глазами поворот на Вашингтон. Но в последний миг передумал, обогнул памятник кругом и снова вернулся через мост на кладбище.

В чем же дело?

В центре для посетителей работали кондиционеры; несмотря на толчею, там было прохладно. Хазлам помедлил, еще толком не зная, чего ему надо; поглядел на лица вокруг, на фотографии, которыми были увешаны стены, полистал журналы в книжном ларьке.

Вот фотографии, сделанные в Далласе:

Книгохранилище, где предположительно прятался убийца-одиночка.

Ли Харви Освальд, предполагаемый убийца-одиночка.

Президент в машине, упавший ничком.

Фотографии, сделанные на похоронах Кеннеди:

Орудийный лафет.

Черная лошадь — сапоги в стременах повернуты в обратную сторону.

Военный моряк, складывающий звездно-полосатый флаг, которым был накрыт гроб.

Жаклин Кеннеди с вуалью на лице.

Трехлетний сын Кеннеди Джон в коротких штанишках. Стоит по стойке «слшрно» и отдает салют.

Хазлам вышел из центра и снова поднялся по холму к памятнику Кеннеди.

Я тебя знаю — он словно все еще видел перед собой фотографии, — я видел тебя прежде.

Он опять спустился в центр и проглядел увеличенные снимки на стенах, затем снимки поменьше в сувенирных лавках. И снова большие.

В третьем ряду снизу, примерно посередине. Красивая женщина. Так откуда я тебя знаю? Где я тебя видел?

Он опять поднялся на холм и тихо постоял перед памятником Кеннеди, затем вернулся в центр и тихо постоял перед снимком.

Кто-то был рядом с той женщиной — кто-то, с кем она пришла, — но он не мог разобрать лица.

Он подошел к справочному бюро и занял очередь.

Почему Арлингтон, спросил он у Пирсона. Джек ездит туда каждый год, ответил Пирсон, отдает дань памяти убитому президенту. Кладет на могилу цветок. Вернее, два, признался он потом, когда Хазлам стал выспрашивать дальше и Пирсон решил все ему рассказать. Две гвоздики. Одну — усопшему президенту, а другую — своему отцу.

Кеннеди и отец Донахью были близкими друзьями, объяснил он.

Война на Тихом океане, 1943-й год; отец Донахью был убит в бою через три недели после потопления торпедного катера Кеннеди. Но родители Донахью не состояли в браке; его мать обнаружила, что беременна, лишь после того, как отца отправили на военно-морскую базу. И когда родился Джек, Кеннеди ухаживали за ним, как за родным сыном, а другой близкий друг, официально признанный его отцом, женился на его матери, чтобы скрыть внебрачную связь.

Поэтому Донахью и ездит каждый год в Арлингтон, сказал Пирсон. Каждый год, в день смерти отца. Одну гвоздику — усопшему президенту, а вторую — своему отцу. Потому что он не может положить вторую на могилу отца: ведь у его отца нет могилы.

Очередь у справочного бюро продвинулась вперед. Так чего он ищет, почему беспокоится? Потому что кто-то убил Митча, а он ответствен за это; потому что кто-то пытался убить Донахью. Черт побери, подумал он, эта очередь, наверно, никогда не кончится. Так чего он ждет, что хочет спросить, почему не уходит прямо сейчас? Он достиг стойки.

— Вы не могли бы помочь? — Он не успел толком сформулировать вопрос, даже не был уверен, стоит ли спрашивать. — Чтобы похоронить здесь кого-нибудь, обязательно ли иметь тело? — он поправился. — То есть не похоронить, а поставить памятник?

— Памятник? — переспросила женщина за стойкой. — То есть надгробие?

— Да-да, я как раз об этом.

— Обычно да, — сказала она.

Однако… он заметил ее поправку и спросил, бывает ли иначе.

— Да, если человек погиб в бою.

— И даже если его тела не нашли?

Женщина кивнула. Иногда ведь его и не найдешь. Например, если летчик пропал во время воздушного рейда или моряк утонул во время боя.

— Даже тогда, — сказала она. — Если человек убит в бою и это можно документально подтвердить, то ему разрешается поставить в Арлингтоне памятник.

— Спасибо.

Так что происходит, Джек? В чем твой секрет?

Была половина первого; он покинул Арлингтон и поехал на метро до «Капитол-саут».

Встреча с Донахью и Пирсоном состоялась в час в кабинете сенатора. Хазлам сел, взял предложенный кофе и оглядел комнату.

— Как прошло утро? — спросил он.

— Спасибо, отлично. — Донахью сидел за своим столом. — О Митче ничего нового?

— Береговая охрана прекратила поиски, но мы этого ожидали.

— И что же дальше?

Что делать с микрофонами, которые мы установили в кабинетах, что делать в связи с пропажей Митча? Когда мы обратимся к властям? Хотя какой в этом смысле — мы ведь не можем доказать, что Митча убили.

— Я должен вам кое-что сообщить, — Хазлам поставил чашку.

— Что же?

Пора сказать ему — и сделать это можно лишь одним способом.

— Сегодня утром вас пытались убить.

Краска схлынула с лица Донахью. Пирсон справа от него замер, пораженный известием.

— У памятника Кеннеди была бомба. С дистанционным управлением, чтобы взорвать ее, когда вы будете проходить мимо.

— Откуда вы знаете, и почему она не взорвалась? — Лицо Донахью было смертельно-бледным.

— Вчера вечером я ее снял.

Донахью глубоко вдохнул, сделал паузу.

— Может быть, расскажете подробнее?

Должны же вы объяснить.

Хазлам рассказал ему обо всем. Так в чем дело, Джек? Почему ты реагируешь не так, как надо бы? На первый взгляд твоя реакция такова, какой ей и следует быть, но это только кажется.

— И что мы должны делать дальше? — Донахью снова взял себя в руки, снова стал вести совещание.

— Мы можем обратиться к властям, но в этом случае нас спросят, почему мы не сделали этого раньше.

— Но если мы не сделаем этого теперь, потом это будет невозможно.

— Не факт, — сказал Хазлам.

— Лот чего это зависит? — спросил Донахью.

— От того, как мы станем действовать.

В чем же дело, Джек? Почему ты, черт возьми, не спросишь меня, отчего я хожу вокруг да около вместо того, чтобы сразу пойти в полицию?

— Поясните.

— Сейчас мы изучаем взрывное устройство — может быть, выяснится что-нибудь о его изготовителе. А это может подсказать нам что-нибудь о том, кто организовал покушение. Мы также выясняем личность человека, который должен был активизировать заряд. Пожалуй, стоит подождать результатов всех этих расследований, а уж потом принимать решение.

Боже милостивый… он видел выражение лица Пирсона, являющее собой копию — хотя и не вполне точную — выражения на лице Донахью.

— Когда будут результаты? — спросил Донахью.

— Сегодня вечером.

Что, черт побери, происходит, Джек? Почему ты не останавливаешь меня, не говоришь, что это бессмысленный разговор? Почему не снимаешь трубку и не звонишь в Федеральное бюро?

— Хорошо, — сказал Донахью. — Во сколько?

Да что с тобой, Джек? Ведь ты собираешься баллотироваться в президенты. А я говорю тебе, что сегодня утром тебя хотели взорвать. И вместо того чтобы обратиться к властям, ты позволяешь мне затеять такую игру, словно я в Белфасте, Персидском заливе или еще в каком-нибудь Богом забытом уголке мира.

— В шесть, — сказал он. — Если только Джордан не выяснит чего-нибудь раньше.

Утреннее совещание с ДЦР и другими заместителями тянулось целую вечность. Прости, Джек, думал Бретлоу; прости, старый друг.

Было десять часов. Донахью как раз должны были привезти в Арлингтон; сейчас он выходит из машины и направляется к памягнику. Прошло две минуты; ДЦР выспрашивал одного из заместителей о ситуации в Китае. Бретлоу изобразил на лице интерес и снова взглянул на часы. Пять минут одиннадцатого. В любой момент телефон на столе ДЦР может зазвонить, и секретарь передаст ему о случившемся. И тогда ДЦР опустит трубку, соберется с духом и объявит присутствующим о смерти сенатора Джека Донахью.

Было десять пятнадцать. Совещание кончилось, и Бретлоу сразу же вышел. Так что же случилось, почему нужного известия все еще нет?