— Qui? [15]— с отсутствующим видом спросил Легорже.

— У «Общества Малевича» украли картину — сообщил Бизо, доставая из нагрудного кармана пиджака черную записную книжку из «чертовой кожи».

Он попытался одной рукой снять с нее резинку. Потерпев неудачу, прижал телефон головой к плечу и освободил вторую руку. Открыв книжку, Бизо хотел что-то записать, но тут обнаружил, что у него нет ручки.

— Ручку! Полцарства за чертову ручку! Жан, дай мне свою.

Не отрываясь от спаржи, Легорже протянул Бизо нож для масла, которым тот попытался нацарапать что-то в своей книжке.

— Са ne marche pas, Jean. [16]Ты что, не можешь дать мне нормальную ручку?

Легорже поднял глаза и со смехом вынул из кармана красно-коричневую ручку «Монблан».

— J'ai dit, [17]— продолжал Бизо, получив наконец возможность делать пометки с помощью чернил. — В «Обществе Малевича» произошла кража.

— И что же взяли?

— Картину Малевича.

— Правда?

— Это же «Общество Малевича». Что еще там могли украсть?

— Да, я как-то сразу не подумал, — ответил Легорже, подкладывая на тарелку Бизо кусочек угря, завернутый в бекон.

— Не подумал. Охотно верю.

Захлопнув телефон, Бизо посмотрел на каракули, которые изобразил в своей книжке, и пожал плечами.

— Давай ешь, — сделал приглашающий жест Легорже. — А то совсем исхудаешь. Просто кожа да кости.

— Я тебе покажу кожу да кости, старый ты осел. Совершено преступление.

— А кто его будет расследовать? Мы?

— После ужина я свяжусь с ребятами из полиции, которые уже выехали на место. Там поставили охрану, так что завтра мы все как следует осмотрим. А почему это ты говоришь «мы»? Это я следователь, а ты всего лишь академик, да к тому же какой-то липовый. Ни то ни се. Что это за академик, если он не имеет степени и не работает в академии?

— Это богатый академик, — ответил Легорже. — Если у тебя есть замок, тебе не нужна школа, а если ты к тому же владеешь виноградником в Арманьяке, зачем тебе пакеты с молоком из кафетерия?

— Не задирай нос, — фыркнул Бизо. — Шел бы ты со своим арманьяком на…

— У меня лицензия на торговлю арманьяком, Жан. И кроме того, без моих познаний в области искусства ты бы…

— …прекрасно себя чувствовал, — закончил фразу Бизо, вытирая запачканные угрем пальцы о салфетку, заткнутую за ворот. — И что такого особенного ты знаешь об искусстве? Я разбираюсь в нем получше твоего, хоть у меня и нет собственной коллекции современной живописи и кучи статуй во дворе. А твой…

— Что — мой?

— Жан, у тебя самый отвратный Пикассо из всех, которых мне доводилось видеть, — выпалил Бизо, наклонившись к другу.

— Ах вот как. Зато он у меня есть, — отрезал Легорже, откинувшись на спинку стула.

Бизо на минуту задумался, потом пожал плечами и вернулся к еде.

— Touché.

Легорже в упор посмотрел на него.

— А ты-то что смыслишь в Пикассо? Ты не узнаешь ни одной его картины, даже если ткнуть тебя в нее носом.

— Послушай, я знаю…

— Тебе кажется, что ты знаешь. В этом вся беда.

— Ладно, ешь свою спаржу, Легорже! Ты мне уже надоел. Вечно примазываешься к моим делам. Я прекрасно обойдусь и без тебя. Сколько можно терпеть?

— Я же терплю тебя с тех самых пор, как вытащил из дерьма, в которое ты попал по милости Юбера Помпиньяна. И все это время был твоим ангелом-хранителем. Съешь-ка лучше еще кусочек угря. Это пойдет тебе на пользу.

— Дело Юбера Помпиньяна относится ко времени, когда нам было по одиннадцать лет. Сделай одолжение, прекрати распространяться о своих несуществующих заслугах. Передай-ка мне соль.

Прищелкнув языком, Легорже вытер салфеткой губы.

— Итак, займемся Малевичем, раз уж ничто другое не светит. Когда на охоту?

— Как только покончу с десертом.

У церкви Святой Джулианы в Трастевере царило оживление. Площадь заполнили итальянские полицейские, известные своим усердием и красивой формой. Рядом толпились жители Рима, пожертвовавшие своим обеденным перерывом, чтобы поглазеть на происшествие.

Когда прошел слух о краже, да еще с алтаря, людей возмутило не столько исчезновение картины, сколько сам факт посягательства на святое место. То, что картина принадлежала кисти Караваджо, особого значения не имело.

Габриэль Коффин пересек площадь, постукивая по плитам зонтиком словно тростью. Пробравшись сквозь толпу зевак и миновав карабинеров, охраняющих вход, он вошел в церковь.

Внутри слонялись несколько полицейских, делая вид, будто заняты поиском. Расстроенный священник что-то взволнованно говорил лысоватому подтянутому Клаудио Ариосто, детективу из отдела защиты культурного наследия.

Похищенная картина Караваджо была уникальна и хорошо известна. Вряд ли воры надеялись ее продать. Вероятно, ее украли по заказу какой-нибудь преступной группировки, как это часто случалось после войны, чтобы потом предложить в качестве товара для бартерного обмена. Или, что менее вероятно, по заказу какого-нибудь частного коллекционера. Подобные кражи вынудили полицию создать специальное подразделение, занимавшееся поисками похищенных произведений искусства и антиквариата. В 1969 году из церкви в Палермо украли еще одну картину Караваджо — «Поклонение пастухов». Она так и не была найдена, оставаясь постоянной занозой в боку у сыщиков. «Второй по счету Караваджо. Интересно, что по этому поводу думает Ариосто? Или он уже поставил на картине крест, как тогда в Палермо?» — промелькнуло в голове у Коффина.

Войдя в церковь, он первым делом оглядел помещение: трое полицейских, детектив, расстроенный священник и пустое место над алтарем; три боковые капеллы по обеим сторонам нефа, в каждой из которых находились церковные реликвии и произведения искусства; ряды стульев и подсвечники; исповедальня из темного лакированного дерева, выглядевшая значительно новее самой церкви; шторка в переднем правом углу, за которой, вероятно, находится кабинет священника; купель без воды; телефон у входа; пульт сигнализации; датчики движения, установленные на стенах и у алтаря на высоте двух футов; отсутствие запоров на окнах первого яруса, что уже плохо; витражи с изображением Страстей Христовых, причем «Путь на Голгофу» явно отреставрирован; вся мебель на месте; трещины на внутренней стороне купола; повторное использование свечей — церковь определенно небогатая; «Святая Джулиана» Доменикино — не лучшая его работа…

Пройдя внутрь церкви, Коффин протянул руку Ариосто.

— Buongiorno, Claudio. Come va? [18]

— Габриэль! Какими судьбами? Вы услышали слово «Караваджо» и нашли нас по нюху? — приветствовал его Ариосто, пожимая протянутую руку.

— Вообще-то говоря, компания, на которую я сейчас работаю, не горит желанием раскошелиться, — на безупречном итальянском произнес Коффин, указывая большим пальцем в сторону алтаря.

— Вы имеете в виду страховку? Ничего удивительного, — отозвался Ариосто, моментально настораживаясь.

— Не волнуйтесь, Клаудио. Я не буду вам мешать. Мы же оба хотим одного — чтобы над этим алтарем не было пусто.

— Я не об этом подумал. Просто любопытно, сколько это стоит… хотя вы, конечно, не имеете права говорить. Правда, раньше вас это не останавливало…

Коффин посмотрел на алтарь и перевел взгляд на смущенного отца Аморозо.

— Я действительно не имею права об этом говорить.

— Ничего страшного, — небрежно бросил Ариосто.

Слегка обескураженный отказом, детектив стал теребить цепочку от часов, лежавших в правом кармане пиджака. Он был, как всегда, в безупречно сшитом дизайнерском костюме с подобранными в тон рубашкой и галстуком.

— Конечно, если ее оценили больше чем в сорок миллионов евро, они будут иметь бледный вид, — чуть улыбнувшись, предположил Ариосто.