Но стоило Клеопатре произнести этот вопрос вслух, как она поняла, что уже знает ответ. С чего это вдруг Цезарь принялся осыпать благодеяниями дальнего родственника, отдавая ему то, что стоило бы приберечь для сына?

— Тебе не кажется, что Архимед с умыслом доводит это до моего сведения? У него более чем достаточно причин стремиться причинить мне боль.

— Клятва для него важнее сердечных стремлений, Клеопатра. Да, он сердит на тебя, но по-прежнему трудится ради твоего блага. Я целиком и полностью уверен в этом. Но на тот случай, если вдруг меня одолели старческая сентиментальность и благодушие, я навел справки. Родственники самого Цезаря имеют основания считать, что Цезарь намеревается усыновить этого юношу, воспитать его и сделать своим наследником.

Клеопатра и Аммоний вошли на Форум Цезаря через небольшую арку, чья малая высота лишь подчеркивала, какое огромное пространство расчистил для своей стройки диктатор, сравняв с землей не один городской квартал. Цезарь скупил множество домов и многоквартирных зданий, заплатив деньгами из добычи, привезенной из Галлии. Диктатор снес все старые постройки, заполнив ямы обломками и землей (ее специально доставляли для этой цели), и создав ровную площадку. Он также разобрал древнюю курию Гостилия, где обычно заседал Сенат, и построил ее в другом месте — шаг, который хулители Цезаря истолковали как явный знак надвигающихся перемен.

Клеопатра опиралась на руку Аммония; ее до сих пор трясло от новостей, которые Аммоний обрушил на нее на мрачном берегу Тибра. Сейчас ей не было дела ни до величественного храма Венеры Родительницы, ни до базилики, посвященной дочери Цезаря, где должны были происходить судебные разбирательства, ни до высоких изваяний богов, образующих колоннаду, ни до роскошного сада, разбитого посреди площади. Все это сейчас вызывало у нее только враждебность. В конце концов, со стороны Цезаря это либо самонадеянность, либо наглость — пытаться своим размахом произвести впечатление на царицу Египта, владычицу страны грандиозных сооружений, несопоставимых с этим римским примитивным строительством.

Клеопатра была в ярости: вся ее жизнь сейчас висела на паутинке, которую Цезарь мог перерезать в любой момент. Оборви он эту нить — и Клеопатра рухнет в пропасть и разобьется. Самое невыносимое для нее чувство — унижение — окутало сейчас царицу, словно саван. Ей подумалось: «Неужели Аммоний считает, будто я — наивная девчонка, игрушка стареющего диктатора, а не истинный партнер во всех его делах? Или я на самом деле обманывала себя, воображая, будто видение нового мира, который мы с Цезарем создали во время своих ночных бесед, было реальным? Вдруг ему просто нравилось фантазировать вместе со мной и не хотелось разрушать романтическую ауру наших встреч, тех часов, что мы проводили вместе? Неужели он играл со мной, как с дурочкой? И буду ли я продолжать вести эту игру с ним теперь, когда на карту поставлено будущее Египта и моего сына?»

Если Цезарь и вправду так считал, он будет очень удивлен, узнав правду. Клеопатра предупреждала его: для матери сын всегда будет важнее любовника. Царица Египта не знала, как ей одолеть и подчинить себе этого владыку мира, но она найдет способ. Боги владычествуют надо всем, а Клеопатра, не колеблясь, обращается к ним с просьбами о помощи. Они никогда до этого не разочаровывали ее, хотя иногда ей приходилось переживать трудные времена, прежде чем божества открывали ей свои истинные, более высокие намерения.

Фронтон храма Венеры Родительницы поддерживали восемь исключительно красивых коринфских колонн, а крышу украшали изумительные изваяния богини в различных ее обличьях — чарующей Венеры Возлюбленной, эффектной Венеры Победоносной, опекающей Венеры Родительницы. Само здание было небольшим и хрупким по сравнению с грандиозными египетскими храмами, но Клеопатра почувствовала, что после визита Цезаря в ее страну могучие пропорции египетского зодчества начали проникать и в римскую архитектуру. Клеопатре вспомнилось, каким маленьким и тесным показался ей в детстве Римский Форум. Для тех римлян, которые еще не поняли послания, Форум Цезаря возвещал о том, что новая эра восточных излишеств просачивается в жесткие рамки строгих римских ценностей, создавая ощущение изобилия во всем.

Клеопатра оставила Аммония снаружи, а сама вошла в храм через высокие, узкие двери — единственное отверстие, сквозь которое проникал дневной свет. Каменные стены были окаймлены факелами, освещавшими множество драгоценностей. Зеленые отблески изумрудов, красные — гранатов и рубинов, льдисто-белые — алмазов и хрусталя плясали в пустом пространстве храма, словно мерцающие духи. Среди драгоценностей висели картины, вывезенные со всего мира; на одной из них Клеопатра узнала бледную богиню Луны, Гекату, утешающую встревоженных жителей Византия во время осады и освещающую небо своим полумесяцем и звездой. В центре помещения возвышался, подобно могучему хозяину, золотой доспех, отделанный серебром и вставками из слоновой кости. Несомненно, Цезарь отнял его у какого-то побежденного царя.

Цезарь был здесь один.

— Тебе нравится? — спросил он.

Судя по виду, римский диктатор сейчас нервничал, словно мальчишка-барабанщик в первый день службы.

— Замечательный храм, — отозвалась Клеопатра.

Она ждала, что на лице и в манерах Цезаря сейчас проступят все признаки задуманного им предательства. Но вместо этого, взглянув в его глаза, Клеопатра впервые увидела в них нетерпение, почти надежду.

— Но из-за этой выставки твоей военной добычи он производит скорее впечатление храма воинственной Венеры Победоносной, чем Богини-Матери, — добавила Клеопатра.

— До чего же ты проницательна, милая, — сказал Цезарь. — Когда я въехал в лагерь своих врагов после битвы при Фарсале и не обнаружил там ничего, кроме следов поспешного трусливого бегства, я пообещал богине, что воздвигну храм Венеры Победоносной. Я начал собирать сокровища из Галлии и Британии и разместил здесь лучшие из них, как ты можешь видеть. Нашим гражданам нравится видеть богатства, отобранные у побежденных. Но затем произошло нечто непредвиденное.

— И что же? — спросила Клеопатра.

Она осознала, что боится Цезаря, что защищается, чтобы не попасть под его влияние. Цезарь взял ее за руку; Клеопатра неохотно позволила ему это.

— Можно, я тебе кое-что покажу?

Цезарь провел Клеопатру через собрание свидетельств своих побед в дальнюю часть храма, в святилище богини. Здесь, укрытая в сводчатом помещении, стояла сверкающая золотая статуя Венеры Родительницы; ее дитя, малыш Купидон, сидел на плече у богини и что-то нашептывал ей на ухо, надувая пухлые щечки и поджимая губы. Венера держала за руку римского ребенка, а тот глядел на нее снизу вверх, ища защиты и наставлений. Яркие сапфировые глаза богини смотрели вперед, в грядущее. Тело Венеры было скрыто золотыми складками, задрапированными таким образом, что создавалось впечатление, будто она стоит на легком ветерке. Справа от богини расположилось изваяние самого Цезаря, высокого и горделивого; чело его венчал лавровый венок победителя — знак его многочисленных триумфов.

Но Цезарь привел сюда царицу не за этим. Он ничего не сказал, позволив своей спутнице безраздельно сосредоточиться на приготовленном для нее сюрпризе. Слева от Венеры — достаточно близко для беседы и все же на почтительном удалении — стояла золотая статуя Клеопатры, одетой как Венера, но в царской диадеме, украшенной драгоценными камнями, — точно такой же, какую Цезарь видел на ней в Египте. Ему пришлось добыть для этой копии точные подобия тех камней, которые носила царица. И как он только все запомнил? Лицо золотой Клеопатры было исполнено покоя, как и лицо Венеры, однако тело было не таким худощавым, как сейчас, но более округлым, более женственным — словом, таким, как в первые месяцы беременности. Глаза ее изваяния были сделаны не из сапфиров, а из ярких шлифованных изумрудов, волосы собраны в узел на затылке. В ушах — заметив это, Клеопатра не сдержалась и хихикнула — красовались серьги, явно составляющие комплект с огромным золотым ожерельем Сервилии. У ног царицы свернулась изящная кобра, символ власти фараонов, с серебряным хвостом и опаловыми глазами. Цезарь указал на змею.