Пока я размышлял над головоломкой, меня все больше привлекал Смит. За внешним обликом, несмотря на его блестящий ум и житейскую мудрость, чувствовалась новомодная британская истерия. Мужчина, потерявший голову в угаре ревности больше одного раза, способен на это опять и опять. Я подумывал, не арестовать ли его, но решил заглянуть к нему в контору на разведку. Должен признаться, грешу тем, что один из моих дядей назвал «комплексом вечно второго».

Эту проблему обычно не затрагивают в детективных романах, но она существует. Как скромному рядовому полицейскому из «третьего мира» навести страх на высокопоставленного уважаемого юриста, который и лучше образован, и умен, и обладает властью и хорошими связями, то есть сам способен запугать кого угодно? Назовите это чувством неполноценности, но если вы ощущаете себя жертвой, это еще не значит, что вы не можете ею стать.

Перед тем как схватиться со Смитом, я бы не отказался разжиться конкретными фактами, но когда задумывался обо всех его эпизодических появлениях, понимал, что все это не более чем мираж. Его тяга к борделям и проституткам в другом, более лицемерном, обществе сослужила бы ему плохую службу, но, благодаря нашей естественной открытости, в Таиланде люди посчитают, что он ничем не отличается от других здесь живущих. Мне требовалось нечто большее, пусть даже не связанное с убийством, что придало бы уверенности. А пока я сидел, не в силах преодолеть апатию, и не спеша составлял план. Было уже около шести, когда я наконец решил подозвать к своему столу Лека.

— Лек, ты держишь в участке юбку?

— Конечно, нет, — ответил он, пряча улыбку. — По-твоему, мне без этого мало достается?

— Тогда иди домой и переоденься в свое лучшее субботнее платье. Облегающую майку или джемпер, чтобы было видно, как подействовал эстроген, юбку покороче, подрумянься, наложи тени, надень серьги — в общем, сделай все, что требуется. Ты должна выглядеть соблазнительно, но не вульгарно. Все-таки «Парфенон» — заведение высшего класса.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал?

— Хочу, чтобы ты снова туда сходил и спросил, не найдется ли для тебя работа. Только на этот раз будь серьезен, чтобы тебе поверили. Когда станешь выходить, пройдешь мимо швейцара. Дай ему бумажку с моим именем и номером мобильного телефона. Шепни: где угодно, когда угодно и по любой цене.

Я снова положил ноги на стол и стал ждать.

— Рынок «Чатучак», завтра в 11.30, прилавок 398 в северо-западном углу. — Проговорив это, женщина тут же повесила трубку.

Умно, очень умно. «Чатучак» — огромный бездонный лабиринт торговых прилавков, сравнимый по размеру с целым городом магазинов на открытом воздухе, где продавали все — от тропических рыбок, ярких птиц и экзотических орхидей, которые редко переносили дорогу домой, до пластиковых ведер и земельных участков на островах с сомнительным названием. А пока покупатель бродил по рынку, он мог организовать техобслуживание своей «тойоте».

Была пятница, рынок превратился в сплошное столпотворение. Трудно сказать, кого в такие дни там больше: отпускников-фарангов, городских модников, тайцев среднего достатка, пришедших совершить выгодную сделку, или праздношатающихся, кому просто нравятся такие места. Мне пришлось продираться сквозь плотную толпу в узком проходе, который в итоге привел меня к прилавку 398 в секции 57 в северо-западном углу.

Там торговали орхидеями и экзотическими птицами. Меня почему-то заинтриговало это сочетание. В глубине сознания я соединил одно с другим, но не мог сообразить, в чем фишка. Две хорошенькие молодые женщины в передниках с большими карманами для денег зазывали покупателей, особенно усердствуя, когда мимо проходили состоятельные белые семьи с изумленно открытыми глазами, какие бывают у впервые приехавших на экзотический Восток. Я наконец вспомнил, что общего у птиц с орхидеями, и улыбнулся.

Продавщицы даже не посмотрели в мою сторону, и я подошел к похожей на собор клетке, служившей тюрьмой особенно яркому, красному с желтым, попугаю, облизал указательный палец и стал поглаживать красный хохолок на его голове. Это быстро привлекло их внимание.

— Я Сончай, — сказал я, не дав им возможности меня обругать, и показал слегка покрасневший кончик указательного пальца.

Старшая из продавщиц провела меня в глубь ларька, за брезент, отделяющий заднюю часть от прилавка. Швейцар сидел за столом, в очках, синих свободных шортах, шлепанцах, но без рубашки. В руках держал бурую птицу, напоминающую тельцем попугая ара, с длинным хвостовым оперением, что делало ее особенно пригодной для задуманной операции. Я не знал ее названия по-английски, но помнил, что они широко распространены в Таиланде и особенно их много в провинции Исаан, где от этих птиц просто нет житья. Их перья окрашены в тонкие оттенки коричневого: от шоколада до кофе с молоком. И в этой монохромной красоте не было ни капли вульгарности, так что им, как в свое время Акрополю, требовалось много краски, чтобы угодить широкому вкусу.

Швейцар, судя по всему, знал в этом деле толк. Он пользовался тонкой художественной кистью и сравнивал результаты труда с авторитетной толстой книгой с цветными иллюстрациями.

— Будет из нее краснохвостая тропическая красавица, — объяснил он и, заглянув в книгу, процитировал: — Phaethon rubricauda. — Покосился на меня и продолжил наносить красные, оранжевые и черные мазки на головку и хвост. Мало-помалу картина под рукой «Пикассо» стала вырисовываться. — Этим я занимался до того, как начал работать на него. — Он бросил на меня быстрый неуверенный взгляд. — Можно сказать, до того, как потерял невинность. А теперь делаю бесплатно, просто чтобы не забылось ремесло. Киоск принадлежит моей сестре, а девчонки за прилавком — ее дочери. — Он еще оказался способен на ироничную улыбку. — Можно сказать, семейный бизнес, передаваемый от поколения к поколению. Если честно, за парой исключений, мужчины всегда рисовали лучше. Моему отцу вообще не было равных. Он мог, если бы захотел, превратить черного дрозда во фламинго. Я ему в подметки не гожусь. Ни меня, ни птицу его скромность не убедила. Талант этого человека неизмеримо повысил самооценку пернатой. Когда ее водворили обратно в клетку, она запрыгала и стала прихорашиваться, не в силах сдержаться, чтобы поскорее поразить противоположный пол своим неотразимым новым нарядом.

— А как насчет орхидей? — спросил я.

— О, это женское дело. У мужчин на цветы никогда не хватало терпения. Я заметил, что там были представлены десятки видов экзотических растений, и все с такими крупными головками, что, если бы не искусно замаскированная проволока, стебли непременно бы сломались.

— В этом искусстве нет никакого обмана, — продолжал швейцар.

— Кроме того, что жить цветам не больше нескольких дней.

Швейцар скупо улыбнулся.

— Они продукт интенсивной селекции. Требуется очень много труда. Выращиваются из гибридов, и, что правда, то правда, только специалист способен добиться такого бурного цветения, и, как правило, всего один раз за жизнь растения. — Он показал на полку с книгами. — Девочкам пришлось учить названия по-английски. Сюда часто приходят любители орхидей и начинают задавать каверзные вопросы. Это настоящая головная боль, поскольку девочки плохо знают английский, а переводов на тайский нет. — Он достал из клетки очередную бурую птицу, повертел, погладил и оглядел, как портретист натурщицу. — Простите. Мне намного проще разговаривать с вами, если я буду сосредоточен на этом занятии. Благодаря рисованию я попадаю в мир лучше нашего. Так что вы хотите узнать?

— Все, что вы можете мне рассказать.

— О смерти вашей подружки Нок? Не много. Не я это сделал. Меня наняли поддерживать порядок, а для «мокрых» дел у него есть профессионалы. Я всего-навсего швейцар.

— Но ключ она взяла у вас. И это вы настучали на нее.

Он посерел, но не оттого, что испытывал вину. Ему было грустно.

— А что я мог поделать? Я ей сказал, чтобы была осмотрительнее. Предупредил: если засветится рядом с его комнатой, мне не останется ничего иного, как доложить боссу. А вы как поступили? Прошли мимо девчонок в бассейне, так словно возвращались в свой гостиничный номер. У меня не было выбора.