Итак, сегодня пятница, впереди два выходных, вечером ко мне приезжает Филипп, и в поле моего зрения находятся двое интересных молодых мужчин. Причем оба, что особенно важно, проявляют откровенный интерес к моей персоне. Что еще может желать скромная библиотекарша двадцати восьми лет от роду?
Я сделала макияж с особой тщательностью, придав векам своеобразный колорит, выбрала самую яркую и короткую из всех своих юбок и блузку веселенькой весенней расцветки — белую в желтый цветочек. Волосы я оставила распущенными, только завязала вокруг головы желтую ленту, чтобы они не лезли в глаза.
За завтраком у меня разыгрался такой аппетит, что я уплела большую чашку хлопьев с молоком, два тоста и банан. По пути к машине я что-то жизнерадостно мурлыкала себе под нос.
— Ты сегодня просто сияешь! — заявил попавшийся мне навстречу Бэнкстон.
Как и полагается банковскому служащему, он был в неброском сером костюме. Сиял он, кстати, ничуть не меньше моего. Я вспомнила, что сегодня рано утром видела машину Мелани, отъехавшую от стоянки. Значит, нынешней ночью мой сосед в очередной раз вкусил райских наслаждений.
— У меня есть причина радоваться, Бэнкстон! — сообщила я. — Ты, наверное, еще не знаешь, что убийца пойман. Точнее, он сам явился в полицию и во всем сознался.
— И кто же он? — спросил Бэнкстон после того, как ему удалось подтянуть отвисшую челюсть.
— Бенджамин Грир! — торжествующе выпалила я.
Мною тут же овладели сомнения, не нарушаю ли я тайну следствия. Правда, Артур не просил хранить молчание, это я помнила точно. И я не обещала, что буду нема как рыба. В любом случае, я уже обо всем рассказала Робину. Вчера у него так разгорелось любопытство, что, вздумай я запираться, он, пожалуй, прибегнул бы к самым крайним мерам. Стал бы жечь меня раскаленным утюгом или душить шнуром от телефона. Ох, нет, такое лучше не представлять даже в шутку, тут же сказала я себе. После всего, что я пережила, шутки подобного рода вовсе не кажутся остроумными.
Мое сообщение, как и следовало ожидать, произвело на Бэнкстона ошеломляющий эффект.
— Но он же на прошлой неделе был у меня в банке, — пробормотал он, обретя наконец дар речи. — Брал заем на предвыборную кампанию своего кандидата. Ох, я же не имею права никому об этом рассказывать. Все банковские операции должны совершаться строго конфиденциально. Но ты меня как обухом по голове ударила.
— Меня эта новость тоже здорово ошарашила, — призналась я.
— Надо побыстрее рассказать обо всем Мелани, — спохватился Бэнкстон. — Бедная девочка наконец вздохнет спокойно. С тех пор как в ее машине нашли сумочку Мэми Райт, она вся извелась.
Ничего не скажешь, у бедняжки был повод изводиться, мысленно усмехнулась я. Общественное мнение провозгласило ее невинной жертвой полицейского произвола, все жители города наперебой рвались выразить ей свое сочувствие, а ее нерешительный ухажер наконец отважился сделать ей предложение. И как только кроткая голубка сумела пережить все эти напасти? Впрочем, я была слишком счастлива, чтобы завидовать Мелани. Да и чему завидовать? Такого сокровища, как Бэнкстон, нам не нужно даже с приплатой, как любит повторять моя мама.
Кстати, я до сих пор не удосужилась сообщить радостную новость маме. Этот просчет надо как можно скорее исправить. Обязательно позвоню ей сегодня. Представляю, как она будет смеяться, узнав, что Петтигрю величал ее «хищной акулой капитализма». Любопытно все-таки, какой смысл он вкладывал в эти слова. Мама всю жизнь вкалывала как проклятая. Пока ее бизнес не встал на ноги, она буквально не знала отдыха и не позволяла себе никаких лишних трат. Правда, тогда рядом с ней был отец.
Если бы не его поддержка, мамины планы, скорее всего, никогда не осуществились бы. А когда она вышла на прямую дорогу, ведущую к успеху, папа оставил ее и умчался навстречу новому счастью. Заметив, что мысли мои приняли невеселый оборот, я приказала себе выбросить их из головы. Сегодня я буду наслаждаться жизнью, и ни одно темное пятнышко не омрачит моей радости.
Приехав в библиотеку, я выяснила, что добрая весть уже разнеслась по городу. Ни у кого больше не было повода распускать на мой счет слухи и сплетни, припоминая известную поговорку про тихий омут. Лилиан, вчера так умилившая меня своим доверительным тоном, сегодня вновь вернулась к своей стервозной манере общения. Меня это ничуть не расстроило. Напротив, в привычной стервозности Лилиан было что-то чрезвычайно успокоительное. Сэм Клеррик на несколько минут отвлекся от бюджетных отчетов, графиков и диаграмм и, проходя мимо, покровительственно похлопал меня по плечу.
Я принялась за работу с удвоенным рвением. Штампы на карточки я ставила так рьяно, словно этот процесс доставлял мне величайшее наслаждение, а расставляя книги, едва не танцевала меж полок. Даже принимая штрафы у читателей, задержавших книги, я была не в силах придать своему лицу выражение сдержанного неодобрения. Счастливая улыбке не сходила с моих губ. Если раньше время до обеда тянулось, сегодня оно летело как птица. Точнее, порхало как бабочка.
Телефон зазвонил в тот самый сладостный момент, когда я, поедая разогретый в микроволновке яичный рулет, листала энциклопедию знаменитых убийств двадцатого века. Стоило мне открыть этот увесистый том, мною тут же овладел знакомый азарт; я чувствовала, что книга скрывает множество интересных фактов, которые дадут мне щедрую пищу для размышления. Но телефон продолжал трезвонить, и мне пришлось, со вздохом отложив энциклопедию, поднять трубку.
На другом конце провода был мой папа.
— Как поживает моя малышка? — начал он с неизменного вопроса.
Папа терпеть не может моего имени и никогда не называет меня ни Ро, ни Аврора. Честно говоря, я терпеть не могу обращения «малышка», но мне приходится с ним мириться. Ничего более оригинального папа придумать не в состоянии.
— Все замечательно, папа, — откликнулась я.
— Ты по-прежнему ничего не имеешь против приезда Филиппа? — спросил папа, и в голосе его послышались нотки беспокойства. — Если тебе сейчас не до него, мы с Бетти Джо останемся дома.
До меня доносился взволнованный голосок Филиппа, который, судя по всему, вертелся у папы под ногами.
— Я поеду к Ро? Я поеду к Ро? — без конца повторял он.
— Почему же мне не до Филиппа? Ситуация в Лоренсетоне, слава богу, наконец пришла в норму, — радостно сообщила я.
— Полиция нашла преступница?
— Он сам явился в полицию и сделал признание. Так что всем нам не о чем больше тревожиться.
Произнеся эту фразу, я почувствовала, что не разделяю прозвучавшей в ней уверенности. Нет-нет, все сомнения безосновательны, тут же сказала я себе. Преступник больше никому не причинит вреда. А я с нетерпением жду приезда маленького братика.
— Отлично, — с явным облегчением выдохнул папа. — Тогда я привезу его сегодня часов в пять. Бетти Джо передает тебе привет и благодарность. Можешь не сомневаться, мы оба ценим твою помощь.
Еще бы вы не ценили, усмехнулась я про себя. Найти на все выходные бесплатную няньку, которая к тому же трепетно относится к своим обязанностям, не так просто.
Стоило мне повесить трубку, телефон зазвонил вновь. На сей раз это была мама. Судя по всему, между нею и папой по-прежнему существует нечто вроде телепатической связи. По крайней мере, оба моих родителя часто звонят мне один за другим. Что ни говори, они здорово дополняли друг друга. Если мама — вылитая Лорен Бэколл, папа ужасно похож на Хамфри Богарта. [15]Красотой не блещет, зато обаяние буквально лезет у него из ушей. И что особенно ценно, он словно не догадывается об этом своем обаянии. Все-таки жаль, что они расстались, украдкой вздохнула я.
Я не сомневалась: мама уже в курсе последних новостей. С первых секунд разговора выяснилось, что я не ошиблась. Маме даже было известно, что, по словам Грира, отравленные конфеты ей прислал Моррисон Петтигрю. Это признание не вызвало у нее особого доверия.
