— Считай шаги, чтобы не сбиться, — сказала она. — Тебе нужно запомнить все пещеры и повороты, а их здесь много. Ты не зря упражняла память.

И мы стали считать. Ходы вели нас все дальше в глубину. Я по-прежнему пыталась хоть что-то разглядеть во тьме, и мои глаза, должно быть, все больше расширялись.

— Это вход в Аид? — спросила я.

— Это лоно, — отозвалась пифия. — Врата. Склеп. Между ними нет разницы. Мы уходим и возвращаемся, мы пересекаем Реку снова и снова. Ты ведь знаешь.

Я зачем-то кивнула в темноте и потом ответила:

— С уходом Владычицы земля иссыхает. А когда Она возвращается — снова цветет.

— Тебе здесь ничего не грозит, — сказала пифия. — Тебе, единственной из смертных. Ты — Ее служительница, твои пути в Ее власти.

Пол под ногами выровнялся, откуда-то повеяло воздухом, будто мы вступили в высокое помещение. Босые ноги наткнулись на мех, я от неожиданности ахнула: неужели падаль? Но это оказалась волчья шкура, расстеленная на полу пещеры. Я наклонилась ее потрогать и обнаружила еще одну, тоже мягкую и хорошо выделанную, — их явно положили сюда не просто так.

— Побудь здесь, — промолвила пифия. — Тут можно видеть сны. Я за тобой вернусь.

И она ушла.

Тьма словно обступила меня плотнее, я ощущала ее, как дыхание огромного зверя — так мог бы подкрадываться Кербер, готовый схватить и разорвать меня тяжелыми челюстями.

Когда шаги пифии окончательно затихли и со лба исчезли остатки холодного пота, тьма будто бы ослабла. Я закрыла глаза.

Я помнила весь путь — сколько поворотов и сколько шагов между ними. При желании я легко найду дорогу из бездны и вернусь к своей привычной постели.

Я легла на волчьи шкуры, на мягкий мех, еще источавший чуть слышный запах пифии: она тоже когда-то лежала здесь, наверное не однажды, и ожидала Ее повеления. Как прислужница, спящая ночью в передней комнате и готовая откликнуться на зов госпожи.

Я ждала во тьме, пока не уснула. Не знаю, приходили ли ко мне сны той ночью.

Старый царь Нестор умер в самый разгар дождей в зиму после того, как мне исполнилось шестнадцать. Мое тело оформилось, но ростом я едва доходила до груди обычному воину. Волосы, которые я не стригла с тех пор, как пришла в святилище, отросли до середины бедра: если их поднять и заколоть, прическа выйдет почти такой же пышной, как парик. Пифия оказалась права: парик мне не понадобится.

Во дворце все плакали и раздирали на себе одежды, как велит обычай. Укутанная черным покрывалом и с черным мешочком на поясе, я следовала за госпожой, неся в руках ее облачение и необходимые травы, а потом, когда дождь немного стих и все вышли во внутренний двор, я стояла позади нее при совершении обряда.

Дрова для погребального костра хранили под навесом, и теперь пламя взметнулось стремительно и высоко, от мокрой земли валил пар. Я незаметно оглядывала присутствующих, тщетно надеясь увидеть Арена.

Верховный царь из Микен не приехал — во время дождей дороги отвратительны. Воздать почести Нестору он прислал своего родича, Неоптолема, что приходился сыном их герою Ахиллу. В этом рыжеволосом юнце, облаченном в великолепные одежды и серебряный панцирь, чувствовался горячий нрав; сам он был чуть старше меня и, казалось, еще толком не привык управляться со своими юношески длинными руками и ногами. В самых торжественных местах его тянуло вертеться по сторонам и перешептываться с приятелями, — я думала, сыновья знаменитых героев ведут себя приличнее.

Позже, уже к концу пира, я шла по переходу дворца в комнату, где пифия беседовала с молодым царем Иденеем, своим племянником. По пути я заметила Неоптолема и двух его приятелей и молча прошла бы мимо, но один из них схватил меня за руку:

— Постой, милашка!

Когда я рванулась в сторону, Неоптолем преградил мне путь.

— А ну-ка стань на свет поглядеть на тебя.

— Дай пройти. — Будь я постарше, я бы сообразила сказать, кто я.

Один из его приятелей толкнул меня к стене:

— Не так чтоб красотка, но сгодится.

— Точно, сгодится. — Неоптолем, повернув меня лицом к свету, откровенно ухмылялся.

Я отбросила его руку, и его взгляд потемнел.

— Считай за честь, дура!

Кто-то из них схватил меня за локти. Я не подумала закричать — во мне оставалось еще слишком много от рабыни.

— Я бы на твоем месте поостерегся, — раздался вдруг спокойный голос. Позади них стоял Триот, бывший возлюбленный моей матери — воин в расцвете сил, отнюдь не мальчик. — Она посвящена Владычице Мертвых. Хочешь, чтоб твой корень отсох навсегда? Ей это запросто.

Один из приятелей сразу же отпустил меня. Неоптолем упорствовал:

— Я не боюсь Смерти.

Триот шагнул между нами.

— Не зарекайся, — негромко сказал он. — Когда раз-другой повидаешь, как Она за тобой приходит, станешь относиться к Смерти уважительнее. — Он взглянул на меня. — Ступай.

Натянув на плечо сбившийся хитон, я ушла; не знаю, что еще он говорил.

Потом, в храме, я никому не обмолвилась о случившемся. Да и что было рассказывать?

Вскоре на меня навалились другие заботы. Пифия во время обряда простудилась и слегла. Пока она не выздоровела, мы оставались в храме. Даже после возвращения в святилище ее не покидала слабость, на исхудавших руках выступили вены, ногти сделались голубоватыми. Она была лишь немногим младше царя Нестора, своего брата, а тот умер совсем уже старцем.

Через несколько дней после возвращения я спросила ее, не сойдет ли она со мной в пещеры.

Пифия, сидевшая по обыкновению у огня, скользнула по мне взглядом.

— Наверное, нет. — Взгляд ее сделался пристальнее. — Или сама, если слышишь зов.

— Я…

— Иди. Ты найдешь путь и без меня.

Так я впервые сошла одна в глубокую тьму пещер, где можно отмерять расстояние только вдохами и шагами. Но я не боялась, меня ведь этому выучили.

Вернувшись, я присела рядом с пифией у жаровни. От огня шло тепло, но она все равно куталась в плащ.

— Госпожа, — проговорила я, — я не хочу, чтобы ты умирала.

Она положила руку мне на голову:

— Там, во тьме, ты увидела мою смерть?

— Нет, — сказала я. — И да. Я стояла на палубе корабля с выбеленным и начерненным лицом, и ветер развевал покрывало за спиной. Я была пифией — и это значило, что тебя нет.

Она улыбнулась.

— Вот этого мне и хотелось: знать, что ты станешь пифией после меня. Что ты сбережешь святилище и будешь верно служить Владычице. Я боялась… — Она запнулась и расцепила руки, чтобы погреть их над огнем.

— Боялась чего?

Ее ярко-голубые глаза неотрывно смотрели в огонь.

— Что Она нас оставит. Что Она больше не благоволит к нашему краю.

Мне сделалось страшно.

— Почему? Что Ей за причина?

— Я тебе расскажу, — ответила пифия, — ты должна знать. Но это дела царей, а они не любят, когда мы о них говорим.

Она протянула руки к огню.

— Я родилась в пилосском дворце и приняла посвящение в восемь лет. Это тебе известно. В те времена цари искали Ее благосклонности и отдавали Ей лучшее из того, что имели, вплоть до дочерей. Ей служили немало царевен, и среди них даже дочь верховного царя Ифигения. — Госпожа вздохнула. — Я ее знала. Хотя она была младше меня, мы вместе участвовали в празднествах, ведь мы обе служили Владычице в равном жреческом сане. Однажды верховный царь, ее отец, решил повести ахейское воинство на Илион, что вы зовете Вилусой. Собрались воины, корабли приготовились к походу, но море и ветер не давали им отплыть: городу покровительствовала Афродита, Владычица Моря, и вся мощь морей была против них. Тогда верховный царь созвал прорицателей и жрецов, служивших Афине и Владыке Бурь, и просил их помощи. Ответ был ужасен.

Пифия взглянула мне в глаза.

— Он послал гонцов в Додону, где его дочь служила Владычице, и велел взять ее из святилища. Сказал, что отдаст ее в жены великому герою якобы для скрепления воинского союза. В Авлиду, где ждал флот, ее привезли убранную цветами — как невесту, как деву на празднике Сошествия. И там он заклал ее на алтаре, а ее жертвенную плоть отдал в пищу присутствующим, словно мясо молодого козленка.