Нагато яростно, с чувством сплюнул в лопухи на обочине.
Эх, жизнь, жизнь… Что она, подлая, с людьми делает? Нагато частенько, особенно будучи под хмельком, задумывался о том, сколь несправедлива судьба вообще и к нему в частности. Да, конечно, даже с самим собой о таком говорить — уже опасно. Но с другой стороны, что в эти дни черные вообще безопасно? Боги милостивые! Да вон сам покойный Верховный правитель Японии Хидэёси Тоетоми в крестьянской хижине родился — и на какую высоту воспарил! Так отчего бы благороднорожденному самураю вроде Нагато Такамасу и не помечтать втихомолку о вокняжении в этой маленькой полунищей провинции? От всех земель доходу — сто пятьдесят коку риса, а на коку риса едва-едва один воин год проживет! В общем, ничего дурного в мечтах своих господин судья не видел, да и не позволяло ему воображение воспарять фантазией выше управления крошечной горной провинцией, кою и на карте с трудом разглядишь. Но мечты мечтами, а реальность — реальностью. Крестьяне и торговцы деревенские — те перед Нагато, ясное дело, склонялись и раболепствовали. А кем он еще правил? Никем. Главное — в собственном доме за пустое место считали…
Благородная госпожа теща Нагато дожила, змея ядовитая, до шестидесяти одного года — священного для японцев возраста, в котором мудрость старца или старухи признавалась неоспоримой. Доживи до шестидесяти одного — и измывайся над домашними, как душа пожелает. Не сказать, конечно, что госпожа теща роняла свое высокое достоинство до прямых издевательств над Нагато, — нет, домом она управляла по всем правилам самурайской вежливости. Но выражала свое разочарование принятым в род зятем напрямую, без обиняков и экивоков.
Да. Не убавить, не прибавить. Не родился господин судья полноправным отпрыском рода Нагато, и знала стерва старая, куда метить, снова и снова повторяя, сколь не прав был ее покойный ныне супруг, когда спьяну порешил породниться с первым же попавшимся щенком из якобы знаменитой семьи. Судья, заметить надо, тоже считал — брак его стал великой ошибкой. Впрочем, причины для такового мнения у него были несколько иные…
Господин судья родился первенцем небогатого, не слишком знатного, но прославленного в боях самурая Отта Масахиро. Древний закон гласит: сын первородный — наследник отцовского титула и усадьбы. Отчего же маленького Такамасу отдали на усыновление в иной — не имевший прямых наследников — род? Очень просто. Не был он настоящим сыном господина Отта. Матушка его опозорила и себя, и родителей своих — вступила в незаконную связь неведомо с каким мужчиной. Беременной ее замуж и отдали, а то с чего бы отдавать сына-первенца в усыновление? Судья прекрасно понимал — не отцом ему был господин Отта. А кто да как матушку его вверг в позор, так и не узнал, да, если честно, особо и не тщился…
Невнятно как-то? Ладно. Начнем сначала. Значит, благородная девица из весьма знатного рода, говоря по простоте, залетела и с благодарностью пошла за худородного, не отягощенного богатством, но смелого господина Отта, на коего, в ином случае, и посмотреть бы не соизволила. Быстро все получилось. Но с другой-то стороны, трудны лишь брачные переговоры меж семействами равного происхождения. Вот там, и верно, годами послы из замка в замок ездят, утрясая — сколь золота и земель дадут родители за невестой и сколь крепкий военный и политический союз предлагает в обмен на это семейство жениха. Да. Время нужно на хороший брачный союз, время. А откуда взять время, коли у дочки, семью и род свой покрывшей стыдом, живот уже под поясом оби не помещается?! Сплавить бы потаскушку малолетнюю за первого, кто на имя ее родовое польстится! За полунищего, худородного самурая? Запросто. И чем скорее, тем лучше, лишь бы супруг из благородного сословия происходил, лишь бы порченая девчонка больше на глаза родителям не попадалась. А почему, спросит кто-то, жених унизил себя браком с беременной девицей? Так он и не унизил! Стыд глаза не выест. Несладко сидеть на брачном пиру рядом с явно тяжелой невестой, но зато весьма почетно войти через этот брак в родство со славным, древним родом.
И вот, значит, матушка господина судьи вышла замуж за бедного, но славного воина. Это еще ничего. Но вот что сына ее незаконного отдали на усыновление в непримечательную семью Нагато, — то уж и вправду позор. Ну, допустим, не был мальчишка настоящим сыном господина Отта, — но что мешало официальному отцу его прикрыть семейный позор, законно его усыновив? Не он первый, не он и последний. И ведь своим родным детям был он отцом отличным, а чужого невзлюбил. Никогда не знал мальчишка, коему предстояло стать однажды господином судьей, почета и любви, что окружают в семьях земли Ямато сына-первенца, и с самого раннего детства прекрасно понимал почему. Когда же мальчик достиг подростковых лет, господин Отта изыскал наконец способ избавиться от семейного позора — женил пасынка так, чтоб ввести его в род Нагато.
Не было в семействе Нагато сына-наследника. Была лишь единственная дочь, но род можно продолжить и через нее. Дочку следует выдать замуж так, чтоб официально усыновить после свадьбы молодого зятя. Тот примет фамильное имя Нагато — дети же его станут уже Нагато «истинными», по крови и духу, а не только по званию.
А усыновление, что уже свершено, отменить невозможно. Вот и шпыняет с тех пор семья Нагато господина судью, как пожелает, — притом с полным правом. Тещу, змею злоязычную, почитай, как мать родную! Супругу, сучку нахальную, носи на руках, как принцессу! А супруга эта, между прочим, слово ей поперек скажи — тотчас к мамаше бежит, ябедничает с превеликим удовольствием. Маменька же тотчас скандал зятю закатывает, а язычок у нее — злей не бывает. Так и превратила парочка эта в затюканного подкаблучника человека, олицетворяющего, между прочим, силу закона и порядка в целой провинции. Привык Нагато к беспомощности собственной, навек запомнил, как переломало судьбу его распутство родной матушки.
Но все же порой Нагато подумывал — есть способы сделать свою жизнь весьма приятной, невзирая ни на неблагоприятные обстоятельства рождения, ни на несчастливый брак, ни на положение вассала полубезумного провинциального даймё. Только деньги для этого нужны — и немалые. И теперь, когда судья определенную цель пред собою поставил, добудет он эти денежки. Короче — задумал Нагато наложницу в дом взять.
Свой супружеский долг благоверная его исполнила — сына и наследника мужу родила. Хрупкий мальчишка, избалованный и шкодливый, — весь в маменьку, и лицом, и нравом, отца не любит, за мамашу и бабку цепляется. А коли самурайская жена долг свой исполнила — никто не смеет от нее требовать, чтоб она еще и страстно мужа любила, и желания его разделяла. Хочется мужчине плотских радостей — на здоровье. Пусть ищет развлечений на стороне, хоть с женщинами, хоть с юношами, — кому как нравится. Женщина — та, понятно, верность мужу хранить обязана, ну а он имеет право спать, с кем захочет, — лишь бы законной своей жене почет и уважение оказывал.
Господин Нагато от рождения в желаниях своих необуздан был. Правда, пока что удовлетворить случалось лишь страсть к обильной и вкусной пище. С прочим же как-то не выходило, да и все тут, — ни власти особой не имел, ни положения прочного, ни денег больших, ни женщин красивых. Но все, довольно! Уж теперь-то он жизнь свою изменит! Деньги — вот что в этой жизни главное. Будет у него богатство — будет и все прочее.
Судья в сотый уж раз призадумался — и кого ж ему взять себе в наложницы? А чего тут долго думать? Вон у осла этого Ичиро, старосты сельского, вполне недурная дочурка одиннадцатилетняя — сойдет для начала. Простушка, конечно, но как вспомнишь гладкую ее кожу, так мужское естество и напрягается…
Хотя с чего бы? Как и всякого самурая, Нагато с детства учили — красивая женщина должна быть грациозной и неторопливо-плавной в движениях, — девчонка же, что ему приглянулась, была по-детски неуклюжа и носилась по деревне, как мальчишка. Он знал — красивой женщине надлежит быть полной, с приятно округлым, нежным телом, а девчонка тоща была и угловата, да к тому же еще и мускулиста от непрестанного, тяжелого крестьянского труда. Он понимал — женщина, желанная для мужа благородного сословия, должна иметь хорошее образование и преуспевать в изящных искусствах, а девчонка, разумеется, не то что изысканными манерами не обладала, но даже и грамоты не знала. Еще бы — в хижине деревенской выросла, какие уж тут музыка да книги! И наконец — что есть венец женской красоты? Ясное дело — шея. Длинная, словно у лебедя, стройная, белоснежная. А у девчонки шея была коротковатой, загорелой чуть не дочерна, худой, — ужас, словом. В довершение же всех прочих недостатков и несовершенств, избранница Нагато бойко шлепала по деревенской грязи большими, простонародными ногами. А о какой привлекательности вообще можно говорить, коли нет у женщины ни крошечных ножек, ни изысканной, семенящей походки?
