— Инспектор, это я. Да, знаю. Внутри павильона не было связи. Вы не поверите… Да, она у меня. Кажется, цела и невредима. Ее свернули, а потом снова натянули на подрамник. Думаю, с ней все в порядке. Позвоните в отдел консервации и узнайте, пришла ли та женщина из «Общества Малевича». Женевьева Делакло. Я скоро буду.

Элизабет ван дер Меер, Гарри Уикенден, Женевьева Делакло и главный реставратор музея стояли в отделе консервации Национальной галереи современного искусства, стараясь не вспоминать о злоключениях находящейся перед ними картины. Снаружи были выставлены два охранника, призванных не допускать подобных приключений в будущем.

Картину установили на огромном мольберте. Уикендену она казалась чопорной и самодовольной. По мнению Делакло, картина выглядела так, словно испытывала чувство облегчения, хотя скорее всего его испытывала сама Делакло. Реставратору Барни не терпелось поскорее добраться до полотна, столь неожиданно уплывшего из его рук несколько дней назад. Элизабет выглядела озабоченной, но старалась не выдать своего беспокойства.

— Думаю, мы можем приступить, — заявила директриса, не зная, куда девать руки.

Потом обратилась к Женевьеве:

— Спасибо, что пришли, мисс Делакло. Особенно при создавшихся обстоятельствах. Мы пока не привлекаем наш персонал, опасаясь, что кто-нибудь из сотрудников может быть замешан в этой истории. Поэтому нам необходима консультация специалиста. Ваша помощь для нас просто неоценима. Нам рекомендовали обратиться именно к вам.

— Буду рада помочь, если смогу, — ответила та.

— У меня просто руки чешутся, — произнес Барни, подходя к холсту. — Кажется, она не пострадала.

— Как вы думаете, на подрамнике могли остаться отпечатки пальцев? — спросила Элизабет.

— Мы, конечно, проверим, но вряд ли эти парни их оставили. Они явно не дураки.

— Согласна. А вот та старая карга наверняка его захватала.

— А эта женщина знает, где ее муж взял картину? — спросила Делакло.

— Боюсь, что нет.

— Не может быть…

— На грабительницу она явно не похожа. Вы бы ее видели. В чем только душа держится. Кости да кожа… Вы в порядке, мисс Делакло?

— Что-то в ней не так.

— Что вы имеете в виду? — обеспокоенно спросила директриса.

— Что вы имеете в виду? — эхом повторил не менее обеспокоенный Уикенден.

— А? — переспросил Барни, который был слишком увлечен картиной и ничего не слышал.

— Я хочу сказать… она выглядит отлично, но… какая-то не такая.

— А поточнее можно? — спросила Элизабет, мгновенно покрывшись испариной.

— У меня какое-то смутное чувство, — продолжала Делакло. — Она, конечно, похожа на оригинал, но…

— Конечно, похожа. Она же белая, — пробурчал Уикенден.

Барни отошел от картины.

— Вот для этого мы и накупили все наши дорогие игрушки. Сейчас самое время поиграть в них.

Он исчез за дверью с табличкой «Технические средства», из-за которой вскоре послышалась какая-то возня.

— Картина, выставленная на торгах, выглядела подлинной, но отличалась от фотографии в каталоге. Странно, что раньше я ее не встречала, хотя видела все существующие картины Малевича. Значит, на аукционе был либо неизвестный ранее вариант «Белого на белом», либо блестящая подделка.

Мысли Элизабет унеслись куда-то далеко. Уикендену было любопытно, о чем она сейчас думает. Сомнение в подлинности картины дало толчок ее воображению, которое завело ее туда, где ей вовсе не хотелось оказаться. Почему она была столь уверена, что картина подлинная? Ведь ее украли так быстро, что Барни со своей командой не успел ничего проверить.

Сама ван дер Меер никогда бы не отличила подлинник от подделки. Во всяком случае, у Малевича. В университете она специализировалась на американской живописи двадцатого века. Вот если бы речь шла о Поллоке, Клоузе или Фише, интуиция ее бы не подвела.

Некоторые люди обладают какой-то сверхъестественной способностью отличать подлинники от подделок. Блестящее знание индивидуального стиля художника и канонов живописи, дающее право называться знатоком, в наше время стало большой редкостью. И поэтому вызывает благоговейный трепет. Глубокие знания, которыми обладают истинные ученые, дилетанты принимают за интуицию. И почтительно называют волшебниками тех, кто с первого взгляда может распознать подлинник.

Однако Элизабет не верила в мистику. Институт Куртолда, где она писала диссертацию, был тем последним бастионом, где еще встречались знатоки. Существовавшие там методы обучения заставляли вспомнить одну старую легенду.

В Древнем Китае некоего юношу отдали в учение ювелиру, делавшему нефритовые украшения. Он считался величайшим мастером, и его изделия пользовались большим спросом. Ученик был счастлив, попав к такому искуснику, и с нетерпением ожидал, когда тот начнет передавать ему свое мастерство.

В первый день мастер велел ученику протянуть руку. Юноша повиновался, и мастер положил ему на ладонь маленький кусочек нефрита — красивый, гладкий и зеленый, как коралл под толщей воды.

— А теперь ты должен тщательно изучить его, — сказал мастер. — Это настоящий нефрит, и тебе необходимо ощутить его всеми органами чувств. В конце дня я приду и проверю, как это удалось.

Юноша был несколько разочарован таким заданием, но отнесся к нему очень серьезно. Он ощупывал нефрит, перекатывал в ладонях, рассматривал со всех сторон, царапал ногтем, слушая, какой получается звук, нюхал его и пробовал на вкус.

В конце дня пришел мастер. Он увидел, что ученик был прилежен, и похвалил его.

На следующее утро юноша с нетерпением ожидал нового задания. Но мастер вручил ему еще один кусок нефрита.

— Я хочу, чтобы ты внимательно изучил его. В конце дня приду и проверю.

Юноша собрался возразить, но был остановлен строгим взглядом учителя.

— Если хочешь учиться у меня, сынок, беспрекословно выполняй все мои распоряжения, — жестко сказал мастер. — Делай, как я говорю, и станешь великим ювелиром.

Юноша молча повиновался.

Целый год мастер давал ему по утрам кусок нефрита и оставлял на весь день наедине с камнем. Стараясь не выдавать своего разочарования, юноша усердно продолжал учиться. Он не протестовал и, следуя указаниям мастера, прилежно изучал каждый новый камень.

Однажды утром мастер, как всегда, положил камень в протянутую руку ученика. Когда он собрался уходить, юноша вдруг произнес:

— Простите, мастер, но это не настоящий нефрит.

— Ну что ж. Теперь ты готов к обучению, — ответил ему тот.

Элизабет услышала эту историю при зачислении в Институт Куртолда и запомнила. Она символизировала культ специальных знаний. Истинные знатоки обладают массой сведений об узкоспециальных предметах. Это вымирающая порода людей.

Повозившись несколько минут с холстом, Барни повернулся к публике.

— Вы правы. Здесь что-то не то. Слишком свежая краска.

— Вы хотите сказать, что она написана не в тысяча девятьсот восемнадцатом году? — воскликнула Элизабет, выходя из задумчивости.

— Точнее, несколько дней назад.

— Вы что, смеетесь?! — возмущенно завопил Уикенден.

В отличие от Делакло и ван дер Меер он ничего не подозревал.

— Это даже не совсем масляная краска. Туда что-то добавлено. Мне понадобится сделать анализы, чтобы определить точно…

— Вы что, шутите? — растерянно спросила Элизабет.

— …но прежде всего требуется рентгенография. Это займет некоторое время, но у нас здесь есть все необходимое…

— Ну так сделайте ее, Барни. Прямо сейчас.

Элизабет ван дер Меер как-то сразу сникла. Уикенден не спускал с нее глаз, пытаясь прочесть ее мысли. Догадывалась ли она с самого начала? Легко быть пророком задним числом. Такого удара ей не перенести. Если это действительно фальшивка, значит, она пустила на ветер не только средства музея, но и ту кучу денег, которую лорд Хакнесс столь любезно выложил из своего кармана. И все это ради ничего не стоящего куска холста. Однако оставался вопрос: была ли эта фальшивка куплена на торгах или ее подсунули грабители, оставив подлинник себе?