— Ей всего двенадцать лет. Я вдвое старше и уже не помню, что такое нежная юная дева.

— Она ведь царевна, ее воспитывали в понятиях долга. Она исполнит что подобает.

— Но при этом она меня возненавидит? Царица, питающая ко мне ненависть, не принесет народу ничего хорошего. Я не собираюсь…

Сотворять еще одну Басетамон, поняла я. Причинять кому-то такое же зло.

— Брак должен осуществиться, — сказала я, тщательно выбирая слова. — И тебе для этого придется быть мягким и нежным, насколько возможно. Непросто, но что поделаешь.

— И в это время две сотни людей будут ждать, пока им предъявят запятнанные кровью простыни, — поморщился Ней.

— Они должны видеть кровь, мой царевич. Откуда бы она ни взялась. — Я со значением посмотрела ему в глаза, чтобы он понял. — В супружеские отношения лучше вступить позднее, когда утихнет суета и у вас будет возможность сблизиться. А что до зачатия сына… Лишний месяц ничего не решит.

— Но женщины наверняка ее спросят.

— Проследи, чтобы она ответила как нужно. Хотя царевна вроде бы не глупа… Лишь бы она не сочла это пренебрежением: представь все так, будто ты слишком дорожишь ею и опасаешься оскорбить ее поспешностью.

Он кивнул:

— Я и вправду ею дорожу. Не ради нее самой — ради будущего. Мне нужна царица, которая не будет мне врагом.

— Может быть, со временем она станет тебе дорога и сама по себе.

Ней пожал плечами, но в голосе прозвучала боль.

— Я не ищу любви, сивилла. Я царь, меня тоже воспитывали в понятиях долга. Хотя порой неизмеримо жаль, что мне никогда не быть простым корабельным кормчим… — Он взглянул на меня, его глаза струили солнечное тепло. — Как Ксандр.

— Ней… — Я понимала, что отвечаю больше чем на один вопрос. — Ты ведь не Ксандр.

Он отвел глаза и кивнул:

— Я знаю.

Больше мы об этом не говорили.

Рутулы явились следующим утром; через час после восхода их заметили на дальних холмах. Стоя на стене, мы пытались определить их число. Латин не ошибся: я насчитала двести шестьдесят.

Во дворе уже стояли наготове наши воины. Те из мужчин Лация, кто способен стрелять из лука, поднялись на стену, пятеро будут следить за воротами.

К тому времени, когда рутулы взошли на гребень последнего холма, мы ждали их во всеоружии.

Я не могла оставаться внизу. Маркай побудет с Тией во дворце, но я не способна сидеть вдали от битвы. Я наложила на лицо краску, надела новые одежды. В любом случае сегодня я понадоблюсь многим. И ту кровь, которая прольется за меня и моего ребенка, я должна буду видеть, пристало мне это или нет.

Я не чувствовала Ее недовольства — лишь Ее присутствие.

— Владычица подземного царства, — прошептала я, — Владычица битв, львиноголовая Сехмет, Владычица войн…

Ксандр поднял голову и посмотрел на меня. Воины «Дельфина» уже выстраивались с ним рядом.

Я встретила его взгляд.

Ксандр улыбнулся и ничего не сказал. Слов не требовалось — мы и без них все знали, сейчас говорили только глаза.

Рутулы уже стояли напротив ворот, требуя сдачи города.

Латин поднялся по лестнице на башню рядом с воротами, разнесся его звучный голос:

— Мы не сдадимся! Если вам нужен Лаций — возьмите его силой!

Рутулы в ответ что-то закричали, потрясая копьями. Слов я не расслышала.

Ворота открылись.

Снова полетели крики — вызовы на бой и проклятия, рутулы заколотили мечами в щиты.

Через открывшиеся ворота вышел первый отряд наших воинов — команда «Семи сестер» в полном вооружении, три группы по восемь человек: каждый с шарданским мечом и щитом, каждый прикрывает стоящего рядом. Звук их слаженной поступи напоминал рокотание грома.

Команда «Дельфина», вышедшая следом, сразу за воротами свернула налево. Последними появились воины «Жемчужины», которые встали левее «Дельфина»; в первом ряду я разглядела Коса. Три отряда выстроились вплотную друг к другу: справа Ней, в центре Ксандр, слева Кос.

Рутулы притихли. Они явно не рассчитывали на такую встречу.

Ворота захлопнулись. Наши воины молча ждали. Ни криков, ни песен, ни размахивания мечами, ни выкликания имен предков или богов — они просто ждали, застыв в безупречном строю, спокойные и суровые, как нубийские лучники в Египте.

Рутулы снова разразились криками.

Рослый и сильный народ, этого не отнять. Разрозненные группы состоят из родичей и друзей, кое-кто перемещается от кучки к кучке. Вооружены кто мечом, кто дротиком. Рассеявшись по всему полю, они выкрикивали похвальбы и угрозы, вожди окликами подбадривали бойцов перед битвой, но слов было не разобрать.

Наши воины замерли в ожидании.

Речной ветер откинул мое покрывало. Небо светилось чистейшей осенней голубизной.

Вожди издали клич, потрясая копьями. И рутулы бросились на приступ.

Они разбились о наш строй, словно волны о скалистый берег.

Стремительный отпор, лязг оружия, кровь — и они отхлынули прочь, оставив на земле дюжину соплеменников: кто-то еще шевелился, кто-то затих навсегда. Из наших никто не погиб, строй стоял твердо. Ряды «Жемчужины» чуть перестроились: двое раненых встали внутрь, на их место вышли другие воины, щиты вновь сомкнулись плотной стеной.

Снова раздались оклики вождей, снова рутулы хлынули, как морская волна. Сверкнули мечи, в утреннем воздухе разнеслись крики.

Враг вновь отступил, наши ряды держались жестко. На этот раз трое наших воинов упали, но строй над ними сомкнулся, их заслонили щиты товарищей. Разнесся голос Нея, спокойный и звучный, как в море:

— Держитесь! Держитесь, сыны Вилусы! Постоим за наших богов и родичей!

Рутулы нахлынули в третий раз.

Больше трех десятков их осталось лежать на земле, остальные явно не надеялись на победу.

Никто из наших не сошел с места, никто не нарушил строй.

Я видела, что третий отпор будет последним. Враги кинулись прочь по одному и по двое: бросив оружие на поле боя, хромая от ран, унося на спине родичей, они устремились к ближайшей роще, и среди них не нашлось никого, кто попытался бы вновь их собрать и отправить в битву.

— Стоять в строю! — раздался крик Нея. — Не преследовать! Держать строй!

Нас не сбить с толку даже зрелищем победы. Двое-трое наших рванулись было вслед за противником, но их удержали. Мы не двигались с места. Рутулы в беспорядке бежали от ворот Лация, но мы стояли. Дюжину тел они оставили на поле битвы, около сорока погибших и раненых унесли с собой. Поднявшееся солнце не застало на полях перед Лацием ни единого живого рутула.

Ней распустил строй лишь после того, как враги полностью скрылись из виду. Кто-то из воинов склонился над упавшими, ворота Лация открылись.

Сойдя со стены, я подошла к раненым. Вопреки моим опасениям их оказалось не так много, и из десяти лишь двоим грозила смерть. Остальных задело копьем или мечом, у одного сломана рука от удара в щит, у другого перелом запястья. Кому-то копье попало в ногу так, что колено, видимо, останется изувеченным навсегда.

Женщины Лация вышли за ворота. Склонившись над тяжелораненым, я услышала плеск воды: ко мне подошла Лавиния с кувшином в руке. Губы ее свело от запаха крови, но кувшин лишь чуть подрагивал в руке, ни капли воды не пролилось.

— Спасибо, царевна. — Я взяла у нее кувшин.

Она опустилась на колени рядом со мной и помогла поднять голову раненого, чтобы его напоить.

— Вы пролили кровь за наш город, — сказала она, тщательнее выговаривая слова, чтобы я могла ее понять.

— Нет, царевна, — ответила я. — За нашу общую судьбу. За найденный наконец дом, за вольный народ. Только объединив две крови, мы сможем выжить.

Лавиния посмотрела на свою ладонь со следами крови раненого, который пытался цепляться за ее руку.

— Объединив две крови… — Как и я, она хорошо понимала, что пролитая кровь может смешаться и на поле битвы, но объединить две крови может только лоно.

Сзади подошел Ней. Порез на правом предплечье, оставленный вражеским копьем, выглядел неопасным и уже не кровоточил.