Ней обернулся в мою сторону:

— Я видел того же орла, пролетевшего над моим кораблем, мы пришли сюда вслед за ним. Но толковать знамения — дело не мое, а сивиллы, что стоит рядом со мной.

Царь взглянул на меня:

— Я думал, она твоя жена.

— Моя жена погибла, мы с сыном остались одни. — Ней окинул взглядом просторный зал. — И ты, кажется, тоже. Где воины, что должны защищать твой трон? Сыновья, что стали бы тебе опорой?

— Мои сыновья мертвы. — Голос Латина прозвучал жестко и яростно. — Они полегли в битве с рутулами, когда те истребили воинов моего народа, а меня тяжко ранили.

Ней кивнул. Он не мог не заметить, что воинов здесь не больше десятка и еще столько же подростков.

— Рутулы живут к северу от нас, они не знают пощады. Из трех кораблей, посланных ими к большому флоту, вернулся только один, и с тех пор они не прекращают набегов на Лаций, будто нас победить проще, чем фараона. — Черные глаза Латина грозно сверкнули: всякий, кто сочтет его противником более слабым, чем верховный царь Египта, явно рискует. Гордости здешнему народу не занимать…

— Они предательски напали, когда мы работали на полях. Пока мы вооружались, половина наших уже погибли, прочих убили в завязавшейся битве. Ворота мы отстояли, но рутулы не стали нас осаждать. Зачем? Они знают, что мы никуда не уйдем и что довершить начатое они могут в любой миг. Им ведь удобнее сначала собрать свой урожай, а уж потом вернуться за нашим. — Латин взглянул на меня, затем снова на Нея: — Теперь ты видишь, царь Эней из погибшей Вилусы: ты пришел к обреченному народу в горькие для него времена. Лаций достанется рутулам поистине дорогой ценой, но что проку в наших оружейнях и башнях, если у нас нет мужчин, способных взять меч и подняться на стены?

Ней медленно кивнул.

— И все же я здесь, где никто не ждал помощи, и со мной больше сотни мужчин. Многочисленны ли рутулы?

— Их почти триста, — ответил Латин. — А нас всего два десятка.

— У них есть колесницы?

— Нет, они бьются копьем или мечом, каждый за себя.

Ней смотрел себе под ноги, обдумывая его слова. И мне вдруг разом увиделись сплетения несчетных путей: все изгибы и повороты лабиринта, все дороги по суше и морю, ведшие к этому ясному осеннему утру, — все слилось для меня в едином всеохватном миге, и от красоты увиденного захватило дух.

Ней поднял голову и с улыбкой посмотрел в глаза царю:

— Царь Латин, стены твоего города тверды, и так же тверды сердца твоих воинов. Но ты прав — вас слишком мало, чтобы защитить Лаций. Мой народ устал от дальних скитаний в поисках земель, где мы сможем жить в покое и мире, почитая традиции предков и священные обряды наших богов. У нас сто двадцать шесть мужчин, но только двадцать одна женщина и двадцать два ребенка. Этого мало, чтобы сохранить народ. Но этого довольно, чтобы защитить Лаций и собрать урожай, оставшийся на полях; довольно, чтобы наловить рыбы и починить дома. Этого довольно, чтобы вспахать невозделанные поля и насадить молодые оливы.

У меня перехватило дыхание, я закусила губу.

Латин пристально посмотрел на Нея:

— Если тебе такое по плечу, если ты сумеешь отбросить прочь рутулов и собрать урожай, чтобы мы не погибли от голода в предстоящую зиму, я назову тебя братом и отдам тебе что пожелаешь. Я назову тебя сыном, и ты станешь царем Лация после меня. Я вручу тебе последнее сокровище моего царства.

Я снова услышала шелест одежд. Легкая женская фигурка пересекла зал и остановилась рядом с царем.

— Руку моей дочери Лавинии, — закончил Латин.

Не старше тринадцати, невысокая и гибкая, с широкоскулым лицом и большими черными глазами, она стояла подле отца спокойно и прямо, положив руку ему на плечо. Взгляд, устремленный на Нея, не выдавал ее страха.

— Из моих детей осталась в живых только она, — сказал Латин. — Мое царство — ее наследие.

Ней почтительно склонил голову:

— Царевна Лавиния, такая надежда лишь придаст мне сил в битве с рутулами, ибо твоя рука — награда превыше всякой иной.

Выпрямившись, он встретил ее взгляд, и она не отвела глаз, хотя выглядела совсем ребенком — с темно-каштановой косой, перекинутой через плечо поверх белых одежд…

Ней шагнул вперед, Латин протянул руку:

— Клянусь.

Ней обхватил его ладонь, запястьем к запястью:

— Клянусь. Да свидетельствуют боги заключенный союз и даруют нам победу.

— Да будет так, — произнес Латин.

Мы с готовностью взялись собирать урожай. Погода портилась, на жатву оставались считанные дни, зерно нужно было убрать до наступления дождей. Большинство наших мужчин знали только морское ремесло и никогда прежде не работали в полях, поэтому дело двигалось не так споро, как нам бы хотелось. Помогали и женщины, у кого не было грудных детей. Тия вышла в поле, я приглядывала за Кианной с Маркаем и пыталась при этом собирать виноград. Маркая я привязала к спине, а Кианна играла у меня под ногами, то и дело прерываясь, чтобы утянуть в рот очередную спелую ягоду — и тогда мне приходилось вынимать у нее изо рта косточки, которые она пока не научилась выплевывать. Маркай, прижавшись щекой к моей шее, мирно спал.

И все время мы неусыпно следили, не подступают ли рутулы, ведь они не замедлят вернуться.

На двенадцатую ночь прошел сильный ливень, которым побило весь неубранный ячмень, поутру на землю лег туман. Река, поднявшаяся от ночного дождя, тихо плескалась у пристани.

После рассвета я стояла с Неем на городской стене. Сзади до нас доносился свежий хлебный запах: в городе пеклись круглые тугие хлебы с теплой сердцевиной.

— Завтра придут, — произнес Ней с уверенностью прорицателя.

Я взглянула на него:

— Ты точно знаешь?

Он кивнул, по-прежнему глядя на реку:

— Я знаю войну, сивилла. Урожай собран, скоро настанут холода, под стылым дождем не очень-то повоюешь. Но завтрашний день будет ясным, к тому же сейчас полнолуние. Рутулы выйдут в ночь и нападут на нас утром, надеясь застать народ Лация в поле, за уборкой оставшегося урожая.

— Ты сам поступил бы именно так?

— Будь я грабителем — да.

Я наконец решилась высказать давние сомнения:

— Можем ли мы победить, Ней? Перевес больше чем двое на одного: Латин сказал, что у рутулов триста воинов, а нас меньше полутора сотен, даже если считать всех мужчин Лация.

Ней посмотрел на меня с улыбкой, уже знакомой мне по Библу.

— Мы победим. Рутулы не видели сомкнутого строя, да и никто здесь его не видел. — Опершись руками на ограждение, он выглянул наружу. — Для того мы ему и выучились. Должное средство, которому пришло должное время, — я вижу это отчетливо, как никогда.

— И должное место?

Ней утвердительно качнул головой:

— И должное место. Я проживу здесь до конца дней, и мои наследники тоже. Ты ведь это чувствуешь?

— Да, — кивнула я. Не будь он царевичем, он мог бы стать жрецом.

— Красивая земля, — сказал Ней.

Здесь нет ни сияющих белокаменных стен, ни хранилища книг, ни храмов с величественными колоннами. Ни широких проездов, ни высоких башен. Лишь маленький городок с немощеными улицами, деревянными домами, пристанью на судоходной реке и пахотными землями по берегам.

— Тебе еще предстоит сделать ее красивой, — ответила я.

Ней указал куда-то за реку:

— Вон на тех склонах, что смотрят на запад, можно разбить виноградники. И дальше заросшая прогалина — видишь? Чем не место для оливковой рощи? А вон то невозделанное поле вспашем уже следующей весной.

— Да, — согласилась я. — Я знаю, что так и будет. Тебе предстоит счастливо править этой землей, когда Латин уйдет за Реку, а ты женишься на Лавинии.

Он быстро взглянул на меня и снова обернулся к реке. Наступило молчание, и я решила, что он не собирается отвечать.

— Как ты думаешь, она меня возненавидит? — спросил он, помедлив.

— За совершение брачных обязанностей? — Я тоже оперлась на ограждение. — Но ты ведь должен подтвердить осуществление брака, иначе в глазах обоих народов он останется недействителен.