— В том, чтобы оставить флот, нет ничего позорного. Враг контролирует море. А вот забрасывать наземные силы или впустую расходовать их в бесполезных морских стычках, — это преступление. Войну следует вести на суше. И не могу не отметить — при всем уважении к ее величеству, — что в наземной войне присутствие царицы не пойдет нам на пользу.

Он повернулся к царице — ее верный римский поборник — и негромко, но твердо произнес:

— Было бы лучше, если бы царица отступила по суше через Пелопоннес или попыталась уплыть, как только мы отведем войска от залива.

Клеопатра ждала, что скажет Антоний.

— Это будет к лучшему, — добавил Канидий, глядя теперь не на царицу, а на Антония. — Боевой дух римских легионов значительно возрастет. Если ты хочешь просить людей держаться, тебе следует считаться с их желаниями.

— А та половина армии, которая состоит не из римлян? — спросил Антоний. — Как насчет их желаний? Если царица уйдет, многие из них пожелают последовать за ней. Кроме того, она наш союзник, а мы не отсылаем наших союзников прочь.

«Еще бы! — подумала Клеопатра. — Если он избавится от меня, то лишится и своих денег. Антоний пытается сообщить об этом своим офицерам, не называя вещи своими именами. Но они думают, что он избегает войны на суше из уважения ко мне». Она знала, что должна что-то сказать, чтобы хотя бы частично развенчать эту идею, остановить яд, пока он не покинул пределов шатра.

— Канидий Красс, если мы бросим наш флот, враг полностью возьмет море под свой контроль. Он сможет блокировать нас повсюду, куда бы мы ни направились. Чтобы построить корабли, нужны деньги и время. Ты действительно хочешь получить армию без флота? Мы ведь сделаемся беззащитными.

— Царица совершенно права, — вмешался Антоний. — Мы не станем отказываться от одного из главных наших преимуществ. Я считаю, что вести войну в нынешних условиях затруднительно. Люди ослаблены. Боевой дух падает, а число больных и дезертиров возрастает. У нас есть шансы перегруппировать силы и выиграть, но для этого нам нужно вывести нашу армию из болота. Я предлагаю покинуть этот залив и потратить зиму на сбор новой армии и припасов. Пусть Октавиан сидит себе в Греции. Пусть его солдаты и моряки страдают от всех тех унижений, которые терпели на протяжении последних месяцев мы. Для нас же выгоднее всего будет уйти и вступить в бой в более подходящее время.

— Но как, по мнению императора, мы уйдем отсюда? — спросил Сосий. Во время совещания он держался незаметно и теперь выглядел не особенно счастливым. — Мы же заперты здесь.

— Помните наше поражение под Фрааспе? Мы тогда очутились в тяжелом, если не сказать отчаянном положении. Я приказал отступать. В результате мы провели очень приятную зиму в Сирии, ели и пили за счет царицы, а на следующий год вернулись и одержали победу.

— История повторится, — пообещала Клеопатра. — Я уверена, что каждый из вас найдет в Александрии пристанище по своему вкусу.

— В том, что касается подробностей, положитесь на нас, — сказал Антоний, имея в виду себя и царицу. — Мы должны покинуть это место в течение недели.

На протяжении всего лета жара и влажность давили на рассудок Клеопатры, словно они были молотом, а Амбракийский залив — наковальней. Ей страстно хотелось выбраться отсюда. Она жила в непрестанном предвкушении того мига, когда ее корабли вырвутся из-под двойного гнета — влажной духоты и флота Октавиана, державшего их на берегах Акция, словно в плену.

Клеопатра не бродила в малярийном чаду, как большая часть войска. У нее было такое ощущение, как будто незримые силы выдавливают жизнь из ее тела. Если бы только ей удалось бежать! Тогда она снова смогла бы дышать и мыслить ясно!

Они ожидали предвестников хорошей погоды, ясного неба и восточного ветра, который должен был принести юго-западный бриз, известный под названием мистраль. В конце концов после бесконечно долгих часов наблюдения за небом они с Антонием увидели кроваво-красный закат — благоприятное предзнаменование для мореходов, — и Антоний объявил, что завтра они наконец-то выберутся отсюда.

Той ночью Клеопатра смотрела, как двести ее кораблей — кораблей, ради которых она торговалась за каждое бревно, за проектированием и постройкой которых неустанно наблюдала, за которые платила, чтобы укомплектовать команды лучшими гребцами, — как эти корабли уничтожаются чудовищным пламенем. Моряки пропитали отполированные балки, доставленные с Кипра, горючим маслом, а затем швырнули на них факелы. Армия стояла на берегу — отсветы пламени плясали на красных, потных лицах солдат — и смотрела, как горят эти великолепные, огромные корабли. У них не осталось людей, которые могли бы вести эти суда, и лучше уж было уничтожить их, чем отдавать врагу. Клеопатра знала, что Октавиан наблюдает за происходящим, и надеялась, что он не разгадал их план.

— Как только мы доберемся до Египта, мы начнем все сначала, — сказал Антоний, чувствуя ее печаль.

Они с Клеопатрой стояли и смотрели, как флот, созданный такими трудами, превращался в скопище огромных черных остовов, которым отныне суждено было стать призраками этих берегов.

— Мы отдохнем, дадим людям набраться сил на добром греческом вине и сытной пище, под солнечным небом Египта, и начнем набирать новых солдат.

— Я сразу же закажу древесину для новых кораблей, — сказала Клеопатра, отвернувшись от пламени.

Но свет заливал лагерь, и в нем было светло, как днем.

— Что же касается новых солдат, то они рождаются каждую минуту, — добавила царица. — Мы разошлем вербовщиков повсюду, вплоть до Индии, если понадобится. Все равно мы привозим некоторые пряности из тех земель. Раз мы ввозим кумин, что мешает нам ввезти и людей? Мы создадим им такие условия, что они решат потрудиться ради этого.

— И научат нас тем загадочным идеям, которые так очаровали Александра, — заметил Антоний. — Говорят, они владеют тайнами, которые помогают мужчине и женщине во время соития соприкоснуться с самими богами.

— Да, это знание, за которое стоит заплатить, — отозвалась Клеопатра, попытавшись улыбнуться ему, как прежде.

Она все старалась показать ему, что потом, когда они смогут ускользнуть от Октавиана и вернуться в свои покои, их тела сплетутся в угаре страсти. Ей хотелось откликнуться на старания Антония поддержать ее. Но Клеопатре показалось, что ее голос прозвучал глухо и бесцветно.

С тех пор как они приняли решение отступить и перегруппировать силы, настроение Антония улучшилось. Он выбросил из головы измену Агенобарба и Аминты и вновь принялся размышлять о будущем. Клеопатре пришлось напомнить себе, что Антоний — из тех людей, которые расцветают в условиях солдатской вольности, которые всегда будут придерживаться одной стороны, если только не решат вдруг, что их к этому принуждают. Должно быть, ему очень трудно было терпеть узы, наложенные вражеским морским заслоном, куда труднее, чем он позволял увидеть ей или своим людям. И если Антоний рыскал по их покоям угрюмо, словно лев в клетке, то Клеопатра должна простить его за это — уж такой он человек.

Утром в день битвы небо было голубым, без единого облачка, а прохладный осенний ветер, задувший с севера, прогнал летнюю жару. О более благоприятной погоде нельзя было и мечтать, будь они даже в состоянии приказывать божествам небес.

— Если бы у нас было больше таких дней, как сегодня! — заметил Антоний, одеваясь для морской битвы.

Его вещи уже были упакованы и погружены на борт флагманского корабля Клеопатры. Все ценные предметы из их шатра были убраны Хармионой еще накануне. Они поставили на карту все.

— Если бы нам так повезло с погодой, не пришлось бы нынешним летом хоронить стольких людей!

— Милый, кому жить, а кому умирать, выбирают боги, — отозвалась Клеопатра.

— Возможно. Но бремя ответственности зачастую ложится на тех, кого боги избирают командовать, — сказал Антоний. — Это не всегда приятно — делить ответственность с богами.