Когда же она наконец увидела круглое, словно у медведя, лицо Аммония, лицо, памятное ей с самого детства, лицо верного человека, который любил ее отца и служил ему, который любил ее и служил ей, Клеопатра кинулась к нему в объятия и осыпала его поцелуями, поразив свиту в самое сердце. О, как это было прекрасно — снова почувствовать себя ребенком, ребенком, у которого есть отец, способный защитить тебя от всего на свете! Аммоний, конечно, не обладал таким могуществом, но, когда Клеопатра обхватила руками его могучий торс, в ней снова, впервые за долгие-долгие годы, воскресло это чувство.

— Аммоний, ты так долго прожил в Риме, что уже и одеваться начал, как римлянин!

Аммоний был облачен в белый плащ из тонкой шерсти, отороченный ярко-красной каймой. Ткань пронизывали золотые нити, добавляя сияния его улыбке. Это было подобие тоги — одеяния, которое имели право носить только римские граждане.

— А почему бы и нет? По-моему, тога в самый раз подходит для этой скверной, непредсказуемой погоды! — Он накинул полы одеяния на голову, демонстрируя, как с их помощью можно укрыться от дождя. — Кроме того, в Риме никогда не знаешь, когда тебе на голову вывернут горшок с дерьмом или политическую грязь.

Клеопатра снова обняла Аммония, прижавшись щекой к его мягкой, уже совершенно седой бороде. Побелели и его густые волосы, зачесанные назад и лежащие волнами. Но кожа у Аммония по-прежнему оставалась чистой и гладкой, и, несмотря на его значительный вес, годы не подорвали его сил. В темно-карих глазах светился все тот же свет. Аммоний являл собою живое доказательство того, что можно сохранить прекрасное здоровье, от души наслаждаясь жизнью. Он любил сверх меры еду, вино, женщин, деньги — словом, все то, что, по утверждению хилого Цицерона, требовалось отвергнуть, чтобы стать мудрым и счастливым. Но кто из них двоих, спрашивается, на самом деле был мудр и счастлив? Костлявый оратор, страдающий от бессонницы, порицающий всех, кроме стоика Брута, или этот сияющий человек-гора, который сейчас сжимает Клеопатру в объятиях?

Аммоний отпустил Клеопатру и подхватил на руки царевича, умостив ребенка на своем обширном пузе.

— Я вижу в его лице отражение покойного царя.

— Как же это тебе удается, Аммоний? Ведь мой отец был толстым, веселым и темноволосым, а он белокур, худ и серьезен!

Аммоний вздохнул.

— Наверное, мне просто снова хочется увидеть лицо царя. Очень уж это печально, Клеопатра — стареть и видеть, как бог смерти, всесильный и безжалостный, забирает тех, кто был частью твоей жизни. Вскорости настанет день, когда я присоединюсь к моему Авлету и он снова сыграет мне на флейте.

Из уголка глаза Аммония выкатилась слезинка, и он смахнул ее большой, волосатой рукой.

— По тебе не похоже, чтобы ты готов был лечь в гроб. И мне не хочется, чтобы ты умирал, потому что ты теперь для меня почти все равно что отец.

— Твой отец гордился бы тобой. Бедняга всю свою жизнь пытался заключить союз с влиятельными римлянами, и они выпили из него все соки. А вот теперь ты гостишь в доме Цезаря. Ты превзошла всех своих предков, Клеопатра.

Клеопатра уселась на кушетку рядом с Аммонием, рассеянно поглаживая сына по макушке, и принялась шептать на ухо пожилому греку:

— Друг мой, я к этому и стремлюсь. В этой игре компромиссов быть не может. Либо ты правишь бок о бок с кем-то, либо подчиняешься безоговорочно. Я усвоила этот урок много лет назад, глядя, как они высасывают из отца деньги и силы — и так до тех пор, пока он не лишился и золота, и жизни. Он мог бы прожить еще много лет, если бы встретил в Риме лучший прием.

Аммоний покачал головой.

— Невзгоды уже к пятидесяти годам превратили его в старика! А ты глянь на меня! Мне шестьдесят два, и я до сих пор чувствую себя, словно девятнадцатилетний мальчишка. Причем во всех отношениях, дорогая! — Чмокнув широкими губами, Аммоний поцеловал царевича в голову. — Но что случилось, Клеопатра? Ты выглядишь обеспокоенной. Неужто тебя задела похвальба старика, радующегося своей мужской силе?

— Нет, друг мой. Я просто подумала, что в следующем году Цезарю исполнится столько же, сколько было отцу, когда он умер. Он не прислушивается к моим предостережениям, потому что он намного старше меня и воображает, что знает о власти все. Он вздумал, будто может победить своих врагов при помощи доброты и снисходительности!

— Милосердный человек редко оказывается победителем, — заметил Аммоний. — Враги подобны змеям: многие считают, что научились управляться с ними, но змеи всегда остаются ядовитыми.

— Но он мнит себя непобедимым!

— Он мудр, Клеопатра. Тебе все-таки следует хоть немного верить в человека, который завоевал половину мира и прожил достаточно долго, чтобы насладиться своей победой.

— Это он тоже говорит. Но мне все равно не по себе. К несчастью, будущее моего сына и нашего царства зависит от того, насколько он прав в своих суждениях.

Экипаж у Аммония был просторный — со стенами, обитыми тканью, с мягкими подушками на сиденьях, с парчовыми занавесками, которые можно было открывать для проветривания. В отличие от множества других экипажей, у этого балдахин был светлым, так что жар солнечных лучей не проникал под полог. Экипаж должен был подъехать к вратам Рима, а там преобразиться в носилки, в которых их хозяин собирался отправиться посмотреть на новый Форум Юлия.

Юлий Цезарь, которому до смерти надоел транспорт, заполонявший город днем и ночью, издал закон, запрещающий колесным экипажам появляться на узких, кишащих народом улицах Рима — кроме повозок, вывозящих мусор и подвозящих товары в лавки и на рынки. Новый Форум Цезаря, названный в его честь, тоже был построен для того, чтобы разгрузить задыхающиеся римские улицы и дороги.

Цезарь прислал на виллу письмо, прося Клеопатру встретиться с ним сегодня в назначенный час. Он сказал, что пришлет за ней отряд, но Клеопатра предпочла довериться своему верному родичу и другу. Аммоний обычно вращался в гуще событий, присматриваясь и прислушиваясь к общественным и частным делам римлян, дабы иметь возможность сообщать своей царице обо всех новостях. Поскольку он был вхож к богатейшим жителям города, он с выгодой сбывал им египетские товары, которые Клеопатра, а до нее — ее отец позволяли Аммонию вывозить из страны без налогов.

Экипаж был настолько роскошен, что пассажиры могли спокойно предаваться беседе, не боясь попортить себе зубы, — даже когда они начали спускаться по Яникульскому холму и повозка, подпрыгивая, покатила по сельской дороге, мощенной большими камнями, что напоминали слоновьи ногти. Хотя под полог и проникал топот копыт — совсем рядом ехали конные телохранители, — Аммоний с Клеопатрой могли беседовать, не переходя на крик. Обычно же если кому-то из пассажиров хотелось поговорить со своими спутниками, то даже за время небольшой поездки он успевал охрипнуть.

Клеопатра избегала беседы об Архимеде, деловом партнере, доверенном лице и племяннике Аммония. И все же чувствовала повисшее в воздухе напряжение. Клеопатра была уверена, что Аммонию известны все подробности их романа, хоть это происходило тогда, когда она находилась на другом краю света, в изгнании. Архимед сообщил, что собирается искать утешение после ее измены в Риме, у Аммония, чей жизнерадостный дух должен излечить его разбитое сердце и исцелить уязвленную гордость.

— Что касается Архимеда, я уверена, что тебе известны обстоятельства, при которых он ушел с моей службы, — сказала наконец Клеопатра, ринувшись со своим вопросом словно в омут головой и не успев сообразить, каких эмоций ей будут стоить известия об Архимеде. Она готова была к тому, что Аммоний выскажет ей точку зрения ее бывшего любовника, расскажет о том, какую боль она ему причинила, — ему, человеку, который с радостью умер бы за нее.

Аммоний взял изящную руку царицы в свои лапищи.

— Клеопатра, ну что ты могла поделать? Ты сделала выбор в пользу своего царства, вот потому-то ты — великая царица. И опять же скажу тебе: твой отец, пребывающий ныне с богами, воспевает твое имя и радуется, что столь мудро выбрал его для тебя. «Клеопатра» — «слава отца». Была ли в вашем роду другая Клеопатра, столь верно и столь блестяще несущая свое имя?