Он снова посмотрел на гравюру. Молоток, рубанок, циркуль…

Бизо и его люди прочесали три нижних этажа. Записная книжка инспектора пополнилась новой информацией, а все помещения многократно сфотографировали. Осталось осмотреть последний этаж и проанализировать собранный материал. Сейф они нашли. Теперь надо разгадать шифр.

Не успел Бизо подняться по лестнице, как сверху послышался отчаянный крик Легорже:

— Жан! Жан! Я, кажется, нашел!

— Не может быть! С ума сойти можно, — прошептала Элизабет, глядя на рентгенограмму, стоявшую на мольберте.

Под белой краской был еще один живописный слой. Элизабет не сразу поняла, что это такое. Молодая женщина, напуганная появлением ангела, робко оглядывается назад, изящно изогнув лебединую шею. Но Делакло сразу же узнала картину.

— Силы небесные! Да это же «Благовещение» Караваджо.

— Та картина, которую похитили в прошлом месяце?

Элизабет читала об этом ограблении. Оно широко обсуждалось в художественной среде. Но вот чего она никак не ожидала, так это обнаружить картину под сомнительным Малевичем, который тоже был украден.

— А что, Малевич писал свои картины поверх чужих? — вежливо поинтересовался Уикенден.

— Во всяком случае, не на Караваджо! — отрезал Барни.

— Разве возможно записать картину, не повредив ее? — продолжал допытываться Уикенден.

— Легко, — ответил Барни. — Это как раз то, чем мы занимаемся в отделе консервации. Никогда не делать с картиной того, чего нельзя поправить, — вот наш главный принцип. Сейчас на смену реставрации пришла консервация. Мы стараемся по мере возможности не трогать оригинал, ограничиваясь лишь профилактическими мерами. Наш девиз — чем меньше, тем лучше.

В прошлом реставраторы подправляли картины, не документируя свои действия, меняли отдельные фрагменты и цвет, не задумываясь над тем, что губят оригинал. К примеру, на картине Бронзино «Аллегория любви и похоти» реставратор закрасил у Венеры соски и язык и пририсовал папоротник, закрывающий ягодицы Купидона. Дело происходило в Викторианскую эпоху, и директор Национальной галереи, приобретшей картину, посчитал, что она слишком откровенна.

Но сейчас мы фиксируем любое свое вмешательство и пользуемся красками, которые можно удалить без вреда для оригинала. Химикаты, при реставрации добавляемые в краски, препятствуют их проникновению в имеющийся красочный слой. Поэтому их легко убрать, не повреждая картину.

— Вы хотите сказать, что можете снять эту белую краску, не испортив ангела, который под ней находится?

— Именно так. Дайте только время.

— Если это действительно украденный Караваджо, надо будет подтвердить его подлинность, — заявила Делакло. — Все это слишком странно.

— У вас здесь есть соответствующие специалисты? — поинтересовался Уикенден.

— Нет, — ответила Делакло, прикусив большой палец. — Нам потребуется знаток живописи барокко. Мисс ван дер Меер, вы не знаете…

— Саймон Барроу.

— Да, конечно. Он вне конкуренции, — согласился Барни. — Вы сможете с ним связаться?

— Да, — ответила Элизабет. — А вы, Барни, сможете очистить картину к завтрашнему утру?

— Я должен выяснить состав краски верхнего слоя. Вполне возможно, вся процедура займет несколько часов. Но если краски похожи, это существенно затруднит процесс. Может понадобиться несколько недель. Я сообщу вам о результатах.

— Хорошо. Спасибо, Барни. Я попрошу профессора Барроу прийти завтра утром. Если он подтвердит подлинность картины, мы вернем ее в церковь, откуда она была украдена. Я ни черта не понимаю, что происходит, поэтому лучше связаться с итальянской полицией… Какая-то странная каша заварилась. Мне еще надо звонить лорду Хакнессу и ставить в известность попечительский совет. Легче застрелиться.

— Я позвоню итальянцам, — сказал Уикенден. — Дело становится все интереснее.

— Оно и без того было достаточно занятным, — обронила Элизабет, направляясь к двери.

— Почему грабители оставили у себя Малевича, а нам вернули Караваджо? — задался вопросом Барни. — Ведь Караваджо в десять раз дороже Малевича. Может, они не знали, что он там есть? Тогда кто замазал его белой краской?

— Это слишком сложно для моего понимания, — вздохнула Элизабет, потирая виски. — Сейчас давайте звонить, а завтра утром снова соберемся здесь. Нам предстоит наглотаться дерьма по уши.

На город уже опустилась ночь, когда в кабинете у Элизабет зазвонил телефон. Ее окно одиноко светилось в синей мгле. За ним открывался вид на ночной Лондон: собор Святого Павла, освещенный прожекторами, сияющий огнями Сомерсет-хаус. Но Элизабет ван дер Меер ничего этого не видела. Глаза ее были закрыты. Она не услышала первого звонка и взяла трубку только после второго.

— Да? А, Женевьева. Благодарю вас… Вы не сможете заглянуть ко мне опять? Хорошо, что вы позвонили. До скорой встречи.

Бизо и Легорже стояли в спальне на третьем этаже галереи Салленава, изучая «мастерские гравюры», висевшие на стене. Издали эта парочка походила на латинскую букву b. Третья гравюра привлекла их особое внимание.

— Молоток, рубанок и циркуль… Все эти инструменты используются плотниками, — сказал Легорже, все еще не веря своей удаче. — Что там говорится в Библии?

Бизо, онемев от изумления, открыл свою записную книжку и нашел цитату.

«Плотник, выбрав дерево, протягивает по нему линию, остроконечным орудием делает на нем очертание, потом обделывает его резцом, и округляет его, и выделывает из него образ человека красивого вида, чтобы поставить его в доме».

С каракулей Бизо они перевели взгляд на гравюру, потом опять посмотрели в книжку.

Последовало долгое молчание.

Бизо почесал голову.

— Это наверняка то самое и есть.

— Во всяком случае, единственное, хоть как-то связанное с цитатой. Ничего другого я не нашел, — сказал Легорже, преисполненный важности момента. — Конечно, это перечеркивает все наши предположения, но…

— Нет, это в самую точку. Ты не заметил, здесь еще кое-что интересное?

Легорже впился глазами в гравюру.

— Да, я вижу.

Они оба смотрели на квадрат, разделенный на шестнадцать клеток, в каждой из которых были числа от единицы до шестнадцати.

— Шифр должен быть где-то здесь. Они помолчали.

— Жан, ты это сделал, — резюмировал Бизо.

Приятели стояли, сложив руки на груди, сдвинув брови и прищурив глаза.

— Господи, как я ненавижу цифры. Мои мозги не приспособлены к точным наукам, — простонал Бизо. — Ответ кроется здесь. Мы, можно сказать, смотрим на этот проклятый шифр. Эти сволочи подкинули нам головоломку.

Он глубоко вздохнул:

— Давай начнем с самого начала. Что мы имеем? Квадрат, разделенный на шестнадцать клеточек. В каждой клеточке по числу от единицы до шестнадцати, причем расположены они хаотично. Если читать слева направо, то в верхнем ряду у нас получается шестнадцать, три, два, тринадцать. Следующий ряд — пять, десять, одиннадцать, восемь. Под ним — девять, шесть, семь, двенадцать. А в нижнем ряду — четыре, пятнадцать, четырнадцать и один.

— Шифр сейфа состоит из семи чисел от нуля до пятидесяти. И что теперь?

Легорже поднял глаза к потолку. Думая, он часто совал палец в правое ухо. Там, по его словам, находилась кнопка включения мозгов.

— Нам надо найти в этом квадрате семь чисел. Но как их выбрать? Вероятно, имеется определенная схема их чтения. Например, по диагонали. Берем две диагонали и получаем три, одиннадцать, двенадцать, потом шестнадцать, десять, семь и один. Если же выбрать змейку, тогда комбинация будет следующей: четыре, девять, пять, шестнадцать, три, десять, шесть. Но комбинаций из семи цифр в шестнадцатиклеточном квадрате может быть сколько угодно.

Легорже замолчал, проговаривая про себя числа, приходящие ему в голову.