— В Штатах такая женщина, как ты, имела бы колоссальный успех, — говорила она с двусмысленной улыбкой. — Так в чем же дело?

— Все не так просто, как кажется, — ответила Марли. — Я разыгрываю умилительную девушку из «третьего мира», могу тронуть сердце евнуха, изображаю тайскую шлюху в бикини, обслуживаю напичканных виагрой стариков… — Она вдруг вздрогнула и уставилась на Кимберли враждебно. — А вам-то что от меня надо?

— Немного постмодернизма, — ответила Кимберли. — У меня есть фаллоимитатор.

— Все, снимаем! — закричал, как-то разом обретая властность, вернувшийся из своей берлоги Ямми.

Марли и неразлучная парочка Эд и Джок тут же сбросили халаты и остались совершенно голыми. Марли подошла к кровати и, наклонившись, оперлась на руки, выбирая позу, чтобы груди могли свободно болтаться.

— Мы можем продолжать разговор, — сказала она агенту ФБР. — Пока это только телячьи нежности.

Эд тут же принялся за дело, натирая маслом ее округлую, как яблоко, задницу, словно требующую полировки греческую погребальную урну. Актриса посмотрела через плечо на агента ФБР.

— На что это вы уставились? Ах на Джока! Правда, он великолепен? На улице пройдете и не заметите, но в своем деле он лучший. Может работать даже в стельку пьяным. Словно в нем установлен электрический насос или нечто в этом роде, а то, что надувается, — гигантских размеров.

Кимберли, похоже, все еще страдала от избытка гормонов, потому что сразу охрипла.

— Скажи, когда ты это делаешь, у тебя не возникает чувство, что ты раздолбениваешь весь феминистский матриархат?

— Нет, — нахмурилась Марли. — Мне кажется, я раздолбениваю весь тайский патриархат.

— Вот даже как? — кивнула американка.

По сигналу Ямми она сделала шаг назад.

— Сцена двенадцатая, эпизод первый! — рявкнул режиссер. Марли немедленно принялась стонать. — Стоп! — остановил ее японец и принялся объяснять: — Послушай, душечка, он в тебя еще не вошел. Если ты с самого начала заводишься, как закипающий чайник, что останется на крещендо? — Он подошел к стоящему на столе ноутбуку, что-то проверил, рассеянно поведя мышью. — И еще, моя милая, ты не в той позе. Твой клитор и верхняя часть лобка в объективе камеры на полу, но большая часть члена Джока выпадает из кадра. Подайся задницей на полдюйма назад. Вот так. Великолепно. Запомни эту позицию. Джок, у тебя не опал?

— Я готов. — Шотландец скосил глаза вниз.

— Когда в нее войдешь, не толкай слишком сильно, чтобы не сдвинуть с места, иначе в кадре останутся одни твои волосатые яйца. Пусть все выглядит жестоко, но на самом деле ты вперед не дави. На пленке лучше всего получаются плавные, рассчитанные движения. Ясно?

— На все сто.

— Молодец. — Настроение японца изменилось. Прометеевым усилием истинного художника он подавил в себе отчаяние и улыбнулся. — Мне бы твои способности. Марли, душечка, теперь займемся с тобой. Наш потрясающий Эд будет оглаживать твой зад, точно это дорогая сковорода с тефалевым покрытием. Ты твердо знаешь, что должно произойти, но не представляешь когда, и он доводит тебя до точки безумия. Будь добра, изобрази мне каждым мускулом своего лица агонию предвосхищения. Хорошо, так и замри. Теперь чуть-чуть высуни язычок. Да не вываливай весь — только розовый кончик между алчущих губ. Замечательно. Снимаем второй эпизод.

Второй эпизод был посвящен непосредственно проникновению, и в нем целиком и полностью раскрылся талант Джока.

— Может, пойдем, — простонала Кимберли. — Мне надо либо посидеть остыть, либо мужика.

Когда мы уходили, я впервые заметил высокого, атлетического сложения англичанина лет сорока с чем-то. Он сидел в дальнем конце студии на пластмассовом стуле в модном, отлично сшитом костюме свободного покроя и внимательно за всем наблюдал. Из-под открытого ворота блестела филигранная золотая цепочка. Я уже знал, как он выглядит голым и что зовут его Том. Укол ревности был такой силы, словно Дамронг не умерла.

«Том, ты великолепен. Мне невыносима мысль, что ты можешь переспать с другой женщиной. Это выше моих сил».

«Не беспокойся. После тебя разве может потянуть на другую?»

Зачем он здесь?

По дороге обратно в Сукумвит я сказал Кимберли, что мне необходимо забрать Лека из больницы, где он проходил ежемесячную проверку. Американка немедленно предположила, что у него ВИЧ и что необходимо принять меры предосторожности — например вылезти из этого такси и нанять другое. И мне пришлось ей объяснить, что его состояние здоровья превосходно, а проверки связаны с изменением пола. Обычная процедура не предполагала немедленного отсечения яичек, но при помощи эстрогенных гормонов способствовала обретению нового «я». А хирургическое вмешательство предусматривалось почти на самой последней стадии. Мои слова превратили агента ФБР в беспомощное существо, увлекаемое оползнем собственного любопытства, и когда Лек плюхнулся рядом с ней на заднее сиденье, она не удержалась и уставилась на него.

— Ты такой красивый! — Она разглядывала его разделенные посередине на пробор длинные черные полосы, большие, лишь слегка подведенные овальные глаза, высокие скулы, худощавое продолговатое лицо, оценивала не покинувшую его юношескую гибкость.

— Лорк? — Лек пытался перехватить мой взгляд.

Когда Кимберли вылезала из такси у гостиницы «Грант Британия», у нее перехватило горло.

— Первый раз в жизни вижу такого ангелочка!

В участке я снова вспомнил англичанина по имени Том и попытался представить, какого дьявола ему понадобилось на студии Ямми. В это время зазвонил мой мобильный.

— Этого не будет, — заявили Кимберли.

— Чего именно?

— Мы не можем допустить, чтобы его искромсали. Меня уже замучили кошмары — скальпель так и стоит перед глазами, хотя спать я еще не ложилась. Ух!

— Разумеется, будет. Для транссексуала хирургическая операция — самый важный день в жизни, рождение его истинной сути.

— Не будет! — отчеканила агент ФБР — так говорят американцы, когда собираются забросать будущее бомбами до полного его повиновения. — Он слишком красив. Дай мне номер его телефона.

— Не дам, — отрезал я и закрыл мобильник.

На следующий день примерно в четыре часа Лек забежал ко мне в участок. В его облике было нечто от изнывающего от скуки профессионала, но он феминизировал этот образ, быстро проведя руками по своим длинным иссиня-черным волосам и поежившись. Он не мог устоять перед соблазном и слегка подрумянил щеки. Достал респиратор ароматерапии и вдохнул состав в левую ноздрю.

— Целый день шел по следу, — объяснил он, меняя ноздри. — А он такой горячий и пахучий. Эта шлюха побывала всюду, буквально всюду, но нигде подолгу не задерживалась. Я пытался проверить то, что нам наговорил ее бывший муж, этот американец Бейкер, и оказалось, он в основном сказал правду. Она поднималась все выше и выше.

— Она принадлежала к какому-нибудь бару, когда ее постигла смерть?

— Вот к этому я и подхожу. Она работала на Сой-Ковбой, Нана и в Пат-Понге, где была одной из лучших и приносила хороший доход. Затем перешла в клуб «Парфенон». — Лек замолчал и посмотрел на меня.

— «Парфенон», — повторил я, проглатывая застрявший в горле ком. Я заранее догадывался, что такой оборот неизбежен, но это не облегчало наше расследование.

Лек хотел убедиться, что я понимаю, сколько всяких препятствий может возникнуть на нашем пути.

— Ну и с кем ты там разговаривал?

— Я должен был действовать тайно. Не так ли?

— Лек, говори, что ты предпринял.

— Сделал вид, будто пришел наниматься на работу. А как иначе я бы сумел там хоть кого-нибудь разговорить? Стоило признаться, что я полицейский, и вся мужская половина высшего общества Бангкока накинулась бы на тебя.

— Там принимают транссексуалов?

Лек самодовольно выпятил губы.

— А как же? В наши дни ни один бар не может считаться совершенным, если в нем нет таких, как мы.